Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 51

– В основном привлекаешь чесанием?

– Мне он просто нравится, Енисеев. Спокойный, уверенный. Не суматошный, как у Сашки. А когда кто-то нравится, разве считаешься, кто кому сколько должен? Ну чесал, мыл, гусениц давал… Эх, Енисеев, не о том говорим. Начались трудовые будни, да? Но мы должны идти впереди, не так ли? Разведчики как-никак. Десантников забрасывают впереди, за линию фронта. Верно? А нас линия фронта уже догнала. Мы почти ничем не отличаемся от остальных. Только они корпят в пещерах, изредка высовываются на солнышко, а мы больше на солнышке, вот и вся разница!

– Что ты предлагаешь? – спросил Енисеев напряженно.

– То, о чем наверняка уже думаешь. Не пора ли рискнуть на экспедицию за пределы Полигона?

ГЛАВА 16

Енисеев замер, словно его окатили ледяной водой. Послышались легкие шаги, к ним бежала Саша. Гипса на ней поубавилось, но правая рука по локоть оставалась в лубке. Она сказала, забыв поздороваться:

– Если я правильно поняла, что Дима нашлепал губами… Евцапий Владимирович, мы с Дмитрием и с нашими муравьями готовы! Верхом. Как на боевых конях.

– На бегемотах-носорогах, – пробормотал Енисеев.

– Пусть носорогах, – согласился Дмитрий. Его глаза следили за лицом Енисеева. – Мы с Димой на все согласны. И тебе подберем что-нибудь, соответствующее положению… Например, льва, на каком Христос въехал в Иерусалим.

Енисеев переводил взгляд с одного на другого. Разговаривал во сне? В анабиозе не поразговариваешь. Совпадение? Но если его мысли совпали с мыслями Дмитрия, от них надо поскорее откреститься.

– Нет, – сказал он наконец. – Ни о какой авантюре на верховых муравьях не может быть и речи.

Глаза Дмитрия погасли. Саша смотрела уже не на губы Енисеева, а ему в рот, но лицо ее было сердитым. Дмитрий спросил осторожно:

– А если мы подтренируем муравьев? До полной безопасности?

– Муравьи никогда не будут от вас в безопасности. Ребята, сама идея терпима, но стратегия должна быть другой. Абсолютно! Но пока об этом помалкивайте, никому ни слова. Даже муравьям. Даже Бусе и Кузе.

В полдень поцапались с Мазохиным. Ссылаясь на муравьев, Енисеев еще вчера предсказал дождь к нынешнему вечеру. Мазохин велел продолжать работу и на поверхности, аппаратура упорно выдавала «без осадков».

Енисеев разозлился, обратился к ученым напрямую. Те колебались между лояльностью к Мазохину – ему доверяли, один из первых колонистов, работает на них, – но и Енисееву верили: специалист в отличие от Мазохина, собрат по классу, тоже помешанный на работе…

Хотя Дмитрий в запальчивости обвинял, что остальные лишь изредка высовываются на солнце, на самом же деле многие полюбили работать на пне, а в ветреную погоду – близ поверхности, так что в щели заглядывало солнце, проникали запахи цветов. Предупрежденные Енисеевым, кое-кто без спешки перенес оборудование, а потом… воздух вдруг превратился в мокрую вату! И лишь тогда аппаратура заявила, что предвидится дождь.

Те, кто не послушал, теперь двигались наверху тяжело, с головы до ног их в считаные минуты укутала толстая водяная пленка, сковала движения. Подошвы прилипали, мокрый воздух забивал дыхание, тела разбухли, комбинезоны от перенасыщения влагой спасали плохо.

С вершины плоскогорья пня видно было, как потемнел мир. В дальней стене зеленого леса началось осторожное шевеление. Закрывались чаши цветков, гигантские листья быстро смыкались, разом исчезли жуки, мухи, богомолы, укрылись пауки, ушли под камни многоножки. Воздух стал плотным, тяжелым.

Енисеев с двумя десантниками-экспериментаторами стоял на краю пня. Внизу расстилался пейзаж незнакомой планеты. Планеты, на которой они еще не бывали.

Далеко внизу из-под камней, из расщелин и трещин начали появляться мокро блестящие спины, шевелились тонкие ножки, усики, все голое, незащищенное. Это были полупрозрачные сегменты, нанизанные на черный шнурок ганглия, протянутый через середину. В сегментах трепыхалось по маленькому комочку, а множество коротких лапок переступали непривычно часто. Невиданные существа торопливо сновали, хватали, глотали, волокли…

– Низшие насекомые, – сказал Енисеев почти шепотом. – Древнейшие существа… Они первыми вышли на сушу, но так и не сумели… Живут в земле, у них ни трахей, ни легких.

– Совсем не дышат? – удивился Дмитрий.

– Дышат поверхностью тела, потому им нельзя на сухом воздухе. Для них даже сейчас слишком сухо и солнечно.

– Хоть они и древние, – заметил Дмитрий оценивающе, – но зубы у них от старости не выпали…

В плотном воздухе начали появляться тяжелые, как снаряды, насекомые. Натужно гудя, воздух продавливали эти крупные неузнаваемые с первого взгляда звери, обтекаемые, в блестящих панцирях, похожих на скафандры, защищенные от проникающей влаги, сырости. Взамен сложившихся листьев растений от земли начали подниматься, испуская вздохи облегчения, другие стебли, которым уже не нужно, спасаясь от перегрева, испарять тонны воды. Между ними шныряли белесые спины, обесцвеченные жизнью под землей…

Внезапно у самого основания пня выпал ком спрессованных опилок. Из тоннеля высунулась огромная голова ксеркса-солдата. Он повел сяжками, осмотрелся, неторопливо покинул муравейник. За ним медленно, словно шагая в вязком клее, вышли еще двое, еще… Неторопливые, двигаясь как в замедленной съемке, преодолевая оцепенение, все как один крупные – ни одного фуражира, одни солдаты! – они держали жвалы широко распахнутыми.

Дмитрий лег на край, чтобы лучше видеть, орал, свистел, подзадоривал ксерксов. Его Димы там не было, но все равно ксерксы походили на средневековых рыцарей, а нежнотелые пришельцы из доисторических эпох смахивали на драконов. На ксерксах блестели доспехи, а тела драконов были мягкими, гнусно мокрыми, отвратительными.

Драконы были покрупнее, но рыцари отважно вонзали жвалы. Незащищенные тела сразу брызгали жидкостью. Драконы бились в агонии, выворачивались кверху брюхом, а ксерксы с торжеством волокли трофеи в замок, навстречу наградам, признанию.

Внезапно масса воздуха колыхнулась, как резиновая. Саша вскрикнула, ее снесло с пня. Дмитрий успел схватить ее за лодыжку. Оба повисли, и Енисеев выдернул их наверх.

Через миллионы лет ожидания докатились замедленные, почти за пределами слышимости, раскаты. Воздух то сжимался, то распрямлялся, возникали ясно видимые разрежения, почти вакуумные пустоты.

– Засыпаю, – вдруг проговорила Саша угасающим голосом. – Цепенею… Ночью по-другому…

Дмитрий, сам борясь с оцепенением, выудил из кармана горсть капсул. Одну сунул Саше в сжатые губы, другую Енисееву, сам поймал губами остальные.

Снова колыхнулся воздух, уже сильнее. Не удержался даже Дмитрий, покатился по быстро впитывающей влагу древесине. Енисеев с трудом отдирал с лица водяную пленку:

– Все! Уходим!

Едва отрывая подошвы от влажного дерева, достигли входа в тоннель. Дмитрий выругался: ксерксы наглухо забили входы, перекрывая дорогу дождю. В панике, поглядывая на небо, царапая пальцы, взломали баррикаду, протиснулись. К счастью, ксерксов не было, ушли вглубь, иначе бы, как предположил Дмитрий, за порчу жилища в особо опасное время… да в условиях чрезвычайных…

– Взглянем отсюда? – умоляюще спросила Саша.

– Только первые капли, – предупредил Енисеев.

Высунув из шахты головы, они цеплялись за стены, чтобы не сорвало ветром. Мир потемнел, воздух стал холодным. Далекие стебли внезапно наклонились, почти легли вершинами, словно пытались уползти от грозы.

В воздухе тускло блеснуло. Сверху медленно падали крупные лепешки, похожие на хлебные караваи, размерами с батискафы. Даже Енисеев смотрел на капли дождя потрясенно. Ожидал их в той форме, в какой видел уныло свисающими с водопроводного крана. Но здесь гравитация на них не действует, должны были падать в виде шариков… если бы не встречное давление воздуха!

Мир наполнился треском и грохотом. Пень задрожал под редкими, но мощными ударами водяных резервуаров. Каждая капля несла цистерну воды, упакованную в тончайший целлофановый пакет. При ударе пленка звучно лопалась, вода разлеталась странным цветком: высокий столб в центре, вокруг венчик круглых шариков…