Княжий пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 2

– Ну-ну, что говорят?

– А то, что никогда… слышишь?.. никогда не достичь тебе той, ради которой и в Царьграде славу добывал, и здесь престол силой захватил! Там начертана воля бессмертных богов. Начертана на небесах.

Владимир посмотрел хмуро, смолчал. Темные глаза были непроницаемы, а когда заговорил, голос стал острым, как дамасская сабля:

– Уж не стал ли ты христианином?

Волхв оскорбленно дернулся:

– С чего бы вдруг?

– Да что-то знакомое померещилось…

– Коль померещилось, – наставительно сказал волхв, – сплюнь через левое плечо! Дурень, воля небес – это воля небес!

Владимир пристально смотрел в ужасающе бесконечное небо. Отблеск звезд падал на его резкое лицо, оно казалось волхву почти нечеловеческим. Голос Владимира прозвучал из темноты:

– Здесь моя воля.

– Что ты говоришь, несчастный!.. Ты даже в своем дворе не можешь разобраться, а туда же – перечить воле богов! Помни, бог долго терпит, но больно бьет.

– А что у меня не так в моем дворе? – спросил Владимир почти спокойно.

Волхв повернулся, Владимир зябко повел плечами, когда лунный свет страшно переломился в желтых медвежьих глазах, а шерсть заблестела, как медные иголки.

– Вон крыши терема… Змеиное гнездо.

– Страшишься? – поинтересовался Владимир.

Волхв прорычал, став похожим на медведя больше, чем на человека:

– Когда можно избежать беды, зачем лезть на рожон? Похоть твоя непомерная далеко заведет. А этот грек ­Иован, Иоанн… словом, Иван… ну и придумали же имечко!.. хитер как змея, а яду в нем на пол-Киева хватит. А тут еще и у Рогнеды завелся…

Он осекся, но Владимир уже насторожился:

– Кто? Договаривай!

– Да не полюбовник, не вскидывайся, как конь… Старец один пришел, вроде с ее земель.

– Из Полоцка?

– Нет, из дальних, откуда они все в Полоцк… Но старец непрост, ох и непрост!.. Я случаем видел, как он бросает взор дальности… Ну, это такое заклятие. Можно зреть места вдали. Правда, всего на миг. И еще у него есть гадкое заклятие, что жизнь у других вытягивает, а ему прибавляет. Я думаю, что ему намного больше лет, чем говорит.

– А сколько ему?

– Говорит, семьдесят весен топчет землю. Брешет, как дворовый пес. Пять раз по семьдесят разве что. Я приглядываюсь к нему, приглядываюсь! Забывается иной раз, что мы не гунны и не скифы, брякнет иной раз, опомнится, а я делаю вид, что не заметил… Он враг твой! Не простой враг, как Варяжко или, скажем, хан Теплуг. Нахрапом не лезет, сети плетет, как павук. А колдун сильный…

Владимир спросил насмешливо, но сердце затаилось, как заяц при виде волка:

– Даже сильнее тебя?

Волхв всхрапнул недовольно, гордо вскинул голову, но не возразил, не тот возраст, чтобы оскорбленное самолюбие заставляло врать:

– У него северное волховство, где много от соленого моря, прибрежных скал, криков чаек, морских глубин… А у меня – лесное. Мы просто разные. Кто, по-твоему, сильнее: ястреб или щука?

Владимир кивнул:

– Да, их нельзя сравнивать. Но если вы двое…

– На узком мостике? – угрюмо спросил Белоян. – Не разойтись.

По небу пронеслась хвостатая звезда. Настолько яркая, что мелкие звезды на ее пути гасли, а потом возникали медленно, робко, с оглядкой.

– Да, – внезапно вспомнил Белоян. – Еще одно… Вот там… смотри под ту красноватую звезду, что смотрит на мир, будто налитый кровью глаз… там появилось странное облачко. Сейчас его не видно… да и вообще не видно, если не умеешь зреть.

– Да еще ночью, – сказал Владимир, скривившись.

– Да еще ночью, – подтвердил Белоян, по медведистости не заметив насмешки, – оно сегодня возникло, но с места ни туда ни сюда.

Его костлявый палец с такой силой уперся в звездное небо, что Владимиру послышался стук, с каким дротик втыкается в бревенчатую стену. Под той звездой в слабом свете луны блестела крыша среднего терема. В окнах горел ровный свет лампадок, изредка двигались темные угловатые тени. На крыльце по блеску на шлемах угадывались двое в доспехах иноземной работы. В отличие от шумных богатырей Владимира их не видели на пирах, на потешных боях, конных скачках. Владимир успел постранствовать, повидать мир, уже встречал таких вот тихих, которые зря кулаками не машут, а если меч вынимают из ножен, то не для пустой похвальбы.

Он заставил губы раздвинуться в усмешке:

– Удивил. Это и без тебя знаю.

– Сегодня… не так, – предупредил волхв. – Берегись, Владимир. Это тебе не с мечом врываться в самую середину чужого войска… Там красиво, доблестно, а здесь тише и… гораздо опаснее.

– Насколько?

Медвежьи глазки зло блеснули. Владимир ощутил, как по всему телу пробежали сотни иголок, будто по голому прокатили ежом. Затем угольки в глазах чуть погасли, зато из-под верхней губы предостерегающе блеснули длинные медвежьи клыки.

– Без кольчуги не показывайся.

– Ого!

– Княже… Я зрел еще знак. Очень опасный враг находится и рядом с тобой.

– Кто?

– Если бы знал, сказал бы сразу!.. Да что там сказал, удавил бы, только и делов… Но видение было смутным, кто-то очень мешал… Этот человек пирует у тебя вместе со всеми, смеется и пьет, как все твои богатыри… он и сам может быть среди богатырей, как и среди других знатных людей…

Владимир зябко повел плечами. Такой человек бывает опаснее всей дружины, даже всего войска. Удар кинжала, ложка яду или удавка на горле – и вместо одного государства может возникнуть совсем другое…

– Ты хочешь, чтобы я начал шарахаться от своей тени?

– Просто будь осторожен.

– От всего не убережешься, – сказал Владимир, на горле уже чувствовал чужие хищные пальцы. – А этот человек может быть всем. Скажи лучше о чем-нибудь добром, не опасном…

Из открытых окон главного терема снова донесся взрыв хохота, пьяных криков, звон разбитой посуды. Владимир не шелохнул бровью, а Белоян прорычал с насмешкой:

– Тебе пора. Стол зовет.

– Надо, – ответил Владимир с досадой.

– Надо ли?

– Белоян… Ты же знаешь, что у русов пир – это больше чем пир!..

Он толкнул дверь, оба даже остановились на пороге, оглушенные после свежего ночного воздуха жаркими запахами жареного мяса, рыбы, чеснока, восточных пряностей. В просторных сенях жарко и чадно, мясо жарят не только в поварне, но прямо в Золотой палате, на виду у пирующих. Из палаты выбегали отроки с пустыми блюдами, другие спешно вносили жареных лебедей, горки перепелов, втроем занесли широкое дубовое блюдо, где лежал жареный кабан с торчащим ножом в спине. Кабан был размером с коня, а нож – с меч-акинак.

Запахи жареного мяса и жгучего перца едва не сшибали с ног. Палата огромна, но стены едва не трещат под напором пирующих. Княжеский стол на небольшом помосте, там пируют избранные, а от него двумя рядами уходят через всю палату еще столы. Богатыри и бояре сидят тесно на массивных дубовых лавках, столы вбиты в пол, уже не перевернут в драках.

Рядом с пустым креслом князя смотрит в потолок высокой спинкой такое же, только украшенное золотом и драгоценными камнями. На самом верху укреплена корона из червонного золота, по ободку блещут крупные яхонты, а на самом верху горит огромный изумруд, любимый камень князя. Это кресло жены князя, но никто не помнил, чтобы в него опускалась хоть одна женщина.