Изгой - Никитин Юрий Александрович - Страница 30

Поехали так же молча, конские морды вровень. Скиф смотрел только перед собой. Олег чувствовал, что это временное ночное безумие... так его лучше называть, лучше забыть. И никогда не напоминать Скифу о его слабости, о его... нежелании встречаться с Гелоном.

Они бодро неслись на отдохнувших конях по мокрой от росы траве. Дорога с перевала круто пошла вниз, ущелье расширилось, далеко впереди и внизу показалась зелёная долина. Олег смотрел вперед, лицо озабоченное, а Скиф, который быстро переходил от дикой ярости к наивному восторгу, зачарованно рассматривал последнюю гору, что проплывала от них в сторонке.

Оба отчётливо видели вырезанные из камня дома. Некоторые выступают из горы наполовину, вон красивый каменный узор над входом, широкие окна, а другие едва-едва отделены от соседей вертикальными бороздами, глубокими щелями. Все дома начинаются от самого низа и поднимаются уступами до самой вершины. Гора вся испещрена темными входами, как обрывистый и глинистый берег реки бывает изверчен норами речных ласточек, но здесь все красиво и торжественно, словно гору заселяет одна гигантская семья...

Спускались до обеда, а к полудню горы остались за спиной. Широкая дорога тянулась вдоль стены, осторожные селяне предпочитают объезжать опасный перевал по широкой дуге, а еще одна дорога вела прямо на восток.

Через полчаса они заметили приземистый дом, дымок над трубой, высокий забор. Постоялый двор, как и положено постоялому двору, на перекрестке дорог. Ворота распахнуты, у коновязи пятеро коней мерно встряхивают головами, вылавливая в складках подвешенных к мордам мешков остатки овса или ячменя. Судя по количеству овса, все пятеро всадников приехали вместе. Кони оседланы, так что гости не задержатся...

В стороне от крыльца двое устроились на огромном бревне играть в кости. Скиф услышал брань, стук костей, довольное ржание. Из корчмы вышли двое, огромные, с отвисающими брюхами, потные. Там же на крыльце затеяли свару, их спихнул третий, ему-де загородили дорогу. Третий был настоящим чудовищем, поперек себя шире, и двое толстобрюхих безропотно ждали, когда тот пройдет, расставив толстые, как бревна, руки.

У колодца на колоде сидел крупный воин в кожаных латах, обеими ладонями держался за голову, будто удерживал вылезающие мозги. Его перекосило, когда услышал стук копыт, на Скифа взглянули налитые кровью и злостью глаза.

– Эй, ты, – сказал воин. – А ну, слазь с коня!

– Ты не ошибся? – спросил Скиф холодно.

– Ах ты, щенок...

Скиф спрыгнул с коня, молча двинул грубияна рукоятью топора в лоб. Тот перекувыркнулся через колоду раскинутые руки от удара о землю взметнули пыль. Лицо гуляки стало умиротворенное, даже довольное.

Олег слез, набросил повод на крюк коновязи. Широкий двор кипит жизнью: от колодца непрерывно таскают воду, от лачуги кузнеца несется бодрый перестук молотков, а с другого конца вкусно пахнет свежим хлебом. У колодца возле колоды лежит огромная толстая свинья, розовая, удивительно чистая, с нежной просвечивающей кожей.

Скиф посмотрел на нее, облизнулся:

– Ее здесь, наверное, нарочно положили...

– Думаешь?

– Уверен! Ее издалека видно. Кто хочет мимо проехать, не сможет.

В самой корчме привычный жаркий воздух, запах мужских тел, жареного мяса, гречневой каши и кислого вина, узкие длинные столы с завсегдатаями, их можно отличить сразу, и случайными проезжающими.

Олег выбрал стол, чтобы лицом к входу, Скиф сел так, чтобы оба видели, если кто начнет заходить сбоку или сзади, примчался мальчишка и торопливо стер чистой тряпкой лужи со стола, смахнул объедки прямо на пол. Большой пес лениво высунулся из-под стола, обнюхал корочку хлеба, фыркнул. Слышно было, как он, вернувшись, грохнулся всем телом об пол.

Похоже, они двое внушали доверие, как состоятельные люди. Им сразу принесли кувшин вина и два настоящих медных кубка, а сам хозяин объяснил:

– Промочите глотки с дороги, а то пыль, пыль... пока готовится мясо. Что желаете? Скиф сказал с достоинством:

– Ты уже сказал сам. Мяса! Жареного. Лучшего. Много. Чтобы мы наелись на три дня вперед. И все, что у тебя есть к мясу.

Он бросил повелительный взгляд на Олега. Тот усмехнулся, достал монету. Хозяин поймал на лету, ничуть не удивился золоту. Или сделал вид, что в его корчме расплачиваются золотом все.

– Не успеете опорожнить кувшин, – сказал хозяин, – все будет перед вами.

– Успеем, – пообещал Скиф.

– Тогда второй кувшин, – пообещал хозяин, – за мой счет!

– Договорились!

На них сперва поглядывали от других столов, но Олег и Скиф пили, ели, по сторонам не смотрели, желания затеять ссору не выказывали, и постепенно о них забыли. Олег ощутил, что они вошли в этот мир, особый мир корчмы, нашли в нем нишу, устроились, теперь можно спокойно и неторопливо подумать, что же делать и как жить в мире, где иссякла магия. Те несколько лет, когда он бродяжничал по свету, вооруженный незримым всесокрушающим мечом, приучили к защищенности. Сейчас же сердце подпрыгивает от каждого шороха, а душа скукоживается в ужасе. Даже в большем ужасе, чем когда он впервые вышел из Леса...

Он подпрыгнул, рука метнулась к рукояти ножа. К их столу приблизился невысокий мужичонка с плутоватой рожей и огромным синяком под глазом.

– Желаю здравствовать! – сказал он льстиво, и прежде, чем Скиф открыл рот, чтобы прогнать, а это было видно по лицу Скифа, бродяжка добавил: – Я здесь днюю и ночую, всех знаю, все слышал, в том числе и шибко интересное...

Скиф смолчал, а Олег ухватил пробегающего мальчишку за полу:

– Эй, погоди. Еще кувшин вина и большую глиняную кружку.

Бродяжка правильно понял, что кружка предназначена ему, как можно тише опустился на лавку на той стороне стола. Быстрые глазки бегали, бросая осторожные взгляды на кувшины с вином, на суровых мужчин напротив, по обоим видно, что непростые люди, а когда увидел подбегающего мальчишку с кувшином в одной руке и глиняной кружкой в другой, расплылся в улыбке.

Олег смотрел в упор, мальчишка поставил кувшин и кружку, умчался, но бродяга смотрел на Олега выжидательно, с искательной улыбкой. Скиф тоже ждал чего-то, даже задержал дыхание.