Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 55

– Но все-таки экспедицию готовить будем, – решил Енисеев неожиданно. – Прогресс согласного ведет, а несогласного тащит. Лучше быть на острие, смягчим его для других. А мускулы у нас уже наросли, пора проверить.

Дмитрий гордо напыжился. На плечах и груди вздулись бугры, шея стала бычьей. Ксеркс поднял голову, показывая мощнейшую грудную клетку, и даже Буся надулся, грозно щелкнул челюстями.

Енисеев постучал пальцем по голове, показывая наглядно, о каких мускулах идет речь. Все трое сделали непонимающие лица. Впрочем, Буся поспешно закрыл глаза.

– На муравьях? – спросила Саша быстро.

– Нет. Мальчишество, лихость. И неоправданный риск. К тому же на них далеко не ускачешь.

– Пешком?

– Глупости. Полетим. Только не на крыльях, разумеется.

По Станции поползли слухи. То ли проговорились испытатели, то ли простой и бесхитростный муравей Дима не сдержал язык, но к Енисееву зашел Овсяненко, поговорил о том о сем, долго и профессионально интересовался планами, идеями, задумками. Ушел, ничего не выведав, но еще через час Енисеев вздрогнул, ощутив на локте прямо железные, как у манипулятора по сборке автомобилей, пальцы и такие же, как у манипулятора, сильные.

Дмитрий взял его под локоть, отвел в сторонку. Глаза десантника были встревоженные. Оглянувшись по сторонам, сказал негромко:

– Есть возможность поговорить с Морозовым… Он у себя в кабинете. Связь уже установлена. Он вас ждет.

У Енисеева заныли челюсти, а по всему телу прокатилась холодная волна. Дмитрий держал крепко, направлял, через пару минут они вбежали в комнату связи.

На огромном экране такой же огромный Морозов просматривал бумаги. Сбоку от экрана падал свет, стекла очков блестели, словно в черепе разгорался пожар. Дмитрий с порога поздоровался, Енисеев поклонился молча.

Морозов снял очки, глаза были усталые, темные мешки под глазами стягивались вниз, похожие на неопрятные чулки.

– А, Евхоббий Владимирович… Дмитрий, посторожи за дверью. Чтоб никто не входил.

Дмитрий козырнул, щелкнул каблуками, круто развернулся через какое-то плечо, исчез. Морозов молча смотрел на Енисеева. Глаза директора были усталые и встревоженные.

Енисеев не выдержал:

– Аверьян Аверьянович… Вы знаете, я вас уважаю, хоть вы и военный. Но что у вас в рукаве?

– Вы о чем? – поинтересовался Морозов подозрительно мягко.

– Знаете!.. Что-то недоговариваете. А присматриваетесь ко мне и прислушиваетесь, как будто… ну, не знаю, но как будто во мне иностранного шпиона высматриваете!

Как ему показалось, Морозов слегка смутился.

– Ну вы скажете, Еврыбий Владимирович. Вам бы в поэты! Воображение.

– Да нет, – сказал Енисеев. – Я серьезно, очень серьезно. Но если не хотите отвечать, не надо. Да и я больше спрашивать не буду.

Некоторое время Морозов молча всматривался с экрана. На виске пульсировала жилка. Гравитация оттягивала щеки книзу, кровь поднимается к голове с трудом, а медленное, как морской прилив, дыхание колыхает грудь и живот. В прошлый раз он выглядел не таким измученным. Похоже, Морозов с гравитацией справляется все хуже…

В глазах Морозова почудилось нечто похожее на колебание. Это было настолько не похоже на всегда железного директора, что Енисеев задержал дыхание.

– Вообще-то, – донесся голос с экрана, – вы непростая личность, Евжукий Владимирович. Если честно, вас нам навязали. Да-да, не вскидывайтесь так удивленно! У нас свои мирмекологи есть. И тоже доктора наук. И подписку о невыезде все давали, в отличие от вас. Но некто, очень могущественный, провел через все этапы именно вашу кандидатуру! Тот, кому подчинен… или в сфере сильного влияния, и наш институт, и тот, из которого вас забрали. С какой целью?

Енисеев слушал, оторопев. Морозов пристально всматривался в его лицо. Похоже, директор был разочарован, не добившись ответа.

– Для меня… – сказал Енисеев, запинаясь, – это вообще новость!

– Уже верю, – ответил Морозов. – Полагаю, что вы сами не подозреваете, в какой большой игре приняли участие. Да и я не подозреваю. Мы с вами видим только маленький участок шахматной доски, на которой стоим. Но некто для вас предназначил некую роль… Знать бы, какую.

Енисеев ворвался к комнату к десантникам, крикнул с укором прямо с порога:

– Не удержали языки за зубами ваши муравьи! Хоть и немые, а болтливые. У кого только научились!

Дмитрий сидел за столом. Его рот был закрыт огромной мутной каплей, руки по локоть в блестящей слизи. Казалось, что он надел на руки толстые резиновые рукавицы. Он даже поднял их кверху в жесте хирурга перед операцией.

Саша, что по обыкновению бегала по стенам, размахивала руками, побивая невидимых врагов, спрыгнула с потолка прямо перед Енисеевым, но скромно отошла в сторонку и опустила глаза,

Дмитрий шумно сглотнул каплю, просипел:

– Сказано было, личным примером…

Саша решилась встать рядом с Дмитрием. Ее глаза виновато поднялись на грозное лицо Енисеева, тут же пугливо опустила взгляд, встала по стойке «смирно». Дмитрий тоже вытянулся, увидев лицо командира их отряда, стал есть глазами начальство.

Енисеев невесело махнул рукой.

– Получается несколько преждевременно… Эх, даже чересчур преждевременно! Теперь надо спешно упредить Мазохина. Доложу Морозову, буду просить разрешения.

Дмитрий перестал жевать, просиял:

– Как в старое доброе время? Ты, я и Сашка…

Енисеев покачал головой. Он чувствовал себя не в своей тарелке, но оба смотрели с ожиданием, Саша насторожилась.

– Нет, – ответил Енисеев с усилием. – Саша участвовать не сможет.

– Как? – ахнул Дмитрий.

– Она… как ты знаешь, не совсем в форме.

– А как же без нее? – не понимал Дмитрий.

– Вместо нее, – сказал Енисеев сухо, – попрошу Овсяненко…

Дмитрий бросил взгляд на Сашу. Она стояла, гордо выпрямившись, вскинув подбородок, чтобы слезы не выронить. Щеки побелели, даже губу прикусила.

– Енисеев, – сказал Дмитрий осторожно, – лучше Сашу взять. Даже с одной рукой она больше умеет, чем Овсяненко, дай ему хоть восемь рук, как у осьминога, или десять, как у кальмара. Не ноги же ей перебило!

Енисеев отрицательно покачал головой. Друзья не сводили с него взглядов. Дмитрий был бледен, напряжен, даже забыл про нежнейшие лакомые яйца зеленушек, небольшой тазик которых стоял перед ним.

– Он еще хочет Забелина взять, – вдруг сказала Саша гневно. – Вы же сами, Евщукий Владимирович, говорили, что Забелина не то что куры – тли загребут!

Енисеев удержался, не вздрогнул. В который раз! Мысли читает, что ли? Только она умеет такое. Дмитрию не то что мысли читать, иной раз хоть кол на голове теши, хоть орехи коли… Чем отличаются? Те же рефлексы, выучка, тренированность, Устав, отношение к высоколобым… Разве что Саша в отличие от Дмитрия глуха, как тетерев?

Нет, поправил он себя педантично. Глуха, как муравей.

– Ребята, – проговорил он тоскливо, – не мучайте ни себя, ни меня! Даже здесь опасность на опасности едет и опасностью погоняет. В экспедиции будет в миллиарды раз опаснее! Все могут не вернуться, но Саша точно не выживет! Дмитрий, сам подумай, на что ты ее толкаешь!

Дмитрий тяжело повернулся к Саше, словно корабельная башня с многодюймовыми орудиями, положил широкую, как лопата, ладонь ей на плечо:

– Сашка, мы скоро вернемся. Сразу к муравьям, научим разным штукам… Они у нас будут слесарить, на вахте стоять, десантным трюкам обучим. Твоему Сашке хоть сейчас лычки сержанта дай, справится…

Саша резко дернула плечом. Ладонь Дмитрия слетела, будто сброшенная взрывом. Ее гневные глаза стегнули по обоим как огненным кнутом, но, когда заговорила, голос прозвучал холодно и с нарочито вытравленными интонациями:

– Разочарую вас… Не получится из меня Сервантеса…

– Так, может, хотя бы Бетховен? – бухнул Дмитрий.

– И Бетховена, – сказала Саша. – И Лойолы… Даже Николая Островского не получится..