Князь Рус - Никитин Юрий Александрович - Страница 39

– Ого, чем там пахнет?

Среди стана горел только один костер. Буська сидел на корточках, поворачивал вертел над красными углями. Рус ощутил идущий от них сильный сухой жар. Запах жареного мяса стал сильнее, он уже ощутил, как захрустит румяная корочка, потечет сладкий сок, и в животе тоскливо взвыл желудок.

– Молодец! – похвалил Рус. – Говорил же, все можно сделать! Долго за ним бегал?

Буська отмахнулся:

– Вовсе нет. Вышел, смотрю – заяц яму роет. Ну, ихний заяц, иудейский! А потом еще и присел, раскорячился. Я прицелился, спустил тетиву… С одной стрелы насквозь, даже мяукнуть не успел.

– Забор?

– Заяц, – обиделся Буська. – Разве забор может мяукать?

– Да ты так рассказываешь, – засмеялся Рус покровительственно. – Тащи своего зайца.

Он рвал зубами еще горячее мясо, брызжущее кровью и соком, довольно скверное, но мужчины не перебирают, а с каждым проглоченным куском в тело вливалась свирепая сила. Наконец отшвырнул кость.

– Подать коня!

Голос был хриплый, яростный, дрожал от нетерпения. Буська бегом привел Ракшаса, уже оседланного и с палицей на седельном крюке. У костра телохранители спешно вскакивали в седла.

Ракшас пошел боком, глаза дикие, пытался грызть удила… Рус послал его в галоп, сзади прогремели копыта коней стражи. Вихрем вылетели за пределы стана. Он слышал, как перекликивались вартовые, из леса выводили коней, дружина вскакивала в седла.

Впереди из травы поднимались воины. Недоверчивый Сова везде растыкал засады. Сам бы он наверняка напал бы на стан ночью, того же ждал и от иудеев. Они не напали, и он лишь хмурился и, ожидая новой каверзы, не спал сам и не давал спать другим.

Буська первым выметнулся на опушку, но тут как кнутом стегнул злой голос князя:

– Стоять, щенок! С коня!

Буська кубарем скатился на землю. Рус, зло раздувая ноздри, проводил его взглядом, пока мальчишка не скрылся с конем в зарослях. Кивнул, вдвоем с Совой, уже пешие, высунулись из кустов.

Небо посветлело, град рельефно выступал на светлеющем небе. Воздух был чист и свеж, Рус ясно видел стену, где заделали все щели, а ров… оттуда вытащили все вязанки! Воды стало побольше, к тому же наверняка за ночь в дно натыкали острых кольев, набросали борон зубьями вверх. Над стеной всюду надстроили дощатые помосты, кое-где спешно заканчивают приколачивать, почти везде стоят котлы, явно с горячей смолой, там же в горшках полыхают огни. За деревянными щитами, укрытием от стрел, суетятся человеческие фигурки.

– Баб много, – определил Сова. – Значит, мужики готовятся встретить нас у ворот. Да и в тесных переулках. Их там как в муравейнике.

– Проклятие на их головы, – вырвалось у Руса. – Когда успели?

– Когда мы плясали да бахвалились, – напомнил Сова. – А они работали. Всю ночь. Теперь же взяли в руки топоры и копья. Ну что? Пойдем на приступ? Или еще побросаем в ров хвороста?

Его лицо было слишком неподвижным, даже веки опустил, чтобы Рус не увидел насмешливый блеск. Ветер слегка шевелил длинный клок волос, Сова их забрасывал за левое ухо. Рус сказал со злостью:

– Сам знаешь, сейчас на приступ – половину людей положить. А мне каждый дорог. Нас мало.

Сова кивнул:

– Тогда велю, чтобы забрасывали ров. Другие пусть рассыплются по окрестностям. Там за рекой еще пять весей, как сказали пленные. Надо их тоже… Окружим град, чтобы даже мышь не выскользнула.

– Да, согласен, – ответил Рус. Подумал с досадой, что Сова распоряжается сам, а делает вид, что это он, Рус, отдает ему такие разумные наказы. – Я останусь здесь. Посмотрю, что и как.

Сова попятился, ветви за ним неслышно сомкнулись. Даже на веси хочет напасть внезапно, понял Рус. Хотя весть о страшных варварах уже наверняка прокатилась везде, но в тех дальних весях их могут не ждать еще так скоро…

Небесный купол окрасился нежно-розовым. Крохотное облачко не успело убежать, вспыхнуло, подожженное огненной стрелой, запылало красным огнем. Небосвод заалел сильнее.

Буська подполз, но князь грозен, хоть и молод, и Буська держался подальше от карающей длани. За деревьями фыркали кони, стражи переговаривались негромко, словно их могли услышать на стенах града.

Рус всматривался до бабочек в глазах. Народу на стенах вдвое в сравнении с вчерашним. Но теперь стрелами мало кого сшибешь, деревянные заслоны хоть хлипкие, но железными клювами не пробить.

Буська прошептал:

– Ворота открылись… Может, ворваться?

Глаза его горели возбуждением. Рус вспомнил, как этот мальчишка завалил двух противников, а потом раскроил одному череп и, подражая взрослым, быстро сожрал мозг врага. Из него выйдет добрый воин, ежели по горячности не сгинет раньше.

– Они без оружия, – указал он. – Едут открыто.

– В нашу сторону!

– Верно. Значит, хотят говорить с нами.

Глаза Буськи вспыхнули счастьем и вместе с тем разочарованием.

– Хотят сдаться?

– Вряд ли.

– Предложат сдаться нам?

Рус ощутил, как губы дрогнули в улыбке. Сказал строже:

– У тебя на уме ничего нет, кроме драки? Тогда никогда воином не станешь…

Буська поспешно умолк, но краем глаза Рус замечал в лице мальчишки недоумение. А что же, читалось на нем, должно быть на уме у воина, кроме драки, сладкого боя, смертельной схватки, как поется в песнях?

Трое всадников, что выехали из ворот, медленно продвигались в сторону захваченных весей. Навстречу еще несло дымом, кони испуганно прядали ушами, дрожали, даже пытались повернуть назад. Обычные рабочие лошади, даже не похоже, что приучены ходить под седлом. Словно бы этот народ вовсе верхом не ездит!

– Стой здесь, – велел Рус. – И пусть никто не высовывается! Я поеду навстречу.

– Можно с тобой?

– Замри, – велел он. – Я не хочу, чтобы видели кого-то еще.

Конь ответил призывным ржанием, мотнул головой, уговаривая из темной холодной рощи выбраться на осеннее солнышко. Рус чмокнул коня в нежные губы, седло под ним скрипнуло, а конь шатнулся, взглянул уже с укором. Хозяин любил запрыгивать с разбега, забывая, что сам весит как добрый конь.

Выехавшие из крепости остановились, завидев вылетевшего из леса всадника. Рус помахал им обеими руками, показывая, что невооружен, и всадники медленно пустили коней навстречу. Один постепенно выдвигался вперед, двое почтительно отставали.

Рус из-за стука своего сердца не слышал грохота копыт. Все трое мелкокостные, трудно привыкнуть, в лицах ни следа воинственности, а передний с виду вовсе не то волхв, не то лекарь.

Глава 3

Человек на передней лошади, тихой и смирной, весь был в седой бороде, роскошной и необъятной. Она серебряными волнами падала на грудь и достигала пояса. А так как и длинные волосы так же мощно ниспадали на плечи, то все это сливалось, и видно было только темное от солнца лицо в обрамлении белых волос да еще седые кустистые брови, настолько густые и лохматые, что торчали как крохотные копья.

Его старческое лицо носило отпечаток мудрости, но не святости. Он показался Русу много повидавшим и пережившим, во многом разочарованным, но упорно идущим к своей цели.

Рус заставил себя сидеть недвижимо, лицо держал надменным. Конечно, первым должен здороваться и поклониться младший, но с другой стороны – первым кланяется тот, кто слабее.

Старик поднял руку в приветствии. Рус вскинул руку тоже, но следил, чтобы не слишком поспешно и не выше, чем старик.

– Приветствую могучего воина, – сказал старик медленно. Он подбирал слова с трудом, но говорил ясно, отчетливо. – Меня зовут Аарон, я первосвященник… вы можете звать меня войтом этого народа. Кто вы? И почему напали на наши мирные веси?

Рус ответил холодно, с достойной победителя надменностью:

– Мы зовемся ски… русами. А напали по праву сильного.

Старик, которого звали еще смешнее, чем Нахима, вслушался, глаза настороженно следили за губами варвара. Русу почудилась в глазах войта – наверное, все-таки волхв, – кроме глубокого отвращения, еще и далеко не старческая злоба. За его спиной двое стариков чуть помоложе неотрывно смотрели на Руса. Он чувствовал их ненавидящие и боязливые взоры.