Мегамир - Никитин Юрий Александрович - Страница 45

Он подумал, что окруженный компьютерами высшего класса Морозов уже забыл, как выглядит лошадь, добавил поспешно:

– Более ценными, чем роботы. Даже склепанные на оборонных заводах.

Морозов медленно кивнул. Енисеев буквально ощутил тяжесть непомерно огромной головы, увидел, как на долгие доли секунды была почти пережата наклоном гортань, как покраснели от прилива крови белки.

Морозов выглядел, как утес на Волге. Плечи держал вширь, а спину прямо, но непомерная гравитация стягивала плоть по костям книзу, собирая складками под глазами мешки, рыхлые складки на подбородке, жировые валики на животе и боках. Тазобедренные кости под непомерным весом раздвигаются, едва не разрывая суставы, трещат от натуги.

Трагедия человека в том, подумал Енисеев с внезапным холодком по спине, что он даже не понимает: достигнут предельный вес. Увеличение массы тела оборачивается катастрофой из-за лавины болезней, которые и так прежде времени сводят человечество в могилу. То человечество. Старое. Которое все продолжает и продолжает акселерировать.

– Я доложу руководству, – пророкотал с экрана Морозов. – Овсяненко не дам, программа напряженная. Мазохин приносит реальную прибыль, а твои обученные муравьи вроде лысенковского переворота в земледелии… От ковбоев проку мало, бери обоих. Фетисова хоть и не может передвигаться, но будет ценным советником… За Дмитрием остается прежняя обязанность снабжать персонал продовольствием, а в остальном он в твоем полном распоряжении.

Когда он широко улыбнулся, Енисееву показалось, что улыбнулся Карадаг:

– С перебазировкой не тяни. Наверху могут не утвердить, но если все сделаешь быстро… Пришли Мазохина, я отдам распоряжение лично.

Станция гудела, словно по бронированному куполу ударил Тунгусский метеорит. Сотрудники, впервые среди бела дня оставив работу, бегали друг к другу узнавать новости, теребили Мазохина. Сам Мазохин трижды пытался прорваться в верха, минуя Морозова, но тот всегда был готов, поставил надежную защиту, все выходы замкнул только на себя, а сам напоминал о дисциплине, субординации, при которой полковник всегда умнее майора…

Позже Енисеев узнал, что Мазохин все же выскальзывал наверх, минуя Морозова, но тот был старый волк в бюрократических играх: один руководящий товарищ оказался в отъезде, другой возглавлял зарубежную делегацию, третий лег на операцию…

За неделю Енисеев с Дмитрием излазили жилище кампонотусов сверху донизу, все данные заложили в компьютеры, проверили картографию верхних этажей. В жаркие месяцы лета этажи стояли пустые, но и чужаки туда не забредали – отпугивал слабый, но четко различимый запах грозных ксерксов.

Половину дня обрабатывали комбинезоны феромонами ксерксов, одновременно объясняли, что зачем и что почем, а в полдень двери Станции широко распахнулись. Енисеев еще раньше с помощью Морозова сумел настоять, чтобы сверху в самом буквальном смысле не помогали. То есть лифтов не подавали, а вели себя так, как и подобает богам: не вмешивались.

Когда вышел караван, сотрудников не было видно под горными хребтами навьюченной на них аппаратуры.

Енисеев двигался во главе, ученые отставали, он остановился, в последний раз оглянулся на здание Станции. Ярко-красный купол из толстой стали, крупные оранжевые пятна, как на панцире божьей коровки. Как-то в минуту откровенности Морозов рассказывал, с какими муками начальство приняло эту вызывающую окраску вместо милой сердцу военно-маскировочной! А дебаты из-за расцветки комбинезонов? Какие усилия прилагал один герой вторжения в Афганистан: хотел нарядить ученых-растяп в десантные комбинезоны и дать в руки автоматы, как другой герой умело ссылался на славные традиции армии, вспоминал чудо-богатырей Суворова, ругал стиляг и панков, потрясал иконостасом орденов и медалей!

Не прошло. Белое было настолько белым, что в лучшем случае сошло бы за серое, но уж никак не за черное. Боевым генералам доказали на пальцах, что маскировочная форма погубит всех со скоростью блицкрига…

Так что не вешай голову, Евлампий Енисеев, сказал он себе. Не один ты бьешься против несусветной дури, которая не только почему-то существует, но руководит, командует, отдает ЦУ.

Эти два часа перехода были худшими часами его жизни. Пока добирались, они вдвоем с Дмитрием бегали взад-вперед, охраняя, проверяя, подгоняя, бдя, стреляя по каждой тени, отпихивая с дороги подозрительные листики или камешки.

Зато, когда вошли на территорию ксерксов, настали худшие дни сотрудников. Все знали, как погиб Измашкин, а тут навстречу кидаются закованные в броню драконы, хлещут гибкими антеннами, словно щупальцами уэллсовских марсиан. В фасеточных глазах, в каждом омматидии всякий раз отражался крохотный человечек с перекошенным от ужаса лицом.

Енисеев и Дмитрий падали с ног, хрипли, убеждали в терпимости муравьев к «своим». Енисеев хватал страшных ксерксов за сяжки, вскакивал верхом, дергал за лапы, демонстрируя безнаказанность, а Дмитрий раздулся, как майский жук, десятки раз исполняя перед обомлевшими технарями коронный номер, как, дескать, кормиться сладким медом на халяву.

Оборудование разместили наверху, в трех ближайших к поверхности кавернах. Сотрудники держались вместе, как стадо перепуганных овец. Енисеев не спорил, не переубеждал. Время поможет расслабиться. Сам он занял отдельную пещеру рядом с поверхностью. Глядя на него, Дмитрий отхватил для себя и Саши настоящие апартаменты тоже поближе к выходам наверх, под открытое небо. Овсяненко наблюдал за ними с непонятной тревогой.

К чести ученых, перебравшись, они почти перестали замечать муравьев. Потерян драгоценнейший день на дурацкую перебазировку! Эти ослы наверху и сами не знают, чего хотят, только ничего не поделаешь, теперь надо спешить, догонять! Даже самые отчаянные паникеры, занявшись делом, больше не замечали страшных ксерксов, иногда забредающих в их пещеры.

Енисеев с Дмитрием поставили феромоновый барьер, но занятые своим делом ученые забывали его подновлять. Пришлось протянуть оголенные провода. Любопытных муравьев как ветром выдуло. Именно Дмитрий вспомнил, что муравьи уходят даже из-под линий ЛЭП, хотя провода бог знает на какой высоте…

Через неделю, к облегчению Енисеева, сотрудники вообще забыли, что они в муравейнике, а не в бронеколпаке. Морозов был потрясен, требовал все сведения, а сам чаще обычного пристально всматривался в сияющее лицо мирмеколога. Муравьи в лаборатории не врывались, занятые пещеры обходили, хотя ученые никак не могли выбрать время навесить двери или хотя бы перекрыть входы – жили в проходных залах, как цари и короли прошлых времен.

Дмитрий в порядке подхалимажа поставил дверь Енисееву. Еще одной, уже вдвоем, отгородили собственную спальню-мастерскую-лабораторию, только тогда ощутили себя как дома.

Дмитрий принес Сашу, держа ее, как большую куклу, усадил в выдолбленное сиденье, полюбовался. Саша была в гипсе, как средневековый рыцарь в латах, но лицо ее уже порозовело, хотя оставалось худым и печальным.

– Боюсь сглазить, – заявил Дмитрий. – Да не тебя, тебя не сглазишь, а все мероприятие. До последнего дня не верил, что получится! Хорошо, что пошли за Енисеевым. А то при этой демократии уже заколебался было: надо ли, правильно ли? Хорошо, что напрямую подчинен. Все просто: дан приказ ему на запад! И топай, не рассуждай. Хозяин знает, что делает, и потому работнику не фига колебаться.

– Теперь должно быть проще, – сказал Енисеев, но сомнение еще оставалось в его голове. – Ксерксов боятся все, на милю никто не посмеет сунуться на территорию.

– Проще? – удивился Дмитрий. – Не будет несчастных случаев? Безопаснее? Енисеев, сегодня утром Чернов уже тяпнул себя пилой по пальцам!