Князь Рус - Никитин Юрий Александрович - Страница 52

– Тогда понятно, почему Яхве так рассердился. Вы нарушили один из четырех основных законов нашего народа!.. Я не думаю, что варвары более кровожадны.

Она слабо усмехнулась:

– Да? У скифов есть обычай пожирать сырую печень только что убитого врага. Или его мозг.

Соломон передернулся от отвращения:

– Чудовищно! Надеюсь, дочь моя, ты себе такое не позволяла?

Она засмеялась:

– Это обычай воинов! И только на поле брани. Противник еще не умер, когда ему вспарывают грудь, выдирают сердце и печень, жадно едят, обливаясь еще горячей кровью. Когда это делает и противник, когда это освящено их богами, ритуалами, когда есть объяснение, почему так надо, то, ребе, даже я перестала смотреть с отвращением.

Он сказал горестно:

– Да, человек ко всему привыкает. В этом его падение… и его взлеты. Но как тебе, дочь, с этими варварами?

Она слабо улыбнулась:

– Я понимаю, как это звучит ужасно… но мне у них даже нравится.

– Так ли? – спросил он печально. – Не думаешь ли, что бегство к своему народу тебя бы спасло…

Сказал и осекся. Сам понял, что, если она так сделает, он принять ее не сможет. Ярость варваров не будет знать границ. Их оскорбленное самолюбие заставит бросить все силы, чтобы отомстить. Даже если им вернуть убежавшую Исфирь, как предлагала часть троянцев вернуть эллинам Елену, чтобы прекратить Троянскую войну, то все равно это Новый Иерусалим не спасет. Варвары в ярости сами изойдут кровью, но будут стремиться стереть с лица земли обидчиков. И сотрут.

Глаза Исфири были сочувствующими. Она все понимала. Ласково коснулась его руки тонкими пальцами со множеством золотых колец:

– Ты не понял. Я здесь не страдаю.

– Так ли?

– Более того, я счастлива.

Его брови взлетели в удивлении.

– Ты не обманываешь себя?

– Нет, ребе. Я в самом деле нашла кров и защиту. А что варварство… Разве не нам велел Яхве нести свет в народы?

В его глазах было сомнение. Что может сделать жертва, которую спас от костра варвар и швырнул в шатер к своим женам?

Она как будто прочла его мысли. Или он, забывшись, сказал вслух. Повела плечами:

– Где ты видишь жен? У него одна жена. Это я.

– А… прости… ты меня ошеломила… А другие?

Исфирь призналась:

– Конечно, так сразу нравы не меняются. Разве не было у наших патриархов по нескольку жен? У мудрого Соломона, к примеру, несколько сот… Не знаю, как сейчас у вас… Его жены… если и были, то не последовали за ним. Или он оставил их сам, не желая подвергать опасностям. Из всех женщин он знает только меня! И только со мной обсуждает, как поступать с племенем, советуется, что делать завтра, как поступить с тем или другим нарушившим законы или обычаи…

Из внутренней комнатки прибежала, звонко стуча сандалиями, крохотная девчушка. У нее были длинные черные волосы, перевитые на лбу шелковой лентой, нарядное платьице. Она остановилась посреди комнаты, в удивлении широко распахнула глаза:

– Какая красивая!

Ис засмеялась, восторг ребенка был неподдельным, а Соломон притворно нахмурился:

– Брысь! Почему она не должна быть красивой?

– Она ж царица варваров, – прошептала девчушка. В больших черных глазах метнулся страх, снова исчез, сменившись любопытством. – С огромным топором и большими, как у волка, зубами.

Ис засмеялась, показала зубы и страшно пощелкала ими. Девчушка с радостным визгом бросилась к деду, зарылась лицом в его колени.

– Циля, – сказал Соломон строго, – это тцарица скифов, ее зовут Исфирь. Она тебя не съест. Когда-то очень давно прекрасная Исфирь спасла народ израильский от полного истребления. Это было во времена персидского царя Ксеркса…

Он тяжело вздохнул, умолк. Девчушка повернула голову, глядя на Исфирь одним любопытным глазом, как испуганная птица. Прошептала тихохонько:

– Дедушка, расскажи мне про Исфирь.

Соломон взглянул на Исфирь, коротко усмехнулся:

– В другой раз.

– Дедушка, расскажи!

Он погладил ее по голове, сказал ласково:

– В другой раз… Но если хочешь, я расскажу тебе о Юдифи. Ее история короче.

Капризный ребенок тут же потребовал:

– А кто такая Юдифь? Расскажи!

Соломон снова посмотрел на Исфирь, сказал ласково:

– Если так хочешь, то это была очень-очень красивая женщина. Такая же красивая, как наша гостья Исфирь. Когда полководец ассирийского царя Навуходоносора по имени Олоферн осаждал город Ветилуй, был в нашей Иудее такой славный город, то в Ветилуе иссякли запасы воды. Подумывали уже о скорой гибели. Тогда Юдифь надела лучшие одежды, взяла корзинку с едой и отправилась к Олоферну. Ему сказала, что не любит город, впавший в грех, хочет, чтобы его разрушили, а самому Олоферну укажет момент, когда город готов будет пасть. Обрадованный Олоферн оказывает ей пышный прием, а она остается в его стане, питаясь принесенной с собой едой, а по ночам выходя в долину для омовения и молитвы. Ассирийцы к этому привыкли и не мешали ей. На четвертый день, точнее – ночь, когда опьяневший Олоферн заснул на их общем ложе, Юдифь отрубает ему голову его же мечом, прячет в корзинку и в обычное время молитвы уходит в долину, а затем проникает в свой город. Утром в стане ассирийцев начинается паника, когда увидели на вражеской стене отрубленную голову своего лучшего полководца. Воспользовавшись их смятением, ополчение, в котором воинов почти не было, гнало ассирийцев до самого Дамаска!

Глазенки ребенка счастливо блестели, словно ей рассказывали волшебную сказку про ласковых и веселых зверюшек. Исфирь опустила голову. Она понимала, почему Соломон выбрал для рассказа ребенку именно этот случай.

– Я не знаю, как поступить правильно, – ответила она печально. – Я сейчас уже принадлежу к двум народам…

Соломон смотрел вопросительно. Она опустила ладонь на свой чуть-чуть округлившийся живот. Брови Соломона взлетели. Она кивнула, отвечая на немой вопрос.

Соломон спросил с надеждой:

– Ты не сможешь нам помочь?

– Я хочу помочь, – ответила она страстно. – Но не хочу вредить и скифам! Это тоже мой народ. И потому, что мой ребенок тоже будет наполовину скифом…

– У нас дети считаются только по матери, – напомнил Соломон.

– Но разве я могу забыть, что это ребенок Руса? Да и люблю я этих варваров. Они простые и честные! Мне нравятся их песни, их пляски, их веселье и юмор, их удаль и отчаянная жажда жизни. Они вошли в мою жизнь, я не могу помогать их уничтожению.

Соломон сказал невесело:

– Но ведь выбора нет. Либо мы, либо они.

– Да, – ответила она тоскливо. – Но я не хочу делать этот выбор.

Снаружи донесся гул голосов. Кричали люди, ржали кони. Исфирь поднялась, вопросительно смотрела на ребе. Тот отодвинул маленькую Цилю, Исфирь помогла ему встать, и оба подошли к окну.

По улочке с криками бежал к воротам народ. У многих в руках были топоры, косы, цепы для молотьбы. Ис ощутила недобрый холодок в груди.

За всадниками уже не пыль клубилась, а взлетали черные комья земли, похожие на вспугнутых ворон. Земля жирная, вечером палку воткни – утром дерево вырастет. За эти дни покоя скот взыграл, округлился. Вчерашние скелеты, коровы с мычанием гонялись друг за другом, бодались, взбрыкивали.

Обойдя град, передовой отряд за несколько верст к северу наткнулся еще на малую весь. Сразу же тихое место наполнилось ревом, криком. Некоторые иудеи пытались спастись, бросались во все стороны, другие же, уже наслышавшись о страшном народе, призванном истребить народ Израиля, становились на колени и закрывали лицо руками, третьи падали на землю, но острые копья и топоры доставали их и там. Лютый звериный крик «Слава!» звучал как рев огромного льва, и люди цепенели от ужаса, кровь застывала в жилах, и смерть казалась избавлением.

На этот раз, мстя за сопротивление, вырезали всех. Уже зная, что многие прячутся в подполах, с хохотом бросали туда горящие факелы, огромные камни. Рус проскочил горящую весь; взобрался на холм, долго всматривался с вершинки. Когда вдали показался скачущий всадник, с облегчением перевел дух, пустил коня навстречу.