Мрак - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

Ховрах что-то промямлил. Светлана бросила быстрый взгляд на него, потом на постельничего:

– Погоди! Разве у нас есть деньги Артании?

Голик возопил:

– При чем тут…

Он умолк, пожирал расширенными глазами золотые монеты. Светлана с понимающей улыбкой взяла монеты, ссыпала обратно в кошель Ховраха, сама привязала ему за шнурок на поясе.

– Езжай, герой!

Голик пролепетал:

– Но деньги…

– Он их не украл, – сказал Светлана, – сам видишь. А откуда они, разве вспомнит? Настоящие мужчины не помнят такие мелочи. Верно?

Ховрах, все еще обалделый, пробормотал:

– Легко пришло, легко уйдет. Чо запоминать, когда только до ближайшей корчмы… И мы могем подвиги геройствовать.

Он попятился. Отроки подвели коня могучего сложения. Красная попона покрывала спину, узда была в серебряных бляшках. Конь играл мышцами, потряхивал гривой.

– Удачливому и бес пряники носит, – сказал он, влезая на коня. – Где Ховрах, там и слава. Тикайте, куры, я иду! Когда-нибудь и у нашей козы хвост вырастет… Вот так родишься в чистом поле, умрешь в темном лесу. То-то мне сегодня муха попалась в супе! В каждом из нас есть серой шерсти клок…

Он уехал, оставив уже не только Светлану ошарашенной загадочной речью.

Далеко в степи высилась на деревянных столбах вышка с крышей из веток. Судя по всему, подумал Мрак, его давно заметили, но на одинокого путника внимания не обратят. Это если бы показалось войско, на сторожевой башне сразу бы взвился столб черного дыма.

Мрак пошел мимо, стараясь брести медленно, буднично. Там привязаны четыре коня, явно на вышке двое, по два коня на каждого, чтобы скакать, на ходу пересаживаясь с одного на другого. Таких сторожевиков не поймаешь, коней им подбирают самых быстрых.

В полуверсте впереди торчал из оранжевого песка костяк чудовищного зверя. То ли древний Змей, каких теперь нет, кончил здесь свои дни, то ли еще какой зверь невиданный, дознаваться некогда, да и охоты нет, он не Олег, которому и жизнь не в жизнь, если чего нового за день не узнает. Кости белеют, изъеденные горячими ветрами, вьюгами, морозами и вымытые ливнями. Тяжелый череп наполовину погрузился в землю, хребет торчит, выгнутый дугой, дальше истончается в длинный хвост, теперь рассыпавшийся на позвонки.

Мрак оглянулся, трава достаточно высокая, грянулся оземь. Встал в мохнатой шкуре, уже на четырех, сразу ощутил, насколько силен и налит звериной мощью. Теперь видел намного дальше, хотя голова едва торчала над верхушками травы, нюх строил картинки, и тонкий слух ловил в десятки раз больше шелеста, криков, чириканья, визга. Он слышал теперь даже царапанье мышей под землей, а когда прислушивался, то мог уловить хруст подземных корней, которые грыз хробак.

Он подобрал оружие и одежду и, держа в пасти, понесся длинными плавными скачками. Костяк увеличивался в размерах, и слышно было, как в лопнувших костях тонко свистел ветер. В полых трубочках свистел и тоненько завывал на разные голоса таинственно и тоскливо.

На вершине скелета сидели два ворона. Хмуро и недобро смотрели на пробегающего волка. Глаза одного были красные, как горящие угли, и Мраку почудилось в нем что-то знакомое. Оба повернули головы, провожая его взглядами. Так могут смотреть только совы, подумал Мрак угрюмо. У других птиц глаза по бокам, они поворачивают головы то одной стороной, то другой… А эти птахи какие-то странные.

Солнце медленно клонилось к виднокраю. Небо наливалось синевой, выступил бледный месяц, долго висел как приклеенный, а багровое солнце наконец сползло за край, но еще долго оставались светлые сумерки.

Когда впереди блеснула искорка костра, Мрак ускорил бег. Пасть устала держать одежду с тяжелой секирой. Стемнело еще, и он ударился оземь, когда до костра оставалось два-три полета стрелы. Перевел дух, оделся и побрел дальше, чувствуя себя тяжелым и сразу постаревшим…

В черной ночи костер горел ярко, и чем ближе Мрак подходил, тем резче отделялось багровое пламя от обступившей черноты. Огонь поднимался ровным столбом, снизу совсем оранжевый, как золотой песок под солнцем, а в самой вершинке зловеще лиловый, как окалина на остывающем клинке.

Постепенно рассмотрел угольно-черные фигурки людей, неподвижные и страшноватые. Их было трое, все в круге света казались каменными изваяниями. Мрак громко топал, и люди наконец повернулись. Лица у всех красные, с угольно-черными тенями, и носы и скулы как бы зависли в черноте. Из темноты вырезалась багровая, будто вынырнувшая из пламени, лохматая собака. Зарычала, потом прижалась к земле, отползла в почтительном испуге.

Из-за костра вышел рослый и с широкой грудью мужик. Распахнутая рубашка едва держалась на плечах, в черных волосах прыгали красные искры. Черная борода поднималась к глазам, лицо было резкое, настороженное. В нем чувствовалась дикость человека, который не знал города.

– Добрый вечер, – сказал Мрак осторожно. – Можно погреться у вас?

– Вечер добрый, – буркнул мужик. – Почему нет? Тепла хватает.

Двое оборванцев рассматривали Мрака из-под полуопущенных век. Один выглядел беглым, налет городской жизни проступает в бледной коже и сутулой спине, второй казался сыном степи – лохматый, настороженный, как и вожак, поджарый, полный злой, опасной жизни. Последний, третий, показался бы красавцем даже во дворце. Смуглокожий, с иссиня-черными кудрями до плеч, он лежал у костра в свободной позе сильного человека, который может в одно мгновение взметнуться в воздух, огласить ночь боевым кличем, а в руке уже блеснет кривой меч. В нем тоже не было ни капли жира, поджарый и гибкий, с тонкими чертами лица, горделивый, со вздернутыми бровями.

Глаза обвыклись, из темноты призывно выступили навстречу камни и чернеющий вход в пещеру. Оттуда несло запахами человеческого тела, женского – как определил Мрак, стряпней, травами.

Зашуршало, из темноты выскочила девочка, уже почти на выданье, но в стареньком платье из лохмотьев, сквозь прорехи которого проглядывало ее почти девичье тело, круглые мягкие груди. Подол не достигал коленей, и девчушка у самого входа обернулась, посмотрела на Мрака удивительно прекрасными печальными глазами, как-то призывно-тоскующе, заколебалась, словно что-то хотела сказать, но изнутри послышался грубый окрик, и она нырнула в темный зев.

Мрак присел к огню. От пляшущих языков пламени шло живое тепло. Первый мужик спросил медленно:

– От дела лытаешь аль судьбу пытаешь?

– Просто живу, – ответил Мрак.

– А чего ж не сидишь на месте?

– Да разве то жизнь, – удивился Мрак.

Мужик оскалил зубы в усмешке:

– И то верно. Ручей жив только в дороге. Остановившись, умирает вонючим болотом. Мы тоже всегда в дороге.

Из темного зева пещеры выглянула немолодая женщина. Мрака насторожило ее испуганное лицо. Глаза были страдальческие, тревожные. Она горбилась и все время пугливо оглядывалась. За подол цеплялся мальчонка лет пяти.

Мужик перехватил взгляд Мрака:

– Это не наша. Нищенка с ребенком. Прибилась по дороге. Так же незаметно и отстанет.

Она не родилась нищенкой, подумал Мрак невольно. Что-то осталось в фигуре, повороте головы такое, что догадаться не трудно: женщина знавала и лучшие дни… Впрочем, это не его дело.

– Как пробраться к горцам? – спросил он.

– Тебе какая дорога нужна, – поинтересовался мужик медленно, в голосе была насмешка, – короткая и трудная или легкая, но очень долгая?

Мрак ответил вопросом на вопрос:

– А я, по-твоему, на какого человека похож?

Рано утром он уже прыгал с камня на камень, забираясь все выше. Эта дорога была не трудная, а очень трудная, но не похоже, чтобы оказалась и короткой. Перевал намного левее, но туда еще два дня пути, а так при удаче сможет перевалить через горы сегодня.

Волчья прыть здесь не в помощь, он цеплялся окровавленными пальцами за острые камни, но взбирался все выше и выше. Воздух был свежим и чистым, как рыба в родниковой воде, вершины блистали, а далеко-далеко внизу зеленели проплешины полей и ниточки дорог.