Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 49

– Да вы поймите… – шептал Енисеев внезапно пересохшими губами, – это же похоже на сознательный акт! Нет, надо сотни раз проверить. Мог сработать инстинкт. Мог случайно…

– А если не случайно?

– Тогда это переворот. Эпохально!

Дмитрий скривился, словно вместо сиропа хлебнул муравьиной кислоты:

– Тоже мне переворот! Пойду лучше к гусенице. Мой тезка раньше меня сообразил, где интереснее.

Он побежал за шестиногим Димой, к которому чувствовал симпатию. Саша повернулась к Енисееву, поинтересовалась нейтральным голосом:

– Это в самом деле важно?

– Если получилось не случайно, – ответил Енисеев осторожно. Он в последнее время чувствовал себя стесненно с бравой десантницей, отводил глаза, непривычно тщательно подбирал слова. – Пусть не такой интеллект, как у шимпанзе, но все-таки такой уровень обучаемости… Правда, еще никто не проводил здесь опыты.

Саша сказала с готовностью:

– Евпечий Владимирович, вы не стесняйтесь, командуйте нами. Мы с Дмитрием двужильные, потянем.

Енисеев отвел глаза от страшных шрамов на ее ногах, правой руке, сказал потухшим голосом:

– Ничего особенного делать не надо. Пока что станьте активными муравьями.

– Это как?

– Не мешает походить с ними на охоту. Но только надо успевать все делать чуточку раньше, чтобы остальные привыкли к вашей активной роли. И чтобы начали вам подражать.

– Все сделаем!

На Станцию Дмитрий и Саша являлись к ночи. Утром исчезали раньше, чем к Енисееву возвращалось сознание. Два-три раза в день они ходили с колоннами ксерксов на охоту, затем Дмитрий продолжал обучать муравья Диму доставать гусеницу, а нетерпеливая Саша, покинув на время кормушку, убегала в центральную пещеру, где находились глубоко под землей камеры кампонотусов.

Муравьи стояли там плотной кучей, головами к центру. Никто не шевелился, даже сяжки почти не двигались. Здесь собралось около пяти сотен, и так они заседали, вернее, застаивали на своем вече уже третьи сутки. Запах не менялся, сяжками не переговаривались… Обмениваются мыслями телепатически? Но Енисеев начинает дергаться при одном упоминании о телепатии. Может быть, он не прав, но Енисеев – начальник. Надо, чтобы даже их мысли шли с его мыслями в ногу… Да и вообще приятно, когда твои мысли идут вместе с его мыслями. Даже чуть-чуть следом.

На третьи сутки в глубины муравейника спустился Енисеев, отыскал Сашу за наблюдениями.

– Как дела?

Саша висела, растопырившись, на потолке. Муравьи совсем застыли, в призрачном слабом свете от плесени и гниющей древесины походили на окаменевших чудовищ. Лицо девушки в том же слабом свете было бледным, глаза казались темными провалами.

– Я уже близка к разгадке… – прошептала она. – Остался шажок…

– Не ты одна, – утешил ее Енисеев. – Аристотель был уже на полшажка, Карл Линней, Ниландер, Рузский, Чашечников… Там Забелин вызвался тебя сменить.

– Забелин?

– Да. Товарищ начинает интересоваться не только лазерами. А ты займись наверху, а то Дмитрий вырвался на полкорпуса вперед.

– Никогда не поверю!

– Идущий медленно, но без остановок, обгоняет резвого, но…

– Да поняла, поняла…

ГЛАВА 15

На залитом ярчайшим солнцем деревянном плато к ним понесся огромными прыжками, при каждом шаге высоко взлетая в воздух, Забелин. Молодой, крепкий, брызжущий энергией. Саша косилась на него ревниво, и Енисеев, желая сделать ей приятное, сказал строго:

– Так нельзя прыгать, любая стрекоза схватит! И чем вы так испачкались, как мясник? Не забывайтесь, муравьи – чистюли. За плохо вымытые руки могут разодрать на лоскутики. Вымойтесь, проферомоньтесь. Пренебрежение к правилам не бесстрашие, а нечто другое.

Саша сияла, а Забелин, недовольно бурча, отправился приводить себя в порядок. Енисеев бросился головой в бездну. Саша прыгнула следом, обогнала, точнее, спланировала поближе к муравьиной тропе Дмитрия. Вокруг самого Дмитрия громоздились такие россыпи крупных глыб, что хватило бы выстроить новую Трою. Всю неделю Дмитрий, обучая муравьев личным примером, строил с муравьиным усердием причудливые вавилонские башни и тут же рушил их, уподобясь разгневанному богу.

Он весело оскалил белые зубы на еще больше потемневшем от загара лице:

– Дела идут, контора пишет! А знаете, Димка все чаще вертится возле меня. Признал своего, паршивец!

Саша сказала ревниво:

– Мой Сашка тоже отличает меня.

– Среди муравьев?

– И среди людей, дубина. Разве что к Евмирмикию Владимировичу относится с большим почтением.

– Ну, – протянул Дмитрий, – Енисеев на особом статусе! Нас больше любят, зато его больше уважают… Даже муравьи.

Енисеев хмуро подумал, что комплимент довольно сомнительный. Его и раньше уважали, даже Климаксов, а муравьи в формикаруумах так вообще, наверное, почитали за муравьиного бога. Но радости это не принесло, счастья – тем более. Каждому хочется, чтобы его еще и любили. Иначе зачем даже самые злобные мизантропы заводят собак?

– Активные фуражиры, – сказал он подчеркнуто педантично, – а Сашка и Дима активные, не только наиболее развитые, но и более любознательные из муравьев, – встретив новое явление, – а вы новое явление, – непременно исследуют на предмет потенциальной опасности для муравейника. Или пользы…

Дмитрий жизнерадостно отмахнулся:

– Кто поверит такой тарабарщине? Наши тезки привязались к нам потому, что мы хорошие парни!

– Долой всякую науку, – поддержал хороший парень Саша и победно посмотрел на мирмеколога.

Енисеев отвел взгляд. Вопреки предсказаниям Овсяненко она не стала полной калекой, но все тело хранило жуткие слезы паучьих жвал. Сейчас бешеное солнце медленно плавит бугры сизых шрамов, они опускаются, выравниваются, оставляя широкие мертвенно-белые следы. Ее ноги теперь казались просто перепачканными белой глиной. Только лицо оставалось чистым, если не считать белесого шрамика на щеке. Да глаза стали еще крупнее, потеряли холодный прицеливающий прищур. Временами в них мелькали намеки на теплоту, понимание.

Теплые ладони воздуха покачивали гусеницу над головами муравьев соблазнительно, провоцирующе. Муравей Дима тоже суетился, двигал сяжками, поднимался, щелкал жвалами.

Дмитрий похлопал Диму по литой башке, похожей на башню танка: «Учись, дурень, доктором наук станешь». Положил самую большую глыбу под раскачивающейся гусеницей. Дима выжидающе посмотрел на Дмитрия, и тот нетерпеливо вспрыгнул, патетическим жестом воздел руки к гусенице.

Муравьи метнулись к нему, Дмитрий полетел кубарем вместе с глыбами пирамиды. Саша язвительно хохотала, но Дмитрий, поднявшись, сообщил неунывающе:

– В моей группе парни сообразительные! Не таких натаскивал. Как-то дали мне стадо допризывников…

Пока он рассказывал о педагогических талантах, муравей Дима попрыгал без толку под лакомством, вернулся к людям. Возможно, тоже привлеченный рассказом тренера и необходимостью исследовать новые явления. Между сяжек у муравья Димы сидел крохотный муравьиный кузнечик, он деловито покусывал Диму за нижний членик антенны. Дима довольно двигал сяжками, выгибал шею, чуть ли не прикрывая глаза от удовольствия.

Вдруг кузнечик щелкнул задними лапками. Дмитрий не успел отшатнуться, как маленькое чудовище ляпнулось ему на голову. Кузнечик тут же лягнул его по уху крепкими лапами, прыгнул обратно. Ксеркс угрожающе раздул брюшко, недовольно глядя на людей, но кузнечик устроился на прежнем месте, и Дима снова вернулся к нормальным размерам. В мощных челюстях кузнечика, непривычно огромных для такого маленького монстрика, бился отвратительный клещ с раздутым от крови брюшком.

Дмитрий недоверчиво потрогал шею. Пальцы нащупали вздутость. Саша повернула его к себе спиной, ахнула, увидев кровавую гематому.

– Как же он… – проговорил Дмитрий растерянно. – Так бы и всего высосал, а я бы и ухом не повел?

– Побрызгал анестезином? – предположила Саша шутливо, но глаза ее были испуганными. Теперь она ощупала собственную шею, пустила пальцы по всему телу, свободному от корсета. – Или еще как?