Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 60

За неделю до назначенного старта Морозов вспомнил:

– Евкреслий Владимирович, сегодня ожидаем последнего члена экипажа. Дмитрий уже собрался к Переходнику. Вы пойдете?

– Важная персона, – фыркнул Енисеев с отвращением. – Заря радио, а мы богомолы неграмотные… Да мы радиокомпьютеры с третьего класса чиним! Нет, я в таких странных играх не участвую…

Морозов понимающе улыбнулся, кивнул, отбыл в сопровождении Дмитрия. Отправились к Переходнику впятером, считая Диму, растолстевшего Бусю и Овсяненко с его походной аптечкой.

Енисеев лихорадочно готовился к скорому старту, гонял экипаж, десятки раз проверял оборудование. О радисте сумел забыть, но дня через три его разыскал Морозов. Енисеев подпрыгнул от неожиданности, когда над его ухом раздался зычный голос:

– Евберий Владимирович! Пользуюсь случаем представить нового члена экипажа…

Между Морозовым и улыбающимся во все сто зубов Дмитрием стояла тоненькая невысокая женщина. Ее короткие волосы стояли дыбом, глаза были светло-зеленые, как молодая трава, скулы гордо вздернуты, а сочные алые губы красиво изогнулись. Она была очень картинной, красивой, и Енисеев сразу ощутил приближение беды, словно суеверный матрос при виде женщины на корабле.

– Здравствуйте, – сказал он неохотно. – Вам в самом деле так уж необходимо участвовать в экспедиции?

У него был настолько враждебный тон, что Цветкова невольно сделала шажок назад. Дмитрий галантно придержал ее за талию, чтобы этот великолепный радист не свалился в трещину, да так и оставил руку.

– Необходимо, – ответила она наконец. Ее глаза внимательно пробежали по его напряженному лицу, крепко сжатым челюстям. – Вы научный руководитель экспедиции? Постараюсь не мешать вам, Евкомпий Владимирович. Я только радист, так что вне вашего высокого внимания.

Морозов сказал очень серьезно, но в глазах прыгало веселье:

– Елена… Вы позволите вас так называть? Елена, здесь все до последнего винтика в сфере внимания Евгавкия Владимировича. Командует парадом и всей предпарадной подготовкой он, и больше никто. Я только бог-наблюдатель, а творец и распределитель ролей – Евнебий Владимирович…

Она оценивающе посмотрела на Енисеева. В глазах ее проступило размышление, перетряхивался арсенал, сдувалась пыль с копья, мечей, стрел, примерялось оружие и средства пассивной защиты: щиты, кираса, слезы…

– Извините, занят, – буркнул Енисеев коротко. Отвернувшись, резво побежал по канату вверх к центральному люку гондолы. Женщина на корабле! Да еще воздушном! Чертовы родственники, позвоночники… Фамилия слишком красивая, а зовут и того хуже – Елена! Тоже мне, героиня эпоса. Какой город разрушили, последние эллинские герои из-за нее погибли! А ей хоть бы хны, сюда явилась. Теперь здесь все пойдет прахом…

Уже влезая в люк, перехватил удивленный взгляд Саши. Девушка непонимающе смотрела на него, потом перегнулась через борт, разглядывая нового члена экипажа.

Морозов был бодр, подтянут, кипел энергией. Гравитация не прижимала к земле, организм обновился, избавившись от пожиравшей внутренности опухоли. Несмотря на прежний солидный вид, не ходил, а буквально прыгал, наслаждаясь здоровьем и непривычной легкостью.

Собрав членов экспедиции, он сказал бодро, с нажимом, блестя черными живыми глазами:

– С завтрашнего дня начнутся муссонные ветры. Старики подтверждают, так что синоптикам на этот раз можно поверить. Тысячи лет они начинаются в первой неделе мая, заканчиваются в середине. Занесет нас на юг Узбекистана. Там пробудем лето, а в сентябре ветры задуют обратно. Туда и обратно рассчитываем пропутешествовать без помощи Старших Братьев. Этого страстно жаждут экстремисты в лице присутствующей здесь Фетисовой и частично примкнувшего к ним Енисеева… Тихо-тихо, я еще не кончил! По дороге запланировано пять-шесть посадок.

– Сколько продлится путешествие?

– Скорость ветра обещают в восемь-десять метров в секунду. В час сможем героически преодолевать, как напишут в газетах, около пятидесяти километров! Метры здесь принято, как я слышал, называть мегаметрами, но километры… Это уже парсеки, если кто слышал это слово!

Саша, а вслед за ней и Дмитрий гордо раздвинули плечи. Они когда-то готовились мерить дороги парсеками и мегапарсеками.

– Евстратигий Владимирович планирует продержать нас в полете недели две. У антициклона сил поменьше, так что на обратный путь кладем дней тридцать. Если сумеем продержаться в воздухе дольше, Евгегемоний Владимирович обещает показать в глубинке нечто воистину сказочное! Ему карты в руки. Он там работал, так что грибные, ягодные и прочие браконьерские места помнит…

Енисеев с закипающим раздражением посматривал на Цветкову. Все сидели спокойно, одна она постоянно дергалась, привставала, отряхивалась, что-то брезгливо давила ногой, а рядом сидел заботливый Дмитрий, услужливо отряхивал и обирал ее тоже, снимал с ее лебединой шеи крохотных микробов. Он был похож на прутковский персонаж, который доставал червяка, что «попадье заполз за шею». Если учесть, что микробы ползали, прыгали и парили везде, то брезгливой радистке пришлось несладко.

Чего не скажешь о Дмитрии.

В предпоследний день Мазохин доверительно обратился к Морозову:

– Аверьян Аверьянович, я понимаю важность возглавляемой вами экспедиции… Но все же нельзя оголять станцию! Мы остаемся без защиты, без… добытчиков. Прошу оставить хотя бы одного испытателя. Например, Дмитрия Алексеевского…

Он умолк на полуслове, ибо на плече Дмитрия внезапно встал на всех шести когтистых лапах Буся, воинственно вздыбил гребень, выгнул спину. Огромный рот распахнулся, открывая ряды острейших зубов. Мощные задние лапы напряглись, глазами он держал лицо Мазохина, как в перекрестке прицела.

Мазохин побледнел:

– Чего это он?..

– Эмпат, – небрежно обронил Дмитрий, втайне ликуя, что среди научных слов есть короткие; выговоришь даже на морозе. – Мысли не читает, но настроение чует… Вы продолжайте, продолжайте! Я посижу с вами рядом.

Мазохин почему-то молчал. И перестал шевелиться. Похоже, перестал дышать тоже. Морозов ответил задумчиво:

– Пожалуй, вы несколько преувеличиваете. Склады заполнены продуктами, как мне стало известно, на восемь лет вперед. Несчастные случаи прекратились. Тут заслуга, пожалуй, ксерксов… Персонал обучен, техминимум сдан, инструкции по пользованию оружием, инструментами и прочим оборудованием вывешены в коридорах… гм, тоннелях. Алексеевский уже лезет на стену от безделья! А мы ему работу найдем потруднее.

В день старта все оставили дела, поднялись на поверхность. Ветра не ощущалось, но где-то там, вверху, где сияет немыслимо синее небо, уже двигаются в нужную сторону воздушные массы. А здесь темный густой воздух, почти неподвижный, пропитанный свежим запахом ранних цветов, здесь черный ящик гондолы, гордые именинники…

С легким треском вспыхнуло пламя в пропановой горелке. Красный мешок нехотя зашевелился, начал разворачиваться, наполняться горячим воздухом. На мир вдруг взглянули огромные жуткие глаза, бессовестно скопированные с крыльев бабочек.

Возле Енисеева внезапно возник, как чертик из коробки, Чернов. Черный как жук, быстрый, загорелый, всегда улыбающийся. Он тащил аппаратуру, инструменты, запас химреактивов в больших пластиковых пакетах.

– Дождались! – воскликнул он довольно. – Вы не огорчайтесь, Евпукий Владимирович. Без глупостей ни в одном деле не обходится, надо бы привыкнуть. Я с вами совершенно согласен: женщины здесь существовать просто не способны. Они слишком примитивные, ограниченные. Иногда просто дуры…

Енисеев предостерегающе кашлянул, указал глазами на приближающуюся с бластером на изготовку Сашу:

– Мне кажется, эти в целом-то верные… и своевременные утверждения лучше высказывать в другой компании.

Чернов резко повернулся, расплылся в широкой улыбке:

– А, Саша! Ну, Евтетерий Владимирович, вы даете! Это же Саша! Саша, ты сама понимаешь, я не имел в виду тебя. Я вообще, как и все на станции, никогда не считал тебя женщиной.