Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович - Страница 51

Не дыша, он вцепился в края борта так, что дерево трещало под крепкими пальцами, глаза не отрывались от сказочного града, а душа уже выдралась наружу, мощно отпихнулась задними лапами и полетела впереди корабля, спеша узреть чудо поскорее.

Мачта поскрипывала, ветер весело гудел в парусе. Огромные башни вырастали, на стене начали просматриваться зубцы, только тогда Залешанин заметил узкую полосу, перед которой уже толпились паруса.

Хозяин возбуждено суетился, рабочие метались как угорелые, уже вытаскивали бочки меда, воска, связки мехов, тюки медвежьих шкур… Залешанин с попугаем на плече стоял в жадном ожидании у борта. Рулевой умело вел корабль мимо сотен таких же и не таких: больших и малых, с парусами и без, толстых, как бочонки, и узких, как мечи, кораблей разных племен и народов, что приехали то ли поклониться царю всех городов, то ли украсть что, то ли выгодно продать товар, как их хозяин, купец из какого-то там Новгорода…

Залешанин сошел на причал едва ли не последним, до того колотилось сердце, а глаза лезли на лоб. Народу суетилось едва ли не больше, чем во всем Киеве, он думал, что затеряется в сутолоке, но когда одна нога была еще на сходнях, тяжелая ладонь упала на плечо:

– Погоди, купец…

Залешанин дернулся как конь, которого жиганул шершень. Тучный человек в богатой одежде кивнул двум вооруженным до зубов стражам, те заступили дорогу. Тучный сказал требовательно:

– Мыто за вход в город!

Залешанин прошептал похолодевшими губами:

– Фу, всего лишь мытарства… Ишь ты, как далеко от Киева, но и в такой глухомани подсмотрели, как брать мзду за топтание своей земли. Сколько?

Чиновник окинул его равнодушным взором:

– С тебя да коня по медной монете… Ах, конь не твой? Ладно… А что за колонну перевозишь на спине? Не говори, что оружие, такого не бывает!.. Ладно, не клянись. За провоз цельных стволов таким диким образом не предусмотрена пеня… А жаль… Постой, у тебя еще и попугай? О, за провоз попугая мыто отдельное!

Залешанин буркнул ошалело:

– Сколько?

– За живого одна серебряная монета… Если за чучело, то вези бесплатно.

Залешанин порылся в карманах, даже вывернул и осмотрел, затем в задумчивости устремил печальный взгляд на Петьку. Тот нервно заерзал, вдруг заорал:

– Хозяин, мне не до шуток! Поищи в поясе!

Таможенник многозначительно посмотрел на Залешанина. Тот развел руками:

– Глупая птица, что она понимает?

– Самая глупая птица умнее умного варвара, – изрек таможенник, захохотал, вокруг угодливо захихикали купеческие рожи.

– Эх, Петька, – сказал Залешанин укоризненно. – видать, хлебну с тобой горя… Но давай так… Возвращайся-ка домой. К прежней хозяйке, Тернинке. А чтоб тебя приняли лучше… отнесешь вот это.

Он быстро одел на морщинистую, как у старца, лапу Петьки колечко с мизинца, поцеловал в гребень, возмущенный Петька заорал, стал вырываться и попробовал клюнуть наглеца, но Залешанин уже подбросил его в воздух. Петька суматошно захлопал крыльями, поднялся, сделал круг, стараясь понять, в какой стороне Киевская Русь, понесся над морем.

– Утопнет твоя цветная ворона, – сказал один из купцов знающе.

– Рыбий корм, – добавил другой.

А таможенник повертел головой:

– До чего же додумаются, только бы не платить пошлину!

Опытный, как жук, битый жизнью и властями, он ни на миг не поверил, что попугай в самом деле полетел в страну варваров.

Плотная толпа несла Залешанина от причала, потом поредела, но он двигался куда и все, далеко впереди вырастает высоченная стена из белого камня. Там чернеют раскрытые врата, туда прут…

Без Петьки все же сиротливо, но если самому негде приклонить голову, то за что птаху мучить? Хватит и того, что после привольной жизни у Тернинки хлебнул горя с кобзарем. Конечно, каким уверенным и умным чувствовал себя рядом с говорящей птицей!

К воротам подходил оглушенный и потрясенный их огромностью, непомерной высотой городской стены. Его толкали и ругались, прет варвар посреди людского пути, из каких только дремучих лесов такие дикие выходят, такой, если не сгинет в первые же дни, то наверняка станет военачальником или важным государственным человеком: там все дикие, злые, пришлые…

А Залешанин ощутил, как тело осыпало морозом. Еще не понял причину, но сердце затрепыхалось в предчувствии беды. Подошел ближе, разглядел исполинские врата во всей чудовищной красе и мощи: из толстых дубовых плах, все оковано железными полосами, есть еще медь и серебро, даже золото, но явно для пышности, величия, хотя и так уже боролся с желанием снять шапку, которой нет, поклониться такому чуду.

Еще и еще пробежал глазами по створкам, для этого приходилось стоять как дурак и вертеться из стороны в сторону, но… где щит?

От врат за ним наблюдали три рослых широких стража, увешанных железом, как боевые кони. Один кивнул другому, тот отмахнулся, лень выходить из тени на солнцепек, а третий насмешливо гаркнул:

– Эй, дурень в лаптях!.. Да какие это сапоги, это лапти… Голова отломится, так задирать!

Залешанин обрадовался, услышав знакомую речь, хотя и немножко чудную:

– О, земляк! Ты из Киева или Новгорода?

Страж хмыкнул:

– А это где?

Залешанин опешил:

– Ты что, не слыхал о Киеве?

– О Вавилоне слышал, – ответил страж еще насмешливее, – о Риме тоже слыхивал… А Киев поболе Рима?

Залешанин наконец уловил насмешку:

– Поболе. Рим – это так, курятник рядом с Киевом. Ты откуда?

Страж ответил гордо:

– Из великого и славного Бранибора, стольного града доблестных лютичей! Это великое государство, великий народ, которому осталось лишь добить проклятых бодричей, что вкупе с проклятой Германией… есть такая поганая страна по ту сторону Лабы, они ее зовут Эльбой… Когда мы разделаемся с бодричами, то растопчем Германию, чтобы миром правило только великое государство лютичей!.. Тогда ты придешь поклониться вратам нашего града Бранибора!.. А сейчас пока давай, ищи счастья в этом… Град богатый, дураков много. Есть где поживиться.

Залешанин слушал ошалело, но когда ощутил, что в простую голову столько не влезает, спросил почти умоляюще: