Княжий пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 66

Звон железа и крики раздавались и совсем рядом. Когда неожиданно стало полегче, Залешанин рискнул скосить на миг глаза. Там кривым мечом сражался здоровенный мужик, а за его спиной умело орудовал узкоглазый степняк в богатой одежде. Часть стражи отступала перед их ударами, а когда глаза мужика встретились с глазами Рагдая, он гаркнул зло:

– Печеный!..

– Дальше, – потребовал Рагдай.

– В боку… нож точеный, – ответил мужик задыхаясь. – Отступайте вдоль стены… Черт бы вас побрал…

– Спасибо, – прохрипел Рагдай. В горле у него сипело, глаза закатывались.

Залешанин подхватил витязя под руку, в ладони стало липко и горячо, потащил вдоль стены. Узкоглазый отступил, пробежал вперед, что-то крикнул. В стене отодвинулась неприметная калитка. Залешанин, не раздумывая, ввалился, таща Рагдая. За спиной слышались озлобленные крики, звон железа, ругань, потом внезапно – восторженные крики, отчаянный рев, в котором были злость и разочарование…

Залешанин был в малом дворике, Рагдай вопросительно поднял голову, глядя на смуглолицего. Тот с саблей в руке выждал, когда в проем нырнул чернобородый, быстро захлопнул калитку, задвинул толстенный засов, и все четверо по знаку чернобородого побежали через дворик к зияющему входу в дом.

Они пронеслись по комнатам, чернобородый что-то кричал на бегу, выбежали в другой дом, пробежали снова через дворик, затем через сад, выбежали на улочку, долго неслись вдоль высокой стены из накаленного камня, нырнули в калитку, вбежали в дом.

Сильные руки подхватили Залешанина, густой голос прорычал:

– Что с ними, Козьма?

– Не знаю, – ответил до грохота в ушах голос, в котором Залешанин узнал голос чернобородого, – они крикнули заветное слово.

– Эк угораздило…

– Да, нам не позавидуешь…

Залешанин чувствовал, что сидит на лавке, упираясь спиной в стену. Заботливые руки стирают мокрой тряпкой с лица пелену мутного пота. В ушах грохотала копытами конница, так могла нестись только орда степняков, не сразу сообразил, что стучит, едва не выпрыгивая, его сердце. В помещении стоял надсадный прерывистый свист, но скоро сообразил, что свистит в его раскаленной бегом ­груди.

Рагдай сидел рядом, его тоже обтерли мокрой холодной тряпкой. Залешанин видел, как витязь жадно ловит языком холодные капли, не замечая, что смешаны с его горько-соленым потом. В комнате суетились люди, переговаривались негромко. Звякал металл. После яркого солнца Залешанин с трудом различал лица.

Чернобородый сказал с досадой:

– Угораздило же услышать это словцо!.. Теперь все нажитое – коту под хвост. А сколько карабкался наверх, состояние сколачивал, в совет квартала вышел… Уже вся восточная пристань моя… почти вся моя, одного ромея осталось дожать – и все склады, таверны, причалы… эх… все перешло бы под мой кулак.

Залешанин слушал не понимая, а Рагдай, ему перевязывали раны, сказал утешающе:

– В другом месте наживешь…

– В другом, – огрызнулся чернобородый зло. – Это не мечом махать, здесь годами карабкаешься со ступеньки на ступеньку! А мне опять с пустого места…

– Ну, великий князь золотишка подкинет…

– Что золотишко! У меня и своего здесь нажито. Ромеи только думают, что хитрее их нет на свете. Но где один киянин пройдет, там трем грекам делать нечего. Но не все покупается золотом. А доброе имя купеческое? А доверие? Это ж сколько времени еще минется…

Заботливые руки сунули Залешанину ковшик. Он жадно прильнул, чувствуя холодную тяжесть, выпил залпом, потом лишь поперхнулся, ощутив, что проглотил не родниковую воду, а охлажденное вино.

– Сюда точно не придут? – спросил Рагдай.

– Как это не придут? – оскалил чернобородый купец зубы. – Стал бы тогда беспокоиться!

– Тогда надо срочно…

– Ничего пока не надо. Пусть чуть уляжется. Придут потом, когда соберут все клочья, соединят, поломают головы. На это уйдет вечер, а то и вся ночь. До утра тут безопасно. А в полночь вас выведут… а только и мне… какая жалость!.. уже здесь заказано.

Залешанин начал понимать, чернобородый был послан не купцом, а лишь прикидывался купцом, дабы в случае чего прикрывать тайных людей киевских князей. Но вошел во вкус, развернулся, в самом деле успел нажить состояние, потеснил других купцов, подмял под себя не одного купца-соперника…

– Ты еще арабских стран не видывал, – донесся утешающий голос Рагдая. – Один Багдад чего стоит! Гарун аль-Рашид, Шахерезада, лампа Аладдина, Синдбад… Эх, тебе радоваться надо, а не тужить. Ты еще в полной силе, а уже сиднем стал…

– Сиднем? – огрызнулся купец. – А кто твоего дружка Манфреда от алеманов вытаскивал?

– Ну, когда это было…

– А кто помог бежать Лешку Красноухому из Британии?.. Я уж молчу, что это мои деньги… ну, вверенные мне князем, помогли тебе выбраться из оков исландского ярла.

Рагдай сказал успокаивающе, словно купец не спорил, а поддакивал:

– Вот видишь, ты уже продрог на севере. А Царьград – это тоже север по сравнению с роскошью Востока, его сералями, гаремами, драгоценностями…

Купец умолк, Залешанин видел по его затуманившемуся взгляду, что уже примиряется с потерей имущества… если не успеет еще сегодня вечером срочно все продать, и уже перебирает страны, в которых не бывал, но наслышан много.

Царьград никогда не спал, но на рассвете, когда на Руси встает стар и млад, все же чуть затих. Купец вывел обоих через десяток двориков, потайных дверей. На улочке пусто, даже сравнительно чисто: объедки подобрали бродячие собаки, а помои из окон начнут выплескивать ближе к вечеру.

Залешанин бурчал, чалма налезала на лоб, полы халата раздувало ветром. Со стороны он выглядел как старый калека. Правда, его и разрисовали под старика: лицо коричневое, морщины, глаза натерли какой-то дрянью: красные и старческие, слезятся. На спине, горбясь, тащил широкую корзину с тряпьем, крышка откинута, вон громоздятся цветные тряпки. А то, что на дне во всю ширь затаился щит, уже набивший ему всю спину до кровоподтеков, знают только он да этот спесивый восточный купец, в котором мать родная не признает Рагдая.

Рагдай вышагивал впереди, как и положено хозяину. Высокий, надменный, гордый, за поясом богато украшенная драгоценными камнями короткая сабля.

Сердце Залешанина подскакивало, причал тянулся и тянулся, по обе стороны всевозможные корабли, вон их мачта, только бы не побежать в ту сторону, там ждут друзья, но на причале группками стоят воины, придирчиво заглядывают в лица каждому, проверяют мешки, роются в телегах. А помимо воинов, многие вроде бы в обычной одежде, но даже Залешанин чуял в них самых опытных и жестоких рубак, что из простых головорезов поднялись по службе выше.

До желанного корабля осталось не больше полета стрелы. Залешанин уже чувствовал запах свежей смолы, пеньки, когда с двух сторон дорогу перегородили высокие и с перьями на шлемах. За их спинами неотступно следовало по десятку воинов.

Один потребовал коротко:

– Кто? Куда? Зачем?

Залешанин набрал в грудь воздуха, готовясь разом сбросить мешающий халат и ухватить пару железных болванов в руки, после чего от тех останутся сплющенные железки, а в его руки попадет хотя бы меч или топор, однако Рагдай вдруг бросил что-то резкое и брезгливое на странном языке, офицер поднял брови, а Рагдай рывком сунул ему под нос руку. Залешанин думал, что витязь даст сейчас тому в морду, но Рагдай то ли дал только понюхать кулак, то ли разрешал поцеловать ему пальцы… то ли показывал перстень на кукише.

Высокий с перьями переменился в лице:

– От самого божественного базилевса? Пожалуйста, простите! Мы ищем двух опасных преступников… Проходите, проходите, пожалуйста!

Сердце Залешанина едва не разорвало грудь, а дыхание было таким частым, что уже сипел от ярости. Стражи покосились на него удивленно, но что со старика возьмешь, задыхается даже под тяжестью тряпья…

В это время с соседнего корабля по сходням важно двигалась пятерка купцов, одетых глупо и нарядно, будто вороны в павлиньих перьях. Залешанин сразу узнал земляков, чванятся, будто козы в лесу.