Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 87

В зеленых глазах Олега мелькнуло странное выражение. Губы дрогнули, но смолчал, и Томас перевел дыхание. Ссориться с отшельником сейчас не хотелось в особенности. Он прошептал молитву Пречистой Деве, дрожащими от счастья пальцами погладил холодную рукоять Зу-л-Факара:

– А почему он в аду?..

Олег услышал, буркнул:

– Оружие.

Томас удивился:

– Вот-вот! Оружие, а в аду! Должно быть в раю.

Олег оглянулся на могучего рыцаря, исполненного всяческих достоинств, вздохнул. Томас смотрел вопросительно. Олег развел руками:

– Наверное, ислам, как и вера твоего Христа, должен завоевывать сердца, а не рубить головы. А мечи… это вроде запрещенного приема в турнире идей.

Томас, похоже, не понял, но спорить не стал:

– У каждого турнира свои правила. Сэр калика, куда теперь?

– Вниз, – ответил Олег сдавленным голосом.

Земля вздрагивала, доносился постоянный гул. Томас спросил запоздало:

– Олег, там наверняка что-то нашлось бы и по твоей руке. Кивнул бы, я бы захватил.

– У тебя ж мечи в руках, – буркнул Олег.

– В зубах бы унес. Нам, крестоносцам, была б добыча, а взять сумеем.

Калика долго внюхивался в неподвижный воздух, так казалось Томасу. Кивнул с невеселым удовлетворением:

– Пахнет, и чем-то недобрым…

Карабкались чуть ли не как мухи по стене, но, когда поднялись по расщелине в гранитной стене, Томас ощутил легкое движение воздуха. Однако пахло еще и знакомым запахом крепкого мужского пота, когда по нескольку суток не только не моются, но даже спят, не снимая одежды.

– Их там не меньше трех десятков, – определил Олег. Он сильно втянул ноздрями, закрыл глаза. – Запаха чесночной колбасы не чую, так что чертей нет… вроде бы.

– А что нам черти? – спросил Томас гордо, хотя сердце затрепыхалось, как у зайца. – Мы сами теперь такие черти!

В каменной долине горели три костра, возле них сидели и стояли воины. Не три, десятка четыре, все как на подбор рослые, одетые в легкие доспехи, треть даже без шлемов, но все с топорами, круглыми щитами. Завидев выходящего Томаса, один вскрикнул, через мгновение на ногах оказались уже все.

Томас набрал в грудь воздуха, напрягся, нагнетая в себе ярость, бешенство, злобное неистовство, исподлобья оглядел бегущих на него врагов. Смерть!

Его меч с таким свистом покинул ножны, что даже калика опасливо отпрыгнул в сторону. Сам он завертел посох, образуя вокруг себя разноцветную защитную стену, похожую на полупрозрачный шатер, сквозь стены которого не проскользнет и стрела.

Воины набежали молча, раздался лязг, стук. Передние столкнулись с закованным в железо рослым рыцарем, его блистающий меч пронесся наискось, коротко скрежетнуло железо, Томас повторил быстрый удар в другую сторону, и только тогда раздались вопли, стоны, крики ярости и ужаса, а Томас сообразил, что меч пророка рассекает тела как капустные листья, не одного, а сразу троих-четверых повергает на землю – сколько зацепит!

– За Пречистую Деву! – заорал он, сердце уже колотилось мощно и победно. – За мать ее… благочестивую Анну!

Калика дрался молча, Томас слышал только непрерывный сухой стук. Воины тоже умирали молча, даже отползали, раненые и покалеченные, безмолвно, словно не желали нарушать благочестивых раздумий, а вокруг Томаса орали, вскрикивали, верещали, плевались, пытались ухватить хотя бы за ноги. Он рубил быстро и в страхе, что опрокинут и затопчут, пятился, враги спотыкались о трупы, а он ударами меча оставлял их там, на земле.

Когда их осталось всего трое, они переглянулись, попятились. Все тяжело дышали, один был ранен. Томас сделал движение напасть, они попятились еще, не сводя с него злобных взглядов. Он сделал страшное лицо и затопал ногами. Они в ужасе повернулись и унеслись прочь.

Калика вытер посох, набалдашник был не только в красном, но и в чем-то белом, что калика упорно называл серым. Томас с потрясенным удивлением рассматривал меч. Зеленое лезвие еще вспыхивало, постепенно замирая, словно возбуждение уходило, а залитое кровью лезвие снова блистало торжественно и победно, будто кровь впиталась в железо или же благородное лезвие отторгло кровь презренных, сбросив на землю.

– Как… рубит, – пробормотал он, – как рубит!

Калика перевел дыхание, глаза все еще были встревоженными.

– Нас ждали.

– Тот послал, – сообщил Томас. – Сам боится, посылает рабов… Попался бы мне теперь!

Меч в его могучей руке блистал радостно и победно. Слабые лунные блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука Томаса казалась объятой холодным пламенем.

Они не прошли и сотни шагов, как послышался быстрый топот. Из-за близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый был с топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем вожака, потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с простолюдинами.

– Давай, – поощрил его Олег. – За мать ее… как ее… ага, благочестивую Анну! Тоже непорочную… почти.

Томас нахмурился, в этом «почти» усмотрел оскорбление, хотя калика так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью Пречистой Девы, похоже, там вся семья такая, но сердце уже билось горячо и мощно, боевой задор выдул мысли, как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой яростный клич:

– За Пречистую Деву, мать ее…

Он поперхнулся, слишком разинул пасть, а пепел так и летит, выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева. Воины, видя, что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и вовсе остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса, отшельник не выглядит воином, а этот рыцарь громаден и зычен…

Внезапно, к изумлению Томаса, они начали пятиться, не отрывая от него устрашенных взглядов. В переднем ряду возник торопливый говор. Задние напирали, а потом, вглядевшись через головы передних в Томаса, тоже начали отступать.

Томас удивился, но на всякий случай повторил грозно: