Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 74

– Давай про Сашу!

– Ну… – Он проговорил задумчиво, врастяжку, явно наслаждаясь эффектом. – Тут я от радости открыл обе ноздри… Шибануло так, что жуки укатили, а я все сидел, и голова качалась, как на ниточке. Подходи и бери меня голыми руками. К счастью, никто из зверей не решился войти в зону поражения ОВ. А когда ветерок унес газы и одно рогато-зубатое решилось, я ему влепил на добрую память как профессионал профессионалу, а сам вдогонку за жуками…

– Погоди, у тебя ж еще утром был насморк?

– О, продрало почище ингаляции. Догнал, смотрю, а Саша как на тренажере кувыркается! Только-только отдерет руку или ногу от этой питательной, но уж очень липкой массы, как шар делает оборот, и Саша вновь впечатывается в… питательную массу. Закружило ее, залепило, а она, как Лаокоон, выдирается, сражается с обыденностью. Уже еле барахтается, ослабела, а я тут наконец увидел, куда жуки прут шар. Аккуратно вырытый колодец диаметром, как для ракеты «СС-19». Еще пара оборотов, и шар ухнет на самое дно. Умельцы так скатали шар, что пройдет точь-в-точь впритирку! Сказано, не на план трудятся – для дома, для семьи. Если Саша окажется наверху, есть шанс выкарабкаться по стенке колодца, а если попадет под шар? Прорываться насквозь… Завязнет посредине, устала же биться, как рыба… Нет, не как рыба…

– Дальше, – прервал Енисеев, потому что Дмитрий молча глубокомысленно морщил лоб, шевелил пальцами, словно это помогало подбирать слова.

– Сорвал я бывший нитемет, а ныне бластер с молодецкого плеча, влепил жуку по задней паре ног. Он мордой в землю, скребется, недоволен, пробует сорвать липучку, а жучиха – сказано, дура-баба! – катит себе шар дальше. Здоровая, как сарай у моей двоюродной бабки. Но без жука прокатила мимо. Я ж говорю – дура, без мужика им никуда, как ни эмансипуй! Или эмансипируей? Остановилась, бегает вокруг да около, растерялась, а я бегом к Сашке… Одна беда – оказалась наверху, а я никак не могу решиться взобраться по этому… этой еде. Наконец стрельнул нитью ей в ногу, попал точно в пятку, как Парис Ахилле. Ну, быстренько сдернул. Жучиха тем временем помогла содрать липучку с мужа, вдвоем подналегли, шарик аккуратненько ухнул в шахту. Ни на палец зазора. Как по циркулю. Математики! Ганглиев у них на две диссертации хватит, но жуки практики, а что с диссертации? Не зря в Древнем Египте им памятники ставили! Напрасно Саша на них так искрами сыплет, верно?

Енисеев спросил озадаченно:

– Так чего сторониться всех? Комбинезон герметичен. Вымыть хорошенько, только и дела. В крайнем случае сменить. У нас запасных два десятка.

– Псишка, – ответил Дмитрий с чувством превосходства. – Все ей кажется, чудится, мерещится… Всю кожу истерла, все мылась, как Психея. Она внутри совсем не такая, как снаружи.

– А какая внутри?

Дмитрий пожал плечами с самым равнодушным видом:

– А оно мне надо? Мы все внутри малость другие. Но наружу выпускаем себя причесанными, вежливыми, воспитанными.

– Ты считаешь, что Саша внутри хуже?

– Считаю, что мы все внутри хуже… кроме Сашки. Не дай бог телепатию откроют, хана всей нашей прекрасной цивилизации. Сейчас мы друг перед другом беленькие, а то увидим не просто черненькими… а такое увидим, такое… что не хочу о таком даже думать!

От гондолы раздался резкий сигнал сбора. Кричал механический ревун, резко и угрожающе. Разом затихли кузнечики, шмыгнули под листья и камешки-букашки. В их мир вторглось что-то новое… Если не чтением мыслей, то что-то ощутить эти существа все же смогли, и это «нечто» наполнило таким ужасом, что ревун умолк, а насекомые еще тряслись в укрытиях, боясь выставить даже усики.

На этот раз на борту летящего «Таргитая» провели четверо суток. Четверо полных суток внизу проплывали опушки леса, поля, луга. Теперь уже не только Морозов с Енисеевым, каждый видел в невзрачной с виду полянке территорию, равную Бельгии и ста Франциям в придачу, с неостывающим удивлением смотрели на мегадеревья, эти массивы исполинских живых образований…

Неожиданный дар открыл в себе Забелин. Общение с веселым Дмитрием не прошло бесследно: вскоре поздним вечером, когда на земле уже ничего не рассмотришь, он с очень серьезным лицом рассказывал подробности о первой прогулке Цветковой с Дмитрием по окрестностям муравейника. Хотя Дмитрий старался вести ее, держа за талию, даже нес на руках, Цветкова все же ухитрилась… ну, упасть с листочка. К счастью, брякнулась на лист ниже, угодив в середину стада тлей. Естественно, в крик, вереск: вокруг одни кровожадные звери… Дмитрий явился, как вспышка молнии! Заслонив Цветкову, он врукопашную схватился с вожаком звериной стаи, и дрожащая в ужасе Цветкова видела, как попеременно побеждают то человек, то хищник. Мощные мышцы Дмитрия вздувались, как удавы, он напрягался изо всех сил! Зверю дважды удавалось дотянуться до горла человека, но в последний миг Дмитрий невероятным усилием все же отстранял хищника – он помнил, за что сражается! Наконец титаническим усилием поднял разъяренного зверя над головой и победно швырнул в пропасть!

Слушатели катались от смеха, визжали, хватались за животы. Прекрасный, но узкий специалист, Забелин всегда был скучноватым, но теперь вдруг открыл в себе дар рассказчика. А как умело имитировал бравого десантника, его схватку с кровожадной тлей, картинно вздувал мускулы, перекатывал бицепсы, каждый раз застывая в позе пластических греков, раздирающих гидру, давящих змей, усмиряющих быков!

Сквозь иллюминаторы в полу видели, как далеко внизу в черноте вдруг расцвел желтый цветок, настолько яркий, что казался ядовитым. Из оранжевости полетели длинные бенгальские искры. Через некоторое время «Таргитай» догнал запах гари.

Кто не спал, схватился за бинокли.

– Что это могло быть? – спросил Дмитрий тревожно. – Вулкан?

– На этой широте?

– Тогда пожар? Международные террористы подожгли нефтяную вышку?

– Террористы – ладно, поверю, но откуда в этом районе нефть?

– Неужто всю на экспорт выкачали?

Шар качнуло, рывком теплого воздуха подбросило выше. Красное пятно расплющилось, края уходили в черноту, но оранжевое ядро еще долго цвело, не смешиваясь с простецким красным.

Утром Енисеев, будучи дежурным, стоял на капитанском мостике. Морозов тоже был там, бродил взад-вперед, благо широкая площадка позволяла. Его часто мучила бессонница, хотя слово «мучила» было из старого мира. Морозов спал по два-три часа в сутки, но чувствовал себя как муромский огурчик, на бессонницу жаловался по привычке.

Лазерный луч солнца упал с горящих облаков на верхушки мегадеревьев. Из одинаково темно-зеленых они превратились, вспыхнув, в пеструю зелень всех оттенков – от нежно-салатного до изумрудного.

Стуча каблучками, как ей это удается, вверх взбежала Цветкова. Ее лицо было мучнисто-белым, несмотря на живой оранжевый свет, заливающий капитанский мостик, и умелый макияж. Она бросила быстрый взгляд на Енисеева, запнулась, сказала очень ровным голосом, все еще не отрывая взгляда от мирмеколога:

– Аверьян Аверьянович, у меня есть важное сообщение…

Морозов кивнул с равнодушным видом:

– Докладывайте при Евплюндии Владимировиче.

– Но ведь…

– Здесь он имеет все допуски. Ответственность беру на себя.

– Аверьян Аверьянович, – сказала Цветкова все тем же ровным мертвым голосом, – радиосвязь… нарушена.

Морозов удивленно поднял брови:

– И что из этого? Я слышал, наблюдаются магнитные бури.

Цветкова ответила трагическим шепотом:

– Это не магнитная буря…

Морозов бросил быстрый взгляд на Енисеева. Вдвоем быстро сбежали вниз, через отсеки жизнеобеспечения, в отсек, откуда Цветкова регулярно передавала сообщения о полете. Корпус радиостанции словно бы побывал в тисках. Что-то мощное смяло, будто картонную коробку. На полу блестели раздавленные кристаллы, из корпуса торчали провода. Магнитная буря была сильной. Она нанесла удар ломиком или чем-то еще более тяжелым.