Изгой - Никитин Юрий Александрович - Страница 54

Беркут спросил прямо:

– И что ты предлагаешь?

– Всего лишь отыскать Богоборца, – ответила она осторожно. – Выяснить, не привлекая его внимания, в самом ли деле он потерял, как и мы, мощь чародея...

Одобрительный ропот поддержал ее слова. Все же страшатся, поняла она, что вдруг да у Богоборца каким-то образом сохранилось магии больше. Все помнят ту страшную мощь, что он выявил...

– А потом? – потребовал Россоха.

Хакама всмотрелась в его лицо, чародей чересчур напряжён, этому лучше правды не говорить... да и всем лучше не говорить, не дураки, догадаются. Доскажут мысленно то, что она не досказала.

– Потом попытаться узнать, – продолжила она осторожно, – что он собирается делать... Всегда можно спровоцировать на разговор на постоялом дворе за чашей вина. Если он намерен и дальше скитаться по дорогам и расспрашивать бродяг, как жить правильно, то пусть так и дальше...

– А если он готовится вернуться?

– Тогда сейчас надо подготовить ряд условий, – отрезала она, – за которые будем держаться! Мы сохраняем Совет Семерых, который он создал... но взамен мы обретаем свободу от тех нелепых ограничений, которые он нам поставил! Только и всего.

Колдуны переглядывались, только Ковакко морщился, кряхтел, наконец, сказал с откровенной досадой:

– О чем мы говорим? Разве нам не понятно, что надо делать? Почему таимся друг от друга? Россоха спросил настороженно:

– Ты о чем?

– О том, о чем каждый из нас думает, – отрезал Ковакко. – Мы – чародеи! А этот Богоборец – чужак. Он был чужаком и останется чужаком. Опасным чужаком! Мы воевали друг с другом, верно. Но мы знали, чего друг от друга ожидать. Мы и сейчас, хоть во многом остались врагами, но все равно мы один другому ближе, чем к этому чужаку... который постоянно угрожает нам. Давайте говорить откровенно... Для нас жизнь человеческая ничего не стоит. Не важно чья: жизнь правителя, мага или простолюдина. Так почему бы не воспользоваться ситуацией?

– Что ты предлагаешь?

– Да просто уничтожить эту помеху, – отрезал Ковакко. – Тихо-тихо!.. Я еще не все сказал. Другого случая у нас, может быть, не окажется. А сейчас случай очень удобный. Да, мы все потеряли мощь магов. Но зато нас шестеро, а он – один. У нас вся мощь правителей над правителями, мы можем одним словом двинуть целые армии, заставить переселиться народы, мы можем разослать по всем дорогам вооруженных конников, которые и раньше полагались не на магию, а на свои мечи и копья!.. Что мне нужно доказывать вам полное и абсолютное преимущество человека с мечом над одиноким и безоружным?

Тишина стояла гробовая. Хакаме показалось, что все превратились в камень, даже перестали дышать. Хакама встала, прошлась взад-вперед, нарочито концентрируя внимание на себе, своей фигуре, своих жестах.

Остановилась резко посредине помещения, а когда заговорила негромко, в ее голосе звучала страшная, не человеческая сила:

– Дорогие друзья!.. Не надо прикидываться... не надо недооценивать друг друга. Я думаю даже, что любой из нас сильнее этого Богоборца уже потому, что у нас есть вещи, накопившие магию. У кого-то это скатерть, что в состоянии создать самые изысканные блюда, у кого-то сапоги, в которых можно пробежать за одну ночь от края земли и до края, у кого-то зачарованные доспехи... Я же вижу, что даже сейчас у кого-то кольцо мощи, у кого-то амулет, у кого-то одежда... Все мы держим в тайне, у кого что есть... это прекрасно!

Ковакко сказал зло:

– Хакама! Не надо нас утешать.

– Это не утешение, – живо возразила она,

– Но это крохи! – сказал он еще злее. – А мы пове-левали стихиями!

– Богоборец тряс горами, – напомнила она. – Забыл? А теперь он бессилен, как и мы. Но у нас есть то, чего нет у него. Он не собирал эти дивные вещи, что накапливали магическую силу! А мы... Эта потеря магии дает нам возможность многое изменить. Ковакко буркнул:

– Знать бы!.. Этих безделушек можно было набрать куда больше. Магия в них хранится, пока не пользуемся. А так надолго ли хватит?

– Да пусть хоть на один-два раза, и то бесконечно много в мире без магии! Конечно, если бы знали... К счастью, каждый из нас знает, что из волшебного есть у него, но никто не знает, что есть у других. Повторяю, к счастью, иначе мы бы уже передрались, и тот, у кого оружие сильнее, уже захватил бы власть над всем миром. Повторяю, никто не уверен, что даже с зачарованными доспехами не наткнется на зачарованный меч в руке другого, который расколет эти доспехи, как гнилой орех... Но и обладатель меча не уверен, что его меч не наткнется на щит... или кольцо, браслет, амулет, что вдруг да отшвырнёт меч обратно и снесет голову владельцу... Я рада потому, что так мы сохраняем равновесие. Да, это равновесие страха! Но страх – основа уважения. И вот на этом уважительном отношении друг к другу мы и можем создать Совет Семерых... или Шестерых, да-да, создать заново! Совсем на других основах. Нам Богоборец обещал власть над всем миром... Но я хочу, чтобы эта власть была безграничной! Нелепо, когда мы, сильнейшие чародеи, подлинные властелины мира, живем со связанными руками. И понятно было бы, если бы руки нам связал более сильный противник или правитель! Но быть связанной какими-то обетами, ритуалами, клятвами, обязательствами, надуманным долгом?

Она раскраснелась, голос ее звенел и прерывался. Россоха смотрел исподлобья. Хакама показалась впервые страшной. Не сразу понял почему.

Впервые Хакама говорила искренне.

По синему небу двигался темный ком туго скатанной тучки. Олег и Скиф не обращали на него внимания, как вдруг над головой загремело, на головы и плечи обрушился ледяной дождь, по голове больно застучали градины.

Косая стена ливня пригнула траву. Мир разом наполнился ровным мощным шорохом падающей с неба воды. Белые комочки перешибали стебли, а выемки и колдобины быстро наполнялись белыми комьями.

Скиф ликующе заорал, Олег взглянул вверх, тучка раздвинулась, словно развернулась, но все равно дальше небо синее, солнце светит ярко, а крупные капли дождя блестят как жемчужины. – За мной! – крикнул он.

Конь пошел таким стремительным галопом, что копыта едва касались земли. Едва заметная за стеной ливня гора начала вырастать. Конь без понуканий влетел под каменный навес, отряхнулся, как пес, едва не сбросив всадника.