Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович - Страница 83

В строю почему-то начали сдержанно улыбаться. Вепрь разразился бранью. Олаф шепнул Владимиру:

– Попадем под горячую руку. Может, вернемся? Сейчас к нему и на козе не подъедешь.

– Почему на козе?

– Наш верховный бог Один ездит на козе.

Сердце Владимира стиснулось, но Вепрь уже поворачивался, сейчас заметит, он заставил себя выпрямиться и шагать твердо, по-солдатски. Олаф держался рядом, бодрился, как селезень, выпячивал грудь и делал страшные глаза.

Вепрь смерил недобрым взором двоих неразлучных. Белки начальника дворцовой стражи покраснели, сосудики полопались и налились кровью. Под глазами висели мешки, он выглядел усталым и невыспавшимся.

Владимир сказал бодро:

– У нас еще два дня свободных…

– Благодаря вашей доброте, – быстро вставил Олаф. – И щедрости!

Вепрь перевел на него подозрительный взор, ноздри трепыхнулись, как у льва, зачуявшего добычу. Владимир закончил льстиво:

– Мы просим позволения отлучиться в город.

– Зачем? – спросил Вепрь подозрительно.

Владимир замялся, а осмелевший Олаф сказал значительно:

– Константинополь – город древней и великой культуры. Его основал сам Визант, герой-аргонавт. Мы хотим пойти поклониться его могиле.

Вепрь некоторое время пристально всматривался в мужественное лицо викинга. За спиной смешки пошли громче. Вепрь побагровел, из пасти вырвался хриплый рык:

– Я гляжу, этериот, ты слишком умный…

– Кто, я? – удивился Олаф.

– Не я же! – оскорбился Вепрь. – А ты, Вольдемар, тоже идешь класть поклоны?

Взгляд его был острый и цепкий, совсем не взгляд усталого или невыспавшегося человека. Не зря назначили начальником, подумал Владимир. Ничего не упускает и все замечает.

– Нет, – ответил он как можно искренне. – Я просто иду с Олафом. Буду придерживать ему голову, чтобы не разбил при поклонах.

– Ну-ну, – рыкнул Вепрь, – заставь дурака богу молиться, он все равно лоб побьет. Даже медный. Ладно, но по возвращении предстанете предо мною! Погляжу, в каком виде приползете.

Владимир с облегчением перевел дух.

– В самом лучшем, – заверил он. – Даже на скачках играть не будем.

– Да ну? – поразился Вепрь.

– Клянусь, – ответил Владимир твердо. – Олаф пробовал коня прятать в рукав, не получается. А проигрывать мы не любим.

Дома по обе стороны тянулись массивные, из громадных глыб. Из стен выступали барельефы, а крыши поддерживали каменные статуи. Слепые глаза бесстрастно провожали двух могучих этериотов, толстые мышцы древних богов красиво вздувались, они держали не просто крыши – небо, но Олаф расталкивал толпу совсем других людей: эти похожи на слизняков в мешках, животы висят до коленей, кривым ногам позавидует любой степняк, а осанкой больше напоминают черепах.

Исполинский город все еще поражал, но Олаф уже знал, что богатство и мощь Константинополя создавались поколениями, а нынешний народец совсем не те герои, что добывали золотое руно.

Владимир шел настороженный, глаза пугливо бегали по сторонам. В пестрой толпе проще воткнуть нож в спину, сунуть лезвие под ребро, метнуть топор или дротик. Правда, для этого надо знать, куда пошли, но судьба тоже любит случайные встречи.

Впереди звенел бубен, в кругу пестрой галдящей толпы плясал облезлый медведь на цепи, а немолодая цыганка с накрашенными сурьмой глазами раскладывала на маленьком столике кости и цветные палочки.

Олаф засмотрелся, Владимир дернул, но викинга уже ухватила за руку гадалка, звонко запричитала:

– Предскажу судьбу!.. Предскажу судьбу, все расскажу без утайки!.. Всего за одну серебряную монету…

Олаф с напускным равнодушием отмахнулся, но глаза заблестели жадным интересом:

– Ну ладно, вот тебе монета… говори, только быстрее.

Цыганка повернула руку Олафа ладонью вперед, всмотрелась, внезапно отшатнулась в ужасе:

– О, боги цыган, спасите!.. Тебя, красивый воин, четвертуют, засолят, а потом съедят!

В толпе перестали галдеть, все взоры обратились на могучего этериота. Владимир непонимающе спросил:

– Олаф! Тебя разве посылают с легионом в Африку? Воевать с людоедами? А что ты молчал?

Олаф стоял с раскрытым ртом. Щеки его медленно стали воскового цвета, кончик носа заострился, будто сын конунга уже лежал в гробу. Потом Олаф ахнул, звучно хлопнул себя по лбу:

– Тьфу, как вы меня перепугали! Я просто забыл снять новые перчатки. Вчера мне подарила одна… гм… чтобы кожу не расшибал тетивой. Они в самом деле из свинячьей кожи!

Когда он стащил перчатки, гадалка отшатнулась в еще большем испуге. Без перчаток грубые ладони викинга выглядели вовсе свинячьими копытами: в твердых желтых мозолях, с трещинками, линии жизни и судьбы стерты постоянным трением о рифленую рукоять меча.

– Твоя судьба неведома даже богам! – вскрикнула она со страхом.

– Как это? – удивился Олаф.

А Владимир, веселясь, протянул свою ладонь:

– Что предназначено мне?

Его ладонь не уступала ладони викинга. Сплошные твердые мозоли, кое-где сглаженные шероховатостью меча, трещины, шрамики, ссадины.

– Мужчины, – сказала она, отшатнувшись. – Вы – настоящие… но вы стерли все, что было начертано. Теперь сами определяете свою судьбу! Я не могу увидеть вашего грядущего… потому что вы творите его сами.

Владимир выудил из кармана горсть серебряных монет:

– Возьми. И спасибо на верном слове.

Олаф долго оглядывался, похохатывал, рукавицы заткнул за пояс. Синие глаза сияли, как небо, умытое дождем.

– Ха-ха!.. Засолят и съедят! Ну и гадалка…

– Мудрая женщина, – возразил Владимир.

– В чем мудрая? Хотя бы соврала что-нибудь. Эй, вон еще один базар. Тут одни базары, ну и народ. Надо бы чеснока купить. Он убивает все хвори наповал. Да и закусывать им хорошо, верно?

– Верно, – подтвердил Владимир. – Я тогда по запаху смогу тебя найти даже в темноте и в любой канаве.

Олаф обиделся, шел молча, пока не прошли мимо бродячего цирка. Двое худых жонглеров бросали друг другу ножи, а пышногрудая женщина, одетая очень рискованно, громко и пронзительно пела, аккомпанируя себе на лютне.

– Хорошо поет, – сказал Олаф. – Громко.