Куявия - Никитин Юрий Александрович - Страница 99

Она опустила глаза, руки как будто сами по себе делают привычную работу, во всем теле начало нарастать ощущение опасности. Справа и слева женщины возбужденно переговариваются, раскраснелись, для них прибытие высоких гостей – праздник. И возможность сменить постель со слугами на ложе со знатными вельможами – мужчины не могут без женщин. Даже самые знатные.

Со двора раздались крики, сперва испуганные, потом послышался смех. Она видела промелькнувшую тень, огромную и с изломанными крыльями, затем послышался тяжелый топот. Кто-то выкрикнул имя Иггельда, она подбежала к окну и увидела огромную черную тушу, дракон как раз стягивал на спину крылья, превращая их в блестящий черный щит, Иггельд уже съехал по щиткам на землю.

К нему подбежали, он снял и передал шлем, светлые волосы вспыхнули почему-то золотом. Блестка невольно подумала, что временами это даже красиво, хотя красота странная, непривычная, мужчины должны быть черноволосыми, смуглыми, с прокаленной солнцем кожей, а не такие вот белокожие червяки, не знающие солнца. Правда, Иггельд достаточно смуглокожий, несмотря на светлые волосы…

Он снял и перевязь, но кому отдал, уже не видела, исчез в дверном проеме. Она отпрянула и принялась за работу раньше других женщин, что все еще обсуждали событие: последние дни Иггельд сажал Черныша возле пещер, а возле дома все реже, очень много беженцев, раньше они всегда видели, как прилетал их хозяин.

Иггельд вошел и сразу метнул взгляд в ее сторону. Остальные женщины только-только занимали свои места, а по ней и не скажешь, что поднималась посмотреть, как он блистательно и безрассудно опустил дракона во двор, заполненный конями и беженцами.

Она косилась на него так, чтобы он не заметил, но сердце сжалось: кольчуга на нем опять посечена, правый бок в странной ржавчине, что вовсе не ржавчина. Он прошагал через зал, вскинул руки, приветствуя всех, не разделяя свободных и слуг, велел подать помыться и отправился наверх.

Пребрана запыхалась совсем, руки дрожат, не в силах поднять широкую лопату с огромным комом теста, Блестка вышла из своего угла, Пребрана лишь покосилась на нее, но послушно разжала пальцы, а Блестка быстро и легко поставила хлеб в печку. Возвращалась, звякая цепями, ощутила изменения в огромном помещении, оглянулась, к столу шел Иггельд, с мокрыми волосами, в свежей рубашке, расстегнутой на груди.

Она села рядом с Ефросиньей, взяла лоскуток со своей вышивкой, что-то спросила у нее, но та затихла, как мышь, молчала, не поднимая глаз. Блестка ощутила, что Иггельд уже остановился перед нею, но не поднимала головы, неспешно и деловито орудовала иглой, вышивая затейливый цветочек на тонком белом платочке.

– Здравствуй, Артанка, – произнес он. – Я только что пролетел над местами боев… Хочешь узнать новости?

Она подняла голову. Он стоял, опустив руки, в беспомощной позе раба, которую никогда бы не позволил себе ни один артанин, лицо потерянное, в глазах собачья тоска.

– Говори, – сказала она.

Он посмотрел по сторонам.

– Это не тайна, но… может быть, ты поднимешься ко мне? И там я расскажу?

Да, крикнуло в ней, да! Я хочу к тебе подняться, я хочу ощутить твои руки, твои губы, но голос ее произнес мертвенно ровно:

– Здесь все слуги выполнят все, что ты велишь. Я же и вовсе рабыня. Ты можешь повелеть мне.

Он ответил с грустью:

– Не могу. Почему-то не могу.

– Тогда говори здесь, – сказала она. – Или не говори, мне все равно. Я и так знаю, что на днях ты услышишь зов боевой трубы, увидишь артанский стяг перед твоей защитной стеной.

Но глаза ее сказали: заставь меня! Принуди силой! Уведи отсюда, возьми в свою комнату, возьми в свои руки. Рядом стало тихо, женщины исчезли, только у дальней стены мелькнула чья-то тень, но Блестка никого больше не видела, кроме этого врага.

А он побледнел, глядя на нее. Ей почудилось, что в его глазах метнулся страх. Она спросила, насторожившись:

– Что случилось? Что ты на мне увидел? Паук ползет?

Он медленно покачал головой:

– Нет, в самом деле страшное…

– Что? – спросила она невольно.

– Помнишь, ты убежала в первый раз?

Она наморщила лоб.

– Мне кажется, я от тебя убегаю все время. Вся моя жизнь здесь – либо побег, либо ожидание побега.

– Но был первый побег, – произнес он грустно. – Еще тогда, в первый же день. Вернее, ночь. Мы тебя захватили ночью, а через час ты уже бежала.

Она вспомнила тот первый побег, тот страх, негодование, ту ярость, с которой дралась с ним. Странно, но теперь кажется, что уже тогда она дралась не в полную силу. Или дралась так, чтобы не особенно повредить ему.

– И что тебя пугает? – поинтересовалась она саркастически. – Что я могла подкрасться, перебить вас и съесть дракона?

Он оставался серьезным, хотя страх на его лице уже исчез, только голос вздрагивал от пережитого волнения:

– Я подумал, что ты могла в самом деле… убежать!

Она подумала, сказала хмуро:

– Я думаю, что если бы пошла по воде… а потом зарылась бы где-нибудь под листья и под кусты с густыми ветками, то даже сверху меня бы не отыскать. Разве что потратили бы месяц…

Он зябко повел плечами.

– Другое хуже! Когда ты убежала во второй раз, я разбудил Ратшу, а сам хотел сразу же по твоим следам. А он знаешь что сказал?

– Что? – спросила она невольно.

– Что ты не только очень красивая, но и храбрая девушка. Что если у тебя хватило отваги убежать от двух сильных мужчин и лютого дракона, то надо дать тебе свободу… то есть не пытаться искать. Ты в родной степи, потому не пропадешь. Я, помню, заколебался. И сейчас вспомнил… Страшно, а если бы я тогда не бросился за тобой? Насколько бы моя жизнь была бы… серой, бедной, а я бы так и не узнал, что… что не живу даже, а так… а во мне существует нечто великое для вот таких случаев!

К ее щекам начал приливать жар, она спросила невольно:

– Для… каких?

– Для таких, – ответил он, глаза его, серые и блестящие, как сталь артанских топоров, смотрели внутрь ее. – Для таких. Артанка… у меня все из рук валится. Дай мне слово, что не убежишь, я сейчас же сниму эти чертовы оковы! Я их ненавижу больше, чем ты.

Да, выкрикнуло в ней громко и отчаянно, сними! Даю слово. Сними эти оковы, они оскорбляют и меня, и тебя. Сними, выбрось и забудь о них, я тоже забуду, это недостойно нас обоих.

Перед глазами возникло высокомерное лицо Иргильды, в ушах прозвучал ее надменный неприятный голос, который она и не старалась сделать приятным, щебечущим.

– Я тебе предлагала слово, – напомнила она. – Ты помнишь, что ты мне ответил?

– Артанка! Скажи это сейчас!

Она покачала головой.

– Нет. Ты не поверил. Вместо этого оскорбил… Это для вас, куявов, стыд не дым, глаза не выест, но артане из-за стыда кончают с жизнью. Нет-нет, я не покончу, ты себя оскорбил больше, но не понимаешь… Скажу лишь, что даже самый длинный путь начинается с одного крохотного шага. Как и падение в бездну. Ты прав, что держишь меня в оковах. И спасибо тебе за это. Я уже начала считать, что куявы тоже люди… Но ты не дал мне ступить на этот путь предательства и сдачи своего достоинства. Спасибо! Теперь я постараюсь держаться уже сама. Но браслеты не снимай…

– Браслеты?

– Оковы, – поправилась она. – Извини, оковы!.. В них я не стану забывать, что я – артанка, а ты – враг, а не просто мужчина, который мне нравится.

Он с жадностью ухватился за последнее слово:

– Ты сказала…

Она кивнула, стараясь не встречаться с ним взглядом, чтобы не прочел там совсем иное:

– Это было короткое помешательство. Оно уже проходит… за что тебе спасибо.

На другой день стало известно, что артане поднялись к Долине и уже перед воротами. Иггельд побелел, по Долине прокатилась волна ужаса. Ведь не только Город Драконов, ныне уничтоженный, защищали две башни магов, еще одна перекрывала дорогу сюда, к последнему убежищу. Мало того, над узкой тропкой, что вела над пропастью в Долину, устроили навесы с камнями, стоило дернуть за веревку, массу артан сметет в бездну… Куда все делось, как сумели пройти артане?