Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 66

Пусть, подумал он хмуро. Изменения должны идти постепенно. О них могут знать только самые посвященные…

Cейчас его сочтут сумасшедшим, подумал он, если сказал бы, что человечество просто обязано переселиться в Мегамир.

Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень, внешне неотличимый от соседних, с прилипшими серыми травинками, наполовину вросший в землю. Блестели серебряные нити паутины, висела засохшая мошка. Даже Енисеев с десяти шагов не отличил бы эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины.

– Игорь, – позвал он, – ты где?

– Здесь, – откликнулся свежий голос Забелина, – у нижнего люка. Морозов распорядился о круглосуточном дежурстве.

– Но ведь люк закрыт?

– Микроб не протиснется!

– Зачем же… впрочем, генерала трудно понять. А где неразлучный с тобой Чернов?

– Ему повезло. Саша взяла его на разведку. Ходят по спирали вокруг места посадки.

– Повезло? Ничего нового. Когда сменишься, ты тоже походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов!

В голосе Забелина была откровенная зависть:

– Евцентурий Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова – женщина, удивительная женщина! Чернов сейчас ходит с ней по зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты…

– Комплименты? – не поверил Енисеев. – Да она его прибьет! Я скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной сколопендре, которой наступил на лапу.

Голос Забелина был печальным и мудрым, словно он был всевидящий бог, а Енисеев глупый туземец:

– Эх, Евквиритий Владимирович… Знали бы вы людей хоть вполовину так, как муравьев.

Енисеев чертыхнулся, пошел обратно к расщелине. Знал бы людей так, как пожелал Забелин, сидел бы в президентском кресле. Или мог бы сидеть. Нет, с порождением крокодилов пусть возятся другие, защищают диссертации по общественным дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше.

Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Вот услышала бы!

Почти весь день расщелину приспосабливали для жилья. Морозов сомневался, предлагал ночевать в гондоле, там безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Енисеев, не соваться в Малый Мир вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева, не вылезать из моря на сушу.

Когда наступил вечер, все забились поглубже, половина впала в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью, холодом, выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны, сбившись в комок, подражая муравьям.

Морозов побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога:

– Евсонний Владимирович, сделайте исключение из правил! По-стариковски не могу уснуть на новом месте… Поговорим?

Енисеев с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Морозов сам вытащил ампулку, сунул мирмекологу между застывающими губами. Енисеев с трудом глотнул, прямо от гортани по телу медленно покатилась волна тепла, распространилась до кончиков уже застывших и скрюченных конечностей. Морозов нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже выспался и надрался горячего кофе.

– Что-то стряслось? – спросил Енисеев встревоженно.

– Пока нет, но гнетет предчувствие. Необычно, всего не предусмотришь, а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство! Отвечаем и за непредвиденное.

Они карабкались наверх, цепляясь за выступы, прилипая к гладким камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья был перекрыт пленкой, имитирующей каменную россыпь. Морозов первым вылез из-под края, вздрогнул, увидел на фоне серебристого пня страшную рогатую голову.

Заслышав содрогание почвы, рогатое чудовище мгновенно развернулось в их сторону. Блеснули острейшие серпы жвал, чуть дрогнул воздух, задвигались невидимые сяжки, определяя массу и бог весть что еще, что умеют муравьи, а люди о чем даже не догадываются.

– Стой, кто идет? – рявкнуло у них над головами так страшно, что Морозов и Енисеев едва не сорвались обратно в пропасть.

– Свои, – ответил Морозов наконец, когда совладал с голосом. – Благодарю за службу.

– Пароль? – допытывался строгий голос.

– О пароле не уславливались, – буркнул Морозов. – Благодарю за службу, испытатель первого класса Алексеевский!

– Рады стараться, – отчеканил голос невидимого Дмитрия. – Вам компанию составить?

Енисеев дипломатично, опережая Морозова, ответил:

– Диме будет тоскливо.

– А с нами еще Буся мягкопузый! Я с вами, а они вдвоем подежурят.

– У них с дисциплиной слабовато, – заметил Морозов. – Когда твой меньший страшила чешет большего, тот глаза закрывает. А на посту надо бдить.

Буся сидел на плече Дмитрия нахохлившийся, как озябшая ворона. Он прижимался всем пузом, сохраняя тепло. Воздух был холодный даже здесь, лишь из расщелины струились остатки тепла.

ГЛАВА 7

Енисеев проглотил вторую капсулу. Морозов зашвырнул себе, как в топку паровоза, целую пригоршню. Они отошли от места стоянки, прислушиваясь к ночным шорохам, незнакомым запахам. От капсул шел жар, как от крохотных ядерных реакторов. В груди было тепло, даже жарко, но пальцы зябли – порция горячей крови быстро остывала в тонких руках и ногах.

Они медленно удалялись от расщелины и гондолы. Енисеев прикидывал, с чего Морозов начнет, уже догадываясь о теме разговора, но тут сзади зашуршало, мелькнуло блестящее в лунном свете крупное тело ксеркса. Бесцеремонно отпихнув Енисеева, ксеркс придвинулся к Морозову, настойчиво щекотнул его сяжками.

Морозов с раздражением повернулся к мирмекологу.

– Евцивий Владимирович, пора научить их обращаться как-то понятнее! А то я на вашем хваленом языке жестов такое выдам, что муравей в обморок хлопнется, хоть и солдат-разведчик. Я не родился директором, матросом тоже бывал…

Но ксеркс насел, развернул Морозова к себе лицом. Громадные мандибулы залязгали возле самого горла Морозова. Тот побледнел, видно было даже в лунном свете, спросил осевшим голосом:

– Чего он добивается?

– Пытается накормить, – объяснил Енисеев с неловкостью. – Трофаллаксис, обмен кормом. Это не столько ритуальный обмен, сколько жизненная необходимость.

– Так пусть с вами занимается. С Алексеевским, Фетисовой, наконец! Когда они мед у пчел воровали, Алексеевский первым прибежал трофаллаксироваться, другим не осталось… Но эти двое начали липнуть именно ко мне! Это не случайно?

Енисеев мялся, не знал, какими словами не взбесить Морозова:

– С точки зрения муравья, мы – отводок семьи… Их тревожит, что все еще не нашли ядро новой семьи – царицу… Это понятно, ведь молодую царицу, как вы видели сами, первой хватают птицы, пауки, чужие муравьи… Но даже при гибели царицы отводок не должен погибнуть…

Из темноты вынырнул Дмитрий, с ходу врезался в разговор, незаметно отпихнув Енисеева:

– Аверьян Аверьянович, я объясню коротко. По-солдатски. У муравьев так выражается почтение к старшим. Ритуал! Кого признают начальником, тому прут лишний кусок. Дикари, дети природы! Это я читал в этологии – науке о поведении животных. Младший волк подставляет старшему в ритуальном смирении…

– Про волков я тоже читал, – прервал Морозов. Уже благосклоннее взглянув на младшего брата по разуму и пройдоху, бросил: – Это хорошо, субординацию знать надо. Хоть кто-то в этой сумасшедшей экспедиции знает свое место. Хотя, конечно, один шаг до подхалимажа…

Он торопливо пошел вперед, пока Енисеев с Дмитрием удерживали озадаченного ксеркса и «вешали лапшу на уши», как сказал Дмитрий. Дмитрий спросил шепотом, косясь в темноту:

– Я угадал?

– Ну… не совсем. Когда царица гибнет, муравьи раскармливают одного из муравьев. Тот начинает нести яйца. Не так умело, как царица, и не так много, но семья все-таки живет.

Дмитрий хихикнул:

– Хорошо, что не дал тебе рта раскрыть! Царем Морозов быть согласен, но царицей…

– Здесь правят царицы, а с царями здесь поступают не совсем…