Князь Владимир - Никитин Юрий Александрович - Страница 114

– А мне можно будет попробовать…

– Сделать! – сказал конунг жестко. – Такой возможности давно ни у кого не было. Русы уже не пропускают нас через свои земли, как было раньше. Даже в Царьград приходится ездить кружным путем. А тут ты с большим войском окажешься в самом сердце славянских земель Киевщины! Быть там и не воспользоваться – для норманна непростительно.

– Я сделаю, дядя. Клянусь Тором! Штрангуг…

– Штрангуг не понадобится. Вы идете в Русские земли открыто. Открыто, бок о бок с этими лапотниками из Хольмграда, ихнего Новгорода, врываетесь в Киев… Ясно?

Ингельд кивнул. Русские города не удавалось захватывать, как получалось в Британии, Франции, по всей Западной Европе. Иногда прибегали к хитростям: под личиной купцов, спрятав оружие под мехами, добирались до далеких городов на Днепре, а там, устроив ночью штрангуг, пытались захватить города… Но так удавалось лишь в маленьких городишках, где и дружин-то не было. Киев внезапным налетом не возьмешь… Зато какая блестящая возможность войти в город с обнаженными мечами!

– Говорят, никто не брал Киев из чужеземцев, – прошептал он. – Спасибо, дядя! Спасибо за возможность показать себя.

– И разбогатеть. – Улыбка конунга была волчьей. – Разбогатеть, не просто ограбив богатейший город, а захватив его! Как предки Рогволода захватили и удержали Полоцк. Ведь из его земель Рогволод создал целое полоцкое княжество! Создал, укрепил, расширил… И теперь там сидят и правят люди нашего корня!

Римская империя… Папа Бенедикт VII стоял у окна и рассматривал ночной Рим. На фоне темно-синего неба чернели залитые лунным светом мрачные башни, высокие стены. Слева виден поднятый мост, а внизу изо рва, наполненного затхлой водой, высовываются острые колья… Дальше каменные громады домов растворяются во тьме, все, как один, мрачные и толстенные, с узкими окнами, закрытыми массивными железными прутьями.

Где ты, светлый, шумный Рим времен республики и даже первых императоров? С той поры, как под ударами боевых топоров Алариха пали ворота Вечного города, мир содрогнулся и никогда уже не был прежним. Рушилось незыблемое. Оказалось, что Вечный город можно взять штурмом и разграбить точно так же, как и другие города. И с тех пор его действительно брали и грабили не раз.

С той поры и начали строить на развалинах вместо прежних светлых домов, полных солнца и простора, эти тяжелые дома, больше похожие на крепости. Пока не дошли до этих каменных чудовищ, ощетинившихся копьями, зубьями, клыками, лезвиями. И понимаешь, до какого же отчаяния довели бесконечные бои несчастных жителей!

Здесь, на Латеране, выросла крепость, такие же крепости на остальные холмах: Лавентине, Капитолии, Квириналии… Между ними – дома-крепости, лавки-крепости, сараи-крепости!

Римская империя! Когда-то римлянам даже собственную армию не разрешалось проводить вблизи Рима. Сулла первым нарушил закон, вторым Цезарь… Как давно это было! Или недавно? Всего через пятьсот лет после Цезаря свои войска в Рим ввел гиперборей Одоакр и сбросил с трона последнего западноримского императора Ромула!

Бенедикт VII сел в кресло, повернулся к окну. Мысли кружились, толпились в черепе. Мелькнула среди них одна, которую он тщетно пытался выловить среди множества. Римская империя… Она пала, но город Рим остался для всех символом мироздания и порядка. По чести, римские завоевания несли жестокости и крови не меньше, чем дикие парфяне или свирепые кельты, но в покоренные области вместе с властью Рима приходило римское право, инженеры строили превосходные дороги и акведуки, сразу за армией являлись юристы, администраторы, архитекторы, строители…

Да, после падения Рима темные стороны его власти были забыты. В воображении образованных и необразованных людей, которым остались труды римских поэтов, историков, юристов, Рим встает как сверкающее видение культуры и справедливости. Как символ того, чего сейчас нет, но обязательно должно быть!

За века народы привыкли к Риму. Привыкли, что право и справедливость в мир исходят именно оттуда. Но власть императоров пала, зато жива и крепнет власть духовная, власть над душами людскими. Здесь живет папа римский, духовный глава всех христиан на свете. Всех, где бы они ни находились! Здесь живет наместник бога на земле, потому народы и ныне должны получать приказы, как жить, из Рима. Только уже не от императоров, а от папы. От него, Бенедикта VII.

Отворилась дверь, бесшумно вошел грузный мужчина. Расшитая сутана скрывала фигуру, но все же заметно, что он очень силен, крепок, а шрамы на левой щеке выдавали натуру скорее воинственную, чем кроткую.

– Звали, ваше преосвященство?

– Да. Ты у нас слывешь знатоком славянского мира?

– Коль это было поручено мне…

– Что у нас там сейчас? – прервал Бенедикт VII.

Епископ пристально смотрел на владыку церкви. Тот все еще смотрел неотрывно в окно, и нельзя угадать, что именно хочет узнать из жизни огромного и наполовину скрытого мира славян.

Власть римского папы мощно распространялась по всему свету. Уже германские императоры признали его власть, уже престолы Франции и Британии склонились перед ним, уже могучие волны христианизации пошли через страны и континенты, ломая и погребая непокоренных под обломками. Центр этой мощи – в Риме, в папском дворце на Латеране, в этой комнате, у ног этого человека, из рук которого даже всесильные императоры с трепетом принимают короны!

– Славянское государство хорватов, – сказал епископ, – недавно признало нашу власть. Там принято христианство по латинскому обряду. Двенадцать лет тому приняло нашу веру и власть и Польское государство. Особо стоит отметить в этом нелегком деле чешского князя Болеслава, на дочери которого Доброве и женился польский князь Мечислав Первый, или, как его зовут ляхи, Мешко Первый. С Добровой в Польшу было переправлено за наш счет огромное количество наших священников, три обоза богослужебных книг…

– Я слышу сожаление в твоем голосе, сын мой, – строго сказал Бенедикт. – Это все вернется сторицей!

– Да, конечно, – пробормотал епископ. – Но сколько священников и церковной утвари проглотили богомерзкие полабские славяне… Но остались язычниками.