Изгой - Никитин Юрий Александрович - Страница 63

Олег спросил, переводя разговор на другое:

– Гелон, мы не перестаем дивиться изобилию в твоей стране. Как тебе это удалось?

Гелон развел руками:

– Сам удивляюсь. Нет, правда, не прикидываюсь! Понимаешь, я никогда не любил сражений. Агафирс и Скиф вечно дрались либо друг с другом, либо вместе нападали на кого-то посильнее, пропадали на охоте, а я... гм, домики из песочка строил, раненых зайчиков подбирал, лечил, а потом выпускал, пробовал муравьев убедить жить дружно... У нас во дворе жили мелкие черненькие и крупные красные, так вот они постоянно воевали, а мое детское сердце кровью обливалось, я ведь любил и тех, и других... Словом, когда мы со Скифом ушли, то со мной ушло немало народа. Меня назвали тцаром, хотя какой я тцар? Мы построили этот город, а потом заморились каждый год переносить городскую стену дальше.

– Что, так быстро плодитесь?

Гелон вяло отмахнулся:

– Плодимся – да, но к тому же к нам едут отовсюду. Ну, те, кто воевать не любит. Не поверишь, но таких набралось очень много!

– Поверю, – сказал Олег.

Скиф сердито сверкнул глазами. Мужчины, которым не нравится воевать, – трусы. Жалкие трусы.

– Но все равно, – сказал Гелон, – я велел ставить стены крепкие, а стражей назначил из самых чутких. Те кто не любит воевать, – лакомая добыча.Потому у нас почти нет хорошей конницы, ибо не собираемся никуда в походы, зато у нас самые крепкие стены, а на стенах достаточно камней, смолы и всякого оружия, чтобы внизу полегло огромное войско!.. А наши колдуны неустанно укрепляют мощь стен, выявляют лазутчиков...

– Попадаются?

– Чересчур много, – вздохнул Гелон. – Поверишь ли, даже из таких стран бывают, что и слыхом о них не слыхивал! Чтобы напасть на нас, им надо пройти десятки земель, где их перебьют раньше. Но рыщут, выведывают, таятся... Явились бы открыто, я бы сам все показал! Такими стенами любой правитель бы хвастался. А так приходится их всех на кол. Прямо на городской площади, чтобы все видели...

Скиф сказал ехидно:

– А я слышал, что в твоей стране вот уже лет десять никого даже не пороли! Так и знал, что брехня.

Гелон задержал цыплячью ножку у рта, в глазах были изумление и обида.

– Почему брехня?.. Последний раз подданного казнили в самом деле лет пять тому. А это чужаки...

– Их не жалко?

– Да нет, просто они уверены, что лучше украсть, чем попросить. И чтобы мои подданные убедились, что это не так, все лазутчики умирают на городской площади долго, очень долго... Правда, я велел на ночь их добивать, чтобы не мешали спать криками.

Олег спросил деловито:

– А казнь свершаешь утром?

– Не слишком рано, – ответил Гелон рассудительно – Чтобы народ выспался после трудового дня, позавтракал, пришел на площадь в хорошем настроении. Вот тогда и начнётся это... даже не казнь, как считают некоторые! Наглядный урок всем, кто смотрит, что законы лучше выполнять. Лучше и безопаснее. А если жизнь чем-то трудна, то приди и скажи управителю, а если тот не сможет помочь, то мне. Разве не понятно что я кровно заинтересован, чтобы все жили богато и счастливо? Счастливые не бунтуют, не разбойничают. А с богатых больше идет денег в казну. К тому же, наслышавшись, что у нас тут чуть ли не вирий, сюда едут и едут переселенцы... Страна Гелония растет!

Скиф все это время ёрзал, словно из сиденья торчал острый шип. Ел то очень быстро, то вообще замирал, а взгляд устремлялся поверх голов в тревожную и грохочущую копытами даль, в глазах мелькали отблески пожаров, там проносились призрачные фигуры всадников, падали люди, рушились стены.

Гелон говорил все тише, сбивался, он тоже видел глаза брата, и лицо правителя Гелонии становилось все несчастнее.I

Скиф со стуком отодвинул тарелку. Гелон тут же замолчал, напрягся. Олег опустил глаза, стало неловко за то, что сейчас произойдет.

– Брат, – проговорил Скиф. – Три дня тому мы встретили старого воина, тот ехал, задумавшись, потом услышал наших коней, вскинул голову, увидел нас. Никогда не забуду, с какой радостью и счастьем он воскликнул: «Колоксай!..» А потом помрачнел, сказал недружелюбно: кто бы ты ни был, незнакомец, ты не имеешь права быть настолько похожим на лучшего из людей – его тцара Колоксая!.. Понимаешь, чужой человек назвал его лучшим из людей!..

Гелон кивнул, он соглашался, что их отец – лучший из людей. И пусть каждый простолюдин, каждый человек на свете считает именно своего отца лучшим из людей, но все равно, лучший из лучших – Колоксай, отец Гелона, Скифа, Агафирса...

– А Миш была тогда лучшей из женщин, – добавилон – Всё-таки отец был не совсем прав, что взял её обманом... Нет-нет, я не оправдываю её! Я ведь тоже ушёл, разве ты забыл?.. Она и сейчас, говорят, самая красивая из женщин на всем белом свете. Недаром отец сходил по ней с ума, недаром пошёл на такую хитрость...

Скиф, вскипев, ударил кулаком по столу, вскочил:

Ты осуждаешь отца? Отца?

Гелон сказал мягко:

– Скиф, я тоже ушёл. Помни, я не простил её и тоже ушёл...

Скиф некоторое время испепелял его взглядом, нехотя опустился. Олег молчал, рассматривал карту.

– Мы должны отомстить, – сказал Скиф мертвым голосом. – Убийство нашего отца не должно остаться безнаказанным!

Гелон сказал тихо:

– Но как?

– У тебя же тцарство! Не думаю, что оно уже сейчас уступает владениям Миш.

Гелон повторил настойчивее:

– Как? Как ты мыслишь мстить?

Скиф огрызнулся:

– Как? Как все мстят. Месть – святое дело, угодное богам и сердцу человека.

– Но кому? – спросил Гелон. – Ты понимаешь, что говоришь? Если бы речь шла о соседе – другое дело. Но на той стороне – мать! Это она убила. И ты... ты говоришь, что надо убить мать? Нашу мать? Даже – нашу маму?

Скиф скривился, кулаки на столе сжались так, что заскрипела кожа. Сквозь стиснутые зубы процедил люто:

– А что предлагаешь ты? Оставить зло безнаказанным?

Гелон покачал головой:

– Нет. Я не даю злу свободу. Я борюсь со злом... На моих землях нет зла... по крайней мере, большого и безобразного. Я уменьшаю зло! Если бы и другие так же уменьшали его в своих землях, мы бы очистили землю

Скиф вскрикнул:

– Но там... за перевалом! Там убийца нашего отца резвится безнаказанно! Где ее сынок Агафирс правит могучим государством лишь потому, что согласился с ее преступлением? Это разве справедливо?