Куявия - Никитин Юрий Александрович - Страница 50

– Беда в том, – сказал Теодорик задумчиво, – что слишком много городов и земель сдаются артанам без боя. Так бы они уже вернулись, не такие уж они и храбрецы, как об этом рассказывают! Но, не встречая сопротивления, есть соблазн идти и идти дальше. Если города и веси сами падают в руки, как спелые груши, то почему не тряхнуть дерево?

– Боюсь, – сказал Иггельд, – что продвинутся очень далеко.

– Ну, как бы далеко ни прошли, – ответил Теодорик, – но уж к Куябе их не допустят!.. Там слишком огромная армия под командованием самого Дуная. Да и черные башни, о них забывать не стоит.

Иггельд потер лоб снова, вздохнул.

– Надеюсь, их остановят раньше. Армия Одера уже разбита, а там сильные воители, я видел их, как вот вас… Ладно, я прибыл вот по какому делу. Город растет, аппетиты тоже растут. Мне много чего нужно, на этот раз на Черныше все не увезу, мне потребуется не меньше чем двадцать лошадей. А то и тридцать.

– Ого, – сказал Теодорик с удовольствием. – Мне нравится твой размах!.. Попомни мое слово, быть тебе со временем самому беричем! А то и наместником. Только вовремя окороти своего дядю, а то он, я знаю даже здесь, только ты один не знаешь, уже старается потеснить тебя, взять вожжи в свои руки… Ладно, вернемся к делу. Мне нравятся сделки, когда покупается сразу и много. Но, как ты знаешь, во время войны цены несколько повышаются…

Иггельд в великом удивлении откинулся на спинку стула.

– Как? – спросил он. – Я понимаю, что за опт мне полагается большая скидка! Просто огромная!

Теодорик расхохотался, хлопнул в ладоши, велел дочерям убрать вино, а взамен принести бумаги. Иггельд, в подтверждение того, что есть чем платить, с натугой поднял на стол мешочек с золотыми монетами. Теодорик приятно улыбнулся, но глаза оставались острыми. Дружба дружбой, но торг для куявов – дело святое, перед которым отступают и дружба, и родство, и верность стране.

Ратша остался грузить и увязывать закупленное, а Иггельд заторопился к Чернышу. Тот рванулся навстречу, угадав по глазам, что уже можно даже нарушить строгий приказ не сходить с места, Иггельд дал себя облизать, сам чесал, обнимал, хлопал по ушам, упряжь с него снимать не стал, не такая уж и легкая, чтобы лишнюю лошадь под нее брать, а там Яська снимет, шлепнул по холке и сказал строго:

– Лети домой!.. В пещеру, понял?.. Всех навести, напомни друзьям, кто в долине старший, а то в твое отсутствие кто-то уже объявил себя драконьим вождем… а мы поедем ножками-ножками, как червячки. Увы, ты все не потащишь.

Черныш смотрел ошалелыми глазами, потом в них отразилась горькая обида. Он даже приподнялся на передних лапах и раздвинул грудь, напрягая мышцы, но Иггельд лишь похлопал по толстой щеке, сказал ласково:

– Мы будем добираться долго. А ты нас там встретишь, понял?

Понял, ответил Черныш печально. Не любишь ты меня, папка…

– Да люблю, люблю, – ответил Иггельд. – Кого же мне еще любить? Только ты у меня и есть, любименький. Давай лети. А то меня Ратша ждет. Лети, а там встреть, понял?

Черныш смотрел с той же горькой обидой, но уже понятно, что папочка отдает приказ, которого нельзя ослушаться, иначе справедливый, но строгий родитель огорчится, на всех четырех повернулся, подпрыгнул и растопырил крылья.

Иггельд заспешил к Ратше, но когда посмотрел в небо, Черныш все еще кружил там. Пришлось показать кулак, сделать движение, будто сворачивает голову и, как червяка, разрывает длинную драконью шею. Крестик послушно пополз в сторону самой высокой в Куявии долины.

А в городе Ратша уже выводил с торгового двора тяжело нагруженных коней. На телегах все уместилось бы на трех-четырех, максимум – на пяти, но горная тропа в двух местах чересчур узка для подводы, у коня и то копыта почти соскальзывают в бездну, потому пришлось снарядить караван из двух десятков навьюченных коней, за них пришлось заплатить тоже: оставить в Долине проще, чем возвращать.

Едва выехали за город, темный крестик замаячил в небе снова. Ратша тоже заметил, сказал с усмешкой:

– Охраняет…

– Свиненок, – сказал Иггельд сердито, – я ж ему велел лететь одному!

– Да пусть, – вступился Ратша. – Ты ж на самом деле вовсе не велел!

– Велел, – возразил Иггельд. – Вот так прямо и сказал. Строго!

– А ногой топнул?

Иггельд растерялся, спросил в недоумении:

– А что, надо было?

Ратша сказал чересчур серьезным голосом:

– Обязательно. И пальцы сложить вот так…

– Да ну тебя, – сказал Иггельд с досадой. – Тебе все хаханьки, а мне тревожно… Вроде бы начинается.

– Что?

– Меня предупреждали, что дракон однажды перестанет слушаться.

Ратша посмотрел на его встревоженное лицо, хмыкнул. Иггельд вел переднего коня под уздцы, оба шли ровным экономным шагом, путь долог, а дальше еще и опасен, у обоих такие морды, что оба это хорошо знают и уже придумывают красивые слова, с которыми будут падать в пропасть.

– А со стороны-то виднее, – сказал Ратша издевательски. – Ты ж сам… Эх ты!

– Ну пусть «эх я», – сказал Иггельд сердито, – но чего я не вижу?

– Дракон твой слов не понимает, дурень ты здоровенный!.. В смысле, сам здоровенный, а дурень… ну, дурень тоже немаленький. Дракон слушает, что говорит твоя душа, а она говорит через интонации. Я ж вижу, как твоя бедная летучая мышь разрывается, потому что говоришь вроде бы одно, а желания у тебя другие!.. Ты скажи честно, когда говорил той ящерке с крыльями, чтоб, значит, перла с глаз долой в нашу Долину, сам-то ты хотел, чтобы он скрылся?

Иггельд окрысился:

– При чем тут хотел или не хотел? Мы будем ползти как черепахи. А чем ему заниматься? Охранять? От кого?..

Ратша шагал с конем рядом, пока что дорога позволяет даже троим вьючным идти бок о бок, сказал мерно, глаза смотрели вдаль:

– А не придумка ли вообще, что драконы перестают слушаться? Может быть, как раз начинают слушаться больше и больше? В смысле, лучше и лучше? Улавливают то, что ты только подумал?.. Вот представь себе, сидит один дурак перед своим драконом и понимает, что он такой маленький, а дракон такой агромадный, может хоть одной лапой прихлопнуть! А то пастью схватит, только хрумкнет в зубах. Или захочет поиграть и пришибет нечаянно… Дракон смотрит на него и начинает волноваться. А дурак представляет себе, как вот дракон прямо щас наклонит к нему пасть, схватит, сожмет зубы…

Иггельд вздрогнул, по спине пробежал недобрый мороз, сказал резко:

– Перестань!..

Ратша посмотрел с удивлением.

– А что? Это я только рассуждаю…

– Ну и не рассуждай.

Ратша всматривался в него с вниманием и удивлением.

– Неужели угадал? Поди ж ты… Просто разговаривал вслух, а тут в самую точку. Что с завязанными глазами выстрелить в небо и подстрелить жирного гуся! Ничего себе… Может быть, из-за таких случаев и ввели эти штыри боли? С ними проще: что бы ни думала и ни хотела душа, а руки повернут туда, куда надобно.

Иггельд шел, погруженный в мрачное молчание. Ратша поглядывал в небо, темный крестик неподвижно висел в небе, отслеживая их движение. С удивительным зрением дракона он мог видеть все складки на лбу любимого папочки. Правда, сейчас видит только согнутые плечи, но эта крупненькая летучая мышь может чуять настроение и по движениям рук, по шагам, по особенностям походки. Слепым Творец дал чуткий слух, дуракам дает здоровье, а немому дракону – способность понимать хотения и желания человека.

В полдень остановились передохнуть, дальше самая опасная часть пути, дорога и так сузилась, коней вели уже по одному. Ратша начал снимать вьюки, коней стреножил и подвязал к мордам торбы с овсом, а Иггельд отошел подальше, чтобы не пугать копытных, и подал знак в небо. Ратша удивленно присвистнул, темный крестик начал вырастать сразу же, бедный дракон не сводил глаз с любимого папочки в ожидании, когда же он наконец призовет, даст увидеть вблизи, лизнуть его обожаемое лицо, позволит вдохнуть всей грудью его божественный запах…