Мрак - Никитин Юрий Александрович - Страница 90

– Великую Возможность чего?

Он посмотрел ей в глаза, затем его взгляд погас, он отвел глаза. Пальцы его помешивали отвар, он плеснул остатки на зеркало. Металл зашипел, запахло остро и едко. Далекая фигурка горбилась, обхватывала себя руками за плечи. Внезапно ветер переменился, задул в лицо. Человек с трудом шевельнулся, повернулся к ветру спиной, сгорбился еще больше. Волосы побелели от инея. Похоже, наступила зима. Пока что бесснежная…

Светлана тяжело дышала, ее пальцы хрустели. Волхв посматривал искоса. Она была бледной, словно это она заживо замерзала под мертвой скалой. Губы стали синие.

– Волхв, – ее голос был сдавленный, – что можно сделать для него?

Он с сочувствием покачал головой:

– Мы здесь в тепле. Он в горах.

– Все, что в замке, – твое, – выговорила она с усилием. – Возьми, но спаси его!

– Это не в моих силах.

– Ты должен спасти его! Мы… все тцарство обязано ему. И народ будет рад, если мы его спасем.

Волхв кивнул, все видя и все понимая. Все правители, что бы ни делали, ссылаются на желания народа, хотя народ об их делах и не подозревает.

– Да-да, – сказал он торопливо. – Но мы сделать ничего не можем. Если желаете… я приготовлю еще отвар зри-травы. Но только она встречается редко. Надо бы послать людей на ее поиски…

Она отвернулась от медленно тускнеющего зеркала. Там виднелась сгорбленная фигура, что наклонялась все ниже и ниже. Наконец человек повалился лицом вниз и уже не двигался.

– Нет, – ответила она с дрожью. Ее начало трясти от великого холода, губы посинели. Зубы выбивали дробь. – Не н-н-на-до.

– Тогда остается лишь просить богов, – вздохнул он. – Говорят, что ежели чистая и непорочная душа будет ежечасно… Впрочем, я сам в это не верю.

Охотники уже возвращались, подстрелили крупного горного барана, когда один хмыкнул сочувствующе:

– Гляди, каждая тварь жрать хочет.

Под скалой, на груде перепрелых шкур, бешено суетилась крупная уродливая жаба. На морде повисли сосульки, передние лапы были в крови, изрезанные острыми кристалликами льда. Она тыкалась мордой в шкуры, фыркала, вцеплялась во что-то. Видно было, как упиралась лапами, будто пыталась что-то вытащить.

– И не замерзла, – заметил первый охотник. – У нас жабы замерзают первыми.

– Раньше рыб? – спросил второй иронически.

– Да какая разница…

Они проходили мимо, потом первый, довольный удачной добычей, полюбопытствовал:

– Что она выкапывает?

– Какую-нибудь падаль, – буркнул второй.

Он уже прошел, тяжело пригибаясь под тяжестью барана, а первый – он шел налегке, ибо это его стрела свалила барана, – не утерпел, подошел к жабе:

– Э-э-э… да это не шкуры, а человек в них! Замерз, бедолага.

– Пойдем, – сказал второй нетерпеливо. – А жабу прибей. Нечего человечину жрать. Нельзя приучать зверье людей есть.

– Ну, разве жаба зверь?

Он уже отступал, когда жаба в последнем усилии сдернула край шкуры, и охотник увидел лицо человека. Он присвистнул изумленно, пригоршней смахнул иней с его глаз. Лицо замерзшего было худое, изможденное, такие замерзают раньше других, но в нем виднелись следы былой силы и грубой мужской красоты с ее могучими челюстями, выступающими надбровными дугами и прямым носом с широкими ноздрями…

Второй охотник раздраженно оглянулся, когда услышал за спиной грузные шаги. Его младший брат уже взвалил на плечи замерзшего.

– Одурел? Ему уже не помочь.

– Попробовать надо. Он еще не превратился в ледышку. А пещера, где живет ведьма Эмела, близко.

Старший застонал – младший всегда находит себе трудности. Если бы не его умение подкрадываться к зверю и метать стрелы без промаха, три старших брата уже вытолкали бы взашей из дому.

– Ведьма там редко бывает, – сказал он уже без надежды.

– Тогда уж ничего не поделаешь, – вздохнул младший.

За скалой ветер был злее. Похоже, уже и младший пожалел, что взялся нести замерзшего, но из упрямства не спускал с плеч тяжелого человека, в то время как брат со стонами и вздохами нес барана.

Когда впереди показалась скала с глубокими трещинами, старший опять вздохнул, заворчал. Младший, сцепив зубы, опустил спасенного на землю, затащил в щель, пятясь, а когда из темноты послышалось дуновение теплого воздуха, воззвал громко:

– Эмела!.. Эмела, мы нуждаемся в твоей помощи!

Теплым воздухом пахнуло сильнее. В нем были запахи стряпни, но вместе с ними – ароматы трав, настоек, воска и лечебного меда. Блеснул красноватый свет. Затем донесся далекий женский голос, старческий, но сильный:

– Кто там?

– Путники! – крикнул младший охотник. – Эмела, мы подобрали замерзающего. Еще жив, но это только-только.

Огонь приблизился. Охотник различил высохшую руку, что сжимала факел. За ним смутно виднелась женская фигура.

– А кто там, у входа? – спросил голос.

Охотник оглянулся. Тень у входа поспешно отодвинулась. Он не сумел удержать веселости в голосе:

– Мой старший брат. Который все знает и все может. Он не верит в колдовство.

– Тогда пусть мерзнет, – ответила женщина равнодушно. – А ты неси своего… спасенного.

Была боль во всем теле. Он чувствовал, как его раздирает, потом трясло, корчило, подбрасывало. Судороги выворачивали руки и ноги так, что едва не лопались жилы. Когда корчи отпустили, он лежал распластанный на ворохе шкур, раздавленный, будто по нему проскакал табун коней. И обессиленный, желающий только умереть как можно быстрее.

Затем в сознание проникли два голоса. Мужчина и женщина негромко беседовали, но, прежде чем он начал понимать смысл слов, ноздри дрогнули раз-другой, поймали запахи, и он уже знал, где он, кто сидит над его распластанным телом, что едят и что будут есть позже.

– Зачем? – шепнул он.

Губы почти не двигались. Он чувствовал, как промерз, как насквозь промерзли и все тело, внутренности, сердце. Его не услышали, потому что голоса продолжали журчать с той же неторопливостью. Он наконец начал понимать смысл.

– …да не жалко мне трав… И горной смолы не жаль. Это ты зазря нес его столько.

– Ничего, – возразил другой голос, молодой и сильный. – Пусть ему и осталось жить до первого снега, но все же и лишний денек жизни на дороге не валяется!

– Ну-ну… Он умирал счастливым, ты ж видел улыбку на его лице. Когда замерзают, то это легкая и приятная смерть. А какой умрет теперь?

Мрак ощутил, как два взгляда пробежали по его телу. Он буквально чувствовал, как ощупывают лицо, скулы, челюсти, пытаются поднять опущенные веки.

– Да, – донесся наконец мужской голос, в котором появились другие нотки, – такие так просто не мрут.

– И не замерзают, – сказала женщина задумчиво.

– Какая-то тайна… Он должен был бы умереть, перебив толпы врагов!

– Или что-то свершив. Такие люди умеют строить… или ломать.

Мрак ощутил по движению воздуха, что мужчина поднялся.

– Ну, это твое дело – отгадывать тайны. А я простой охотник… Пойду, а то брат начнет глодать барана прямо с шерстью.

Послышались шаги, потом – изумленный возглас. На грудь Мрака шлепнулось что-то тяжелое, холодное, мокрое. По лицу пробежал быстрый горячий язык.

Сразу два голоса:

– Жаба!

– Так это… Неужели тот, о ком столько говорят?

Голоса звучали громче, назойливее. Мрак заскрипел зубами, но открыл глаза. И снова закрыл, ибо жаба радостно топталась по лицу, сопела в уши, кусала за нос, наступала холодными, как сосульки, лапами на глаза.

– Как она сюда попала?

Мужской голос ответил растерянно:

– Эта жаба пыталась растормошить его. Но я не думал…

– Эх ты! Как такая бедненькая сумела добраться по твоим следам?

Мрак пошевелил рукой, пальцы нащупали Хрюндю. Это был комок льда, ее трясло, но вытаращенные глаза смотрели с любовью и обожанием. Над ним стояли, глядя на него с радостным оживлением, старая женщина, очень старая, и простоволосый молодой мужик в одежке из бараньей шкуры.