Куявия - Никитин Юрий Александрович - Страница 20

Иггельд смутился, жалко покраснел, запротестовал:

– Да что вы такое на него говорите! Он же такой умный!

Он не понял, почему все переглянулись, Ратша сказал довольно:

– Ага, даже не сказал, что у него зверь покорный или хотя бы послушный!.. Он сам не считает его рабом, заметили? Говорит о нем, как… об Апонице!

Все заулыбались, Апоница оставался серьезным, кивнул.

– Ты прав, Ратша. Хоть и кичишься, что знаток только воинского дела, но пожил с нами, многое понял лучше, чем мы, ибо смотришь со стороны.

Лунный свет померк, в комнате стало намного темнее. Ратша охнул, сдавленно выругался. Перед окном, заслоняя весь проем, поднималась огромная блестящая в лунном свете глыба. Искры рассыпались на чуть изогнутых металлических пластинках, искрились на двух толстых выступах, из-под которых страшным огнем горящих углей полыхали пурпурно-красные глаза. Ниже на сильно выдвинутом широком уступе из двух красиво вырезанных ноздрей шел легкий синеватый дымок. Пасть приоткрылась, грозно блеснули огромные зубы, вспыхнул жарким огнем высунутый язык, совсем уж жутко смотрелась уходящая вглубь глотка.

Иггельд сказал смущенно:

– Да что это он такой любопытный… Простите, я сейчас!

Он вскочил, едва не опрокинул стол, Ратша едва успел поймать подпрыгнувший кувшин, бросился к окну. Все видели, как после короткого жеста дракон отступил, а по второму лег и даже опустил голову на лапы.

Иггельд вернулся, сказал с раскаянием:

– Моя вина, я только велел не покидать двор. Сейчас все в порядке. Он не поднимется.

Ратша спросил с недоверием:

– Даже если буду водить перед его мордищей теленка?

– Да хоть свинью, – ответил Иггельд. Наткнувшись на непонимающий взгляд, объяснил: – Он очень любит сало. Настоящий куяв!..

– И ничего?

– Как ничего? Быстрее наедается.

Апоница подошел к окну, Иггельд видел только худую согбенную спину, но и по ней видел, с каким напряженным вниманием старый смотритель драконов всматривается в Черныша. И сам, вспоминая внешность своего перепончатого друга, представил себе то, что видит Апоница: постоянные и все увеличивающиеся нагрузки сделали из простого дракона нечто чудовищное: весь в броне, под которой тугие мышцы, могучие крылья, широкая голова с высоким умным лбом и широко расставленные глаза под надбровными выступами…

– Ждет, – проронил Апоница, не оборачиваясь. – Он в самом деле тебе предан, Иггельд. Это видно, с какой надеждой он смотрит на дверь. Ждет, когда же ты, самый замечательный, осчастливишь его появлением…

– Он уже пробует огнем, – сказал Иггельд гордо. Добавил поспешно: – Правда, еще не получается… но горячий воздух уже выдыхает.

Апоница медленно повернулся, оперся костлявым задом о широкий подоконник.

– Это я ощутил… – заметил он. – Только не поверил. Думал, со страху.

– Со страху? – не поверил Иггельд.

– А что не так?

Иггельд промямлил в неловкости:

– Я просто не верю, что вы… чего-то боитесь. Я вас чаще видел на спинах драконов, чем на улице.

Апоница усмехнулся.

– Лучше поверь. Бесстрашные наездники гибнут быстро. Даже осторожные гибнут, сам знаешь. А тут иду, как дурак, это чудовище дышит за спиной прямо в затылок… А я иду, стыдно показать, что трушу, когда вы все идете, такие стойкие.

Ратша покрутил головой, признался со смешком:

– Если честно, то я все равно трусил. И когда летал, и когда эта зверюга топала за спиной.

Шварн и Чудин переглянулись, оба сказали почти в один голос:

– И я боялся…

– И я трусил…

Иггельд сказал обиженно:

– Вы чего? Он у меня такая застенчивая лягушечка!.. Тихий такой, мухи не тронет. Зачем обижаете?

Шварн переспросил с недоверием:

– Но как может пробовать огнем? Это же еще сколько лет, пока…

Ратша ответил вместо Иггельда:

– Дети героев взрослеют рано.

Апоница кивнул, глаза странно мерцали.

– Прочишь в герои? Впрочем, ты прав. В таких жутких условиях оставалось только умереть или стать героем.

Шварн тоже подошел к окну, долго рассматривал Черныша, повернулся с завистливым вздохом.

– Великолепен. Ничего не скажешь! Это не тот заморыш, которого надо было умертвить. Это же скала с крыльями, а не дракон. Куда там, если правду сказать, всем нашим котлованным драконам! Признавайся, гад, какие у тебя секреты?

Иггельд вздохнул: одни и те же вопросы, одни и те же ответы, скорее надо учиться просто отгавкиваться или посылать к черту. Ведь ясно же, что весь мир шагает не в ногу, только один он верно, так это надо еще и объяснять!

– Я не общаюсь с ним раз в неделю, – ответил он заученно. – С этим я…

– Дружишь?

Иггельд вымученно улыбнулся.

– А почему с таким недоверием? Да, я считаю, что именно дружу. И он все еще считает меня старшим другом. Он подчиняется мне не как конь или вол, а как… скажем, пес. Мы с ним постоянно летаем, охотимся. У него крылья впятеро сильнее, чем у ваших драконов, которых выпускают полетать раз в две недели. Даже когда нам незачем летать, мы летаем. Я заставляю его подниматься настолько высоко, что у нас обоих кровь из ноздрей, заставляю догонять мои стрелы, я взваливаю ему на спину целые скалы, и мы летаем так над горами…

– И он все это терпит?

Иггельд развел руками.

– Ему самому это нравится. Понимаешь, я его каждый раз хвалю, восторгаюсь, какой он сильный, какой быстрый, как высоко или далеко летает… а он из кожи вон лезет, чтобы удивить меня еще больше… Ну, ладно, нам пора! Спасибо, Апоница…

Апоница удивился:

– За что?

– Что предоставил двор, – ответил Иггельд серьезно.

– Для хвастовства, – пояснил Шварн ехидно.

– Для бахвальства, – уточнил Чудин еще ехиднее. Засмеялся: – Да ладно тебе, Иггельд! Не видишь разве, мы просто завидуем. И даже не скрываем, все равно такое не скроешь. Ты нас повозил мордами по земле, повозил… Завтра о твоем драконе заговорит весь город.

– Этого я и хочу, – ответил Иггельд очень серьезно. – Может быть, старшие смотрители поймут и тоже станут…

Ратша поднялся, прогудел могучим голосом:

– Это ты взлетел слишком высоко. Пойдем, я проведу тебя. Похоже, там за воротами уже собирается толпа! Нет, не с цветами… Готовы разорвать и тебя с драконом, и Апоницу. За что?.. Люди всего боятся, Иггельд. Мы вот тоже боялись, теперь видим, что у тебя нет никакого дракона, а там во дворе сидит и лижет лапку просто тихий зайчик. Большой только зайчик. С крылышками, как воробышек. Но, думаю, тебе все же запретят прилетать сюда. У тебя ж нет штыря боли… в смысле, у твоего зайчика нет. Здесь уже забыли, с чего начинался наш Город Драконов, все давно обзавелись семьями, стали сытыми и берегущими свою сытость. Народ быстро привыкает к безопасности, Иггельд!.. И чтобы оправдаться в трусости, в стремлении вкусно есть и мягко спать, всегда ссылаются на семьи, детей. Мол, я бы на любые подвиги, но жена, дети, огород, корова… Они и тебе бы такой штырь вставили, чтобы управлять. Неуправляемые люди необходимы, чтобы державе выжить, но крайне неудобны для общения, для соседей…

Они гурьбой вышли на крыльцо. Черныш не выдержал, вскочил и, не сходя с места, с такой страстью потянулся к горячо любимому папочке, такой любовью и преданностью загорелись глаза на выразительной морде, что Ратша хлопнул себя по бедрам:

– Меня бы так кто встречал!.. Про жену молчу, хоть бы жена соседа… Эх, Иггельд, ну почему тебе так повезло? Почему я тогда не отнял у тебя того заморыша и сам не пошел в горы?

Гора в лучах утреннего солнца раскалилась так, что превратилась в сверкающий слиток, выхватываемый клещами из горна, но свирепый встречный ветер заледенил грудь и ососулил горло. Иггельд закрыл рот толстым шарфом: так дыхание задерживается, хоть чуточку сохраняет тепло. Черныш распахнул крылья, развернув их, как паруса, навстречу ветру. Внизу показалась крохотная площадка среди россыпи острых камней, а рядом обрыв, опасно, бедный Черныш еще не обучен садиться вот на такое…