Откровение - Никитин Юрий Александрович - Страница 70

– Все-таки женщины понятливее, – сообщил ей Олег.

Когда Томас вернулся, калика сидел у костра, задумчиво смотрел в уголья. На Томаса поднял печальные глаза:

– Хворост принес?

– Какой хворост, – огрызнулся Томас. – Ты ж сам говорил, что здесь только уголь!

Он вывалил возле костра груду черных камней. Глаза ищуще пробежали по россыпи багровых углей, калика жарил ломти странно белесого мяса, прислушался. Олег наколол ножом ломоть мяса:

– На. Очень вкусно.

Томас отшатнулся:

– Ни за что!

– Тю на тебя, – удивился Олег. – Ну как хошь… Я думал, у тебя от голода уже бабочки в глазах порхают.

Он преспокойно съел и этот ломоть, остальное мясо присыпал пеплом.

– Пойдем. Надо отыскать спуск, а потом щель, откуда желтый дым.

Они отошли на несколько шагов, когда Томас не утерпел:

– И как она…

– Не знаю, – отмахнулся Олег. Наконец, поняв беспокойство рыцаря, буркнул: – Там вблизи яма. Я связал, заткнул рот и спихнул. Развяжется не раньше, чем через пару дней, а мы будем уже далеко…

Они прошли еще с сотню шагов, когда Томас спросил замедленно:

– А мясо… чье мясо ел?

– Ящерицу прибил, – ответил Олег равнодушно. – А что? Я ж не рыцарь, чтобы перебирать… Я все ем. А ее мясо прямо нежнейшее, сочное. Твари всюду приучились жить, даже здесь. Только у здешних ящерок мясо белее. Что значит, солнца не видели…

Томас поперхнулся слюной. Сожалеюще оглянулся на оставленный костер. Угли приглашающе багровели под серым пеплом, но калика, сытый и освеженный, шел быстро, почти бежал, и Томас лишь покрепче стиснул зубы.

Еще одна туча пронеслась, обгоняя других и рассыпая искры. Там, где эти горящие блестки падали, слышались сухие удары, на горных камнях вспыхивали короткие злые огни. Луна сияла огромная, мертвенная, с убийственным холодом свысока взирала на мир смерти.

Теперь свет был ярче, Томас рассмотрел подле камня, на который на миг опустился перевести дух, отпечатки гигантских копыт. В голове еще гудело от удара, а тело ныло, медленно отходя от боли, но плечи зябко передернулись, когда представил себе коня, чьи копыта оставляют в камне следы, как в мокрой глине. Он сперва даже так и решил, что кто-то проскакал по глине, которая потом застыла, а то и превратилась вовсе в камень, к тому же отпечатки не подков, а именно копыт, словно скакал степняк, но что-то сбивало с толку, он все рассматривал, пока калика не поднялся:

– Все. Долго сидеть на месте опасно.

– Думаешь, – пробормотал Томас, осматриваясь, – он успел позвать на помощь?

– Какая помощь… Он сам старался прибить нас втихую. Если бы заорал, сюда бы сбежались все черти, а ими кишит вокруг, сам видел. Но дрался молча!

Томас потащился, стискивая зубы, ибо в боку колет как ножом, одно-два ребра сломаны, на ногу хоть не наступай, калику слушал вполуха, сам разбирайся с загадками, к тому же пошли вдоль гигантских следов копыт, Томас невольно всматривался, наконец Олег озабоченно оглянулся:

– Не отставай, следопыт.

– Не пойму, – пробурчал Томас тоскливо, – не галоп, не рысь, не иноходь… Я думал, что в конях разбираюсь.

– Может быть, грунь, – предположил Олег, он даже не смотрел под ноги.

– Какая к дьяволу грунь! Копыта слишком разные. Я насчитал восемь! А конь все равно один.

Калика наконец изволил опустить взор, скользнул по отпечаткам:

– Так это Хермод скакал. Торопился освободить своего брата Бальдура. На Слейпнире, понял?

Томас озадаченно кивнул:

– Ага, ясно. На Слейпнире. За братом, тоже ясно. Но почему восемь копыт?

– Потому что восемь ног, – удивился калика.

– Степняк?

Калика пожал плечами:

– Вообще-то да… Их племя вышло из-за Дона, только не британского, а другого, азиатского. Но когда перекочевали на север… через всю Русь прошли!.. то из степняков стали настолько оседлыми, что на коней не научились садиться вовсе. Разве что Один все еще иной раз ездил на своем Слейпнире да сыну Хермоду позволял изредка… А вот старший сын уже вовсе – не поверишь! – на двух здоровенных козлах.

Далекие удары тяжелых молотов раздавались справа и слева. Томас чувствовал, что не столько разыскивают дворец Вельзевула – у дьявола обязательно должен быть дворец с множеством слуг! – сколько бредут наугад. Калика часто останавливался, а если делал движение рукой, Томас послушно нырял в щель, затаивался с мечом наготове.

Лунный свет был все так же слаб, но в этот раз темные фигуры чертей шли так близко, что Томас мог бы дотянуться до любого. Все в черных доспехах, настолько закопченных, что ни единого блика, вооружены топорами на длинных рукоятях. Только у двоих щиты, простые деревянные. Обтянутые кожей. Впрочем, он помнил из рассказов дяди, что у славного англа Спартака, который поднял восстание в Риме, щит был из ивовых прутьев, покрытых корой дерева, как и у всего его войска. Но сумели победить римские легионы, так что простое вооружение чертей-латников еще не говорит об их слабости.

Томас проводил долгим взглядом массивные фигуры. Шлемы тоже только у двоих, простые, без личин или бармиц, конечно – без гребня и перьев. У остальных настолько лохматые головы, будто рога торчат во все стороны.

– Не могу поверить… – прошептал Томас.

– Во что?

– Что эти мерзкие рожи некогда были гордыми ангелами в блистающих доспехах. Которых Господь низверг за гордыню сверкающим копьем на землю. Неужто хоть час терпел подле себя эти морды? Вон у того страшнее, чем у МакОгона!

В темноте пробурчало:

– Низвергли, может быть, и светлого… разве что с пятнышком размером с маковое зернышко, а здесь во злобе и жажде отмщения такое наплодишь… Да и сами низвергнутые… Злоба да жажда расквитаться могут еще и не в таких чудовищ превратить! Помню, один мудрец… его считали мудрецом, когда возжаждал отомстить одному из владык, в такое превратился… Человек и то опускается, а что хочешь от черта?

Когда дробный перестук копыт удалился, Томас предложил:

– Рискнем короткими перебежками от меня до следующего дуба?

Калика чему-то хмыкнул, сказал загадочно:

– Люблю людей в доспехах. Такое от них слышишь… Ладно, только по краю котлована.