Мрак - Никитин Юрий Александрович - Страница 43

Она замолчала, посмотрела прямо на Мрака. Тот пожал плечами:

– Признаюсь, не знаю, как она поступила. Зарыдала? Начала рвать на себе волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь Маржелю?

– Нет, – ответила женщина. – Она бросилась к очагу и голыми руками выгребла из россыпи углей догорающую головешку.

Мрак задержал дыхание. Он словно ощутил в воздухе запах горящего человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.

– Понятно, – сказал он с благоговением. – Только руки матери… Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не страшиться?

– Он и раньше не страшился. Хотя, конечно, теперь очень гордится своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое, правда, в самом деле велико.

Мрак хмурил брови, кряхтел. Предположил с неловкостью:

– Горный Волк – подлая тварь… но не могу же прийти к старой женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!

– Ты не можешь, – согласилась ведунья, – но другие…

– Что? Уже приходили?

– Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется и тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу – кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что по-прежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы ни был он для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками…

А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул внутрь:

– Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом потягаться. Да и то, не знаю, не знаю…

– Брунька? – спросила женщина с бледной усмешкой. – Ты и у нее побывал? Ну, Ховрах…

– Чудесная женщина, – сказал Ховрах быстро. – Тоже почему-то в одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!

– Колдуны редко встречаются, – сказала она, – почти не дружат. Друг на друге не женятся… А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.

– Почему не женятся?

– Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес, уничтожить посевы… У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.

Ховрах задумчиво поскреб голову:

– Да, на такой лучше не жениться.

– Чародейство, – сказала женщина тихо, – это как огонь. Люди научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с того ни с сего!

Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:

– Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?

– Может.

– А бывают?

– Да. За все время я слышала про одного. Нет, даже про двух.

– Ого!

– А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?

Ховрах обиделся:

– Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?

Глава 20

Когда покинули ведунью – а дольше засиживаться у страдающей женщины было бы недостойно – Ховрах сказал довольно:

– Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно.

У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо. Он оглянулся, избушка едва виднелась, но ему почудилось бледное пятно в единственном окошке.

– Как же будешь искать тцаря дальше?

– А в корчме, – объяснил Ховрах. – Туда сносят все слухи.

– Ладно, – сказал Мрак, – ежели я больше не нужен для жертвы, то я пошел. Прощай!

– Береги жабу, – напомнил Ховрах.

– Что вы все о жабе? Хоть бы кто сказал: береги себя.

Мрак круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге.

Слабое осеннее солнце доставало до земли жиденькими лучами, и он выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в ухо, за шерсть безрукавки держалась цепко.

Он все еще вспоминал, понурившись, отчаянные глаза ведуньи, когда услышал конский топот. Не оглядываясь, уже по стуку копыт видел, что догоняет его конь с легкими сухими ногами, не могучий и не шибко выносливый, но очень быстрый, стремительный, весь словно выточенный из дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами. А всадник не велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше.

Он многое еще мог бы сказать как о коне, так и о всаднике, любой опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно лишь то, зачем всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп!

Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает, это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности… и он, собрав все мышцы, внезапно пригнулся, выбросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью, откинулся назад, упершись ногами.

Рвануло сильно, но устоял, а на дороге впереди с силой ударилось оземь загорелое тело, подпрыгнуло и покатилось по твердой земле. Конь пронесся дальше, вздымая пыль, замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и принялся жевать траву.

Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот обвился вокруг кисти, резное кнутовище болталось у земли. Еще чуть, и плеть рассекла бы до крови.

Жабу тоже сбросило толчком, она кувыркнулась в пыли, поднялась и непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял, сдул пыль, снова посадил на плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом.

Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся на четвереньки. На Мрака зло и растерянно смотрела молодая женщина. Она была хороша, распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на лбу. Звериная шкура, заменяющая платье, из двух частей оставила голым живот, руки, а также левую грудь – небольшую, коричневую от солнца. На поясе болтался небольшой нож в ножнах, но меч и лук, как заметил Мрак, остались притороченными позади седла.

Мрак с любопытством наблюдал, как она передумала встать, просто села в пыли посреди дороги. На плече, локте и вдоль бедра тянулись кровавые ссадины.

– День добрый, – поприветствовал Мрак. – Как там внизу? Пыль теплая?

В светлых глазах женщины недоумение сменилось стыдом и унижением. Ее пальцы ухватились за рукоять ножа, глаза отыскали лицо сбросившего с коня. Он улыбался, темные, как кора старого дуба, глаза смеялись: если мало упасть с коня, то давай выхватывай то, что у тебя там есть.

Она поморщилась, чувствуя, как кровь и сукровица проступили сквозь облепившую ее пыль.

– Ты кто?

Голос был злой, низкий, с волнующей хрипотцой. Мрак широко улыбнулся:

– Мужчина.

Глаза женщины сверкнули ненавистью. Чужак оскорбил снова, и все с улыбкой, что оскорбительнее слов. Даже оскорбительнее падения с коня. И смотрит, как смотрит мужчина на лежащую перед ним женщину!

Она наконец встала, слегка побледнела и чуть закусила губу. Пыль покрывала половину лица. Глаза брезгливо смотрели на жабу.

– И что ты хочешь теперь делать?

Мрак оскалил зубы:

– С тобой?.. Ты шутишь! Возьми.

Он бросил ей плеть, повернулся и зашагал по дороге к лесу. Ненависть в глазах женщины сменилась недоумением. Затем еще большей злостью и унижением. Она без нужды поправила грудь, что смотрела поверх края волчьей шкуры, пошла, прихрамывая, следом, ее конь пасся впереди в сотне шагов. Верный и чуткий, он не позволит приблизиться этому лохматому полузверю…