Последняя крепость - Никитин Юрий Александрович - Страница 21

Ваучер сказал враждебно:

– Кто такой Клацкин? Знаю Фолкнера, знаю Хемингуэя, даже Сэлинджера, но Клацкина не знаю.

– Не знать Клацкина? – изумился Олмиц. – Да еврей ли ты? Клацкин – один из отцов современного сионизма!.. Ага, вот, нашел. Можешь следить за моим пальцем. «Мы не являемся евреями иностранного происхождения; мы – евреи, у которых отсутствуют избирательные цензы или резервации. Мы просто чужестранцы; мы – иностранный народ среди вас, и мы подчеркиваем, что хотим оставаться в таком состоянии. Существует широкая пропасть между вами и нами, такая широкая, что невозможно навести между ними никакого моста. Ваш дух является чуждым нам; ваши мифы, легенды, привычки, обычаи, традиции и национальное наследие, ваши религиозные и национальные святыни, ваши воскресенья и праздники… все они чужды нам. История ваших триумфов и поражений, ваши военные песни и боевые гимны, ваши герои и ваши подвиги, ваши национальные амбиции и стремления, все они являются чуждыми для нас. Границы ваших земель не могут ограничить наше движение, и ваши пограничные столкновения нас не касаются. Наше еврейское единство стоит вне и над границами вашей земли… Если кто бы то ни было называет иностранную, то есть нееврейскую, землю своей родиной, тот будет предателем еврейского народа… Лояльный еврей никогда не будет никем другим, как еврейским патриотом… Мы признаем национальное единство еврейской диаспоры, независимо от того, в какой стране она может проживать. Следовательно, никакие границы не могут удерживать нас в следовании нашей собственной еврейской политике».

Ваучер в испуге огляделся, лица остальных были суровыми и мрачными.

– Мы что, – сказал он нервно, – это всерьез? Я понимаю, на Израиль нужно оказать давление, чтобы взять и эту часть планеты под контроль… но нельзя же поднимать волну неприязни к евреям вообще!.. Господин президент, скажите!

Файтер помолчал, лицо несчастное, а когда заговорил, голос звучат надтреснуто:

– Если нельзя так… то как? Как можно?

Ваучер беспомощно развел руками:

– Не знаю.

– Решение нужно принимать, – напомнил Файтер.

– Но есть же специалисты…

– Кто? – спросил Файтер. – Мы и есть эти специалисты. Пусть мы никудышные специалисты, но остальные еще хуже. У каждого из нас куча советников, но они лишь рекомендуют, а решения принимаем мы. У вас тоже целый штаб работников. И что же?

Ваучер помотал головой:

– Я знаю только, что так нельзя!

– Как нельзя, знают все, – отрезал Файтер. – Только никто не знает, как надо. Но мы должны решить. Мы сейчас решаем уже не за Америку, а за все человечество. К сожалению, население Америки, как и всего мира, отождествляет евреев и Израиль. Как нам только что процитировали, это не случайно… Да, я понимаю, что большая часть евреев и не думает переселяться в Израиль, знаю и то, что в самом Израиле большинство населения вовсе не разделяет каннибальские воззрения ортодоксальных иудеев… но у вас есть другой способ вызвать одобрение жестокого давления на Израиль?

Ваучер сказал осторожно:

– Господин президент, Израиль, как я уже говорил, становится абсолютно светским государством! В прошлом году там состоялись всемирные слеты секс-меньшинств, в этом – учрежден Праздник Поедания Свинины! Да-да, представьте себе. Чему никак не могли воспрепятствовать немногочисленные ортодоксальные группы… Словом, еще несколько лет, и Израиль будет полностью размыт. Он перестанет быть Израилем, а станет всего лишь географическим местом с преобладающим населением из евреев, но и то… ненадолго.

Файтер вздохнул:

– Я все это знаю. Но Израиль не зря называют мировым центром хай-тека. Все наиболее современные технологии: компьютеры, электроника, телекоммуникации, медицина… да и вообще все-все – реализуется у них на таком уровне, какого не могут достичь ни Европа, ни, увы, США. Кого-то это раздражает, а нас должно тревожить.

– Меня тревожит, – честно признался госсекретарь. – Не хотелось бы, чтобы пейсатые имели к ним доступ. Однако уровень нанотехнологий пока что не настолько высок, чтобы угрожать нам…

– Кто знает, – ответил Файтер угрюмо, – кто знает. Они свои научно-исследовательские центры для нас не открывают. Чем-то, конечно, делятся, но кто знает, насколько продвинулись на самом деле?

Госсекретарь развел руками, пробормотал:

– Можно только надеяться, что они не перепрыгнут общие для всех фундаментальные законы.

– Не перепрыгнут, – согласился Файтер, – но вдруг обойдут?

Олмиц едко заметил:

– К примеру, в Тель-Авивском университете открылся факультет биотехнологии. То есть там биотехнологии учат уже студентов! У нас только-только яйцеголовые в крупных научно-исследовательских центрах почти наугад комбинируют гены, добиваясь прироста зерна или увеличения яйценосности, а там уже учат студентов, как делать это и многое-многое еще!.. Я бы сказал, что это радостный показатель, если бы… он касался всего человечества, а не крохотного государства, одержимого маниакальной идеей господства над всем миром!

Ваучер заметил:

– Но мы тоже господствуем.

– Мы – это все человечество, – отрезал Файтер. – Все, что есть в США, все открыто всему миру. А Израиль сам постоянно подчеркивает свое противопоставление остальным людям, называя их народами гоев! Мы над этой причудой лишь снисходительно улыбались, пока евреи были в рассеянии и пока Израиль был слаб, но теперь… кто знает, не планируют ли раввины Иерусалима истребить все человечество и заселить планету одними евреями, как им завещано в их чертовых талмудах?

Он чувствовал, что зол, заметили и другие, Ваучер взглянул растерянно, а Гартвиг одобрительно, даже в глазах госсекретаря промелькнула тень удовлетворения.

Олмиц спросил почти весело, явно стремясь разрядить напряжение:

– Вы ли это, господин президент?

Файтер перевел дыхание, но кровь стучит в виски, он ответил все так же жестко:

– Оба моих деда пали в боях за освобождение Германии от фашизма, а вы хотите, чтобы я закрыл глаза на фашизм в Израиле? Более того, на расизм?.. Никогда, никогда, никогда не перестану бороться против идеи, что кто-то выше другого всего лишь по крови, по рождению, по принадлежности к какой-то нации! Именно за это мы стерли с лица земли германский фашизм. Только за то, что в Германии считали немцев благородной расой, а остальных – нет. И что же, я должен смириться с тем, что подобное о себе заявляет Израиль?

Гартвиг сказал с двусмысленной улыбкой:

– Вообще-то первыми это сказали евреи. А когда немцы вздумали подхватить идею и примерить к себе, евреи тут же натравили на Германию весь мир… Мы, старшее поколение, хорошо помним то, что уже вытравили из мозгов юного поколения: Вторую мировую у нас, как и всюду, называли еврейской войной, войной за еврейские интересы…

Он умолк, лицо стало серьезным. Файтер вздохнул, оглядел собравшихся за столом. Все подтягиваются, серьезнеют, в глазах появляется что-то такое, что простой человек, воспитанный на газетных клише, не в состоянии и вообразить: просветленность, убежденность в необходимости бороться за правое дело.

Израиль, говорят их взгляды и лица, должен исчезнуть. И как государство, и как идея. Впервые совпали, казалось бы, несовместимые идеи: военные, политические, нравственные. С военной точки зрения не должен существовать на планете регион, скрытый от абсолютного контроля и тотальных проверок со стороны американских органов. Если раньше танковый завод по размерам был равен городу средней величины, то очень скоро боевые нанороботы будут производиться на мини-заводе размером с картонную коробку. Нужно успеть разоружить армии по всему миру, уничтожить все арсеналы, а все работы в научно-исследовательских центрах поставить под строжайший и постоянный контроль с постоянным наблюдением за руками работников через особые видеокамеры.

И наконец, доводы с нравственной стороны, которую, по расхожему мнению, политики не принимают во внимание. Это, конечно же, ложь, запущенная в обращение самими политиками, которым важнее, чтобы о них думали как о прожженных циниках, считающихся только с реалиями, такие, мол, не прогадают. На самом же деле в политику чаще всего идут как раз самые возвышенные романтики, не потерявшие надежды собственными усилиями сделать мир лучше и чище.