Ингвар и Ольха - Никитин Юрий Александрович - Страница 6

Он знал, что, как бы его ни напоили, он не сболтнет лишнего. Ковшик меда показался крепким, даже слишком. Он не сразу понял, что здесь наверняка добавили какие-то травы. Проклятые колдуны, всех бы прибить клиньями к деревьям и оставить воронью!

Голова кружилась, он прилагал усилия, чтобы держаться ровно. Ольха следила за его лицом внимательно. На полных губах проскользнула усмешка. Голос был все так же чист и холоден:

– Надеюсь, наш мед пришелся по вкусу.

– Не только, – ответил Ингвар. – Искоростень так же хорош, как этот кабанчик.

Он оторвал жареную ногу, с наслаждением вонзил зубы. Во рту стало горячо, потек сладкий пахучий сок. Он обнаружил, что голоден до спазмов в желудке.

Ольха наблюдала, как он хищно хватает ломти мяса, запивает брагой, ест рыбу, едва выплевывая кости, половину кабанчика ухомякал он, а еще и съел почти всех раков на блюде, подливу вытер куском хлеба и съел тоже. Он не суеверен, она знала. Сегодня будет есть хлеб-соль, завтра скрестит мечи. А то и ударит в спину.

Руки его были сильные, жилистые. Пальцы длинные, гибкие, но в них чувствуется мощь. Да и как ест, как двигается, как смотрит – в нем живет хищный зверь, полный сил, стремительный, опасный, но в то же время коварный и хитрый.

Странно, ей нравилось, как он ел. Готовила она сама, хотя ей помогала дюжина женщин. Надо только не проговориться, а то вовсе запрезирает княгиню-стряпуху. Только-только начал уважать, посматривает зло, она замечает и моменты растерянности, а во всех племенах слышали, что Ингвара, воеводу Вещего Олега, невозможно припереть к стене!

– Я слышал, – сказал Ингвар с набитым ртом, – что ваш сосед, Великий Войт дулебов, объявил сбор местных вождей?

Ольха ответила с некоторой заминкой, которую он заметил:

– Не… знаю. У древлянских племен свои сборы.

– Как вы отличаете одно племя от другого? – удивился Ингвар. – Язык один, лапти на всех одинаковы. А верно говорят, что дулебы готовятся сбросить иго гнусных, мерзких, отвратительных пришельцев, которые огнем дышат, младенцев едят на завтрак, девственниц – на обед, а на ужин гложут спелых женщин? Я говорю о русах, если вы не догадались.

– А что тут догадываться? – удивилась она. – Хоть вы и попытались облагородить свое племя, умолчав о самых гнусных привычках, но все же понятно… А дулебы, думаю, освободятся. Там мужики, а не тряпки. Вы вскидываете брови? Что-то не так? Или в вашем племени нет мужиков, чтобы понять наших?

Он швырнул кость под стол, засмеялся грохочуще:

– Нет, конечно! Мужики – это здесь, у вас. У дулебов и вообще – славян.

– А у вас? – спросила она язвительно, но несколько сбитая с толку.

– У нас – мужчины. А быть мужчиной – это… словом, это не просто мужиком. С мужчин спрашивается больше.

Она выглядела озадаченной, глаза слегка округлились. Шум и возгласы прервали их разговор. В палату ворвались пестро одетые скоморохи, ряженые с бубнами и гудками. Баба в тулупе с мехом наверх взобралась на спину толстого мужика, орала благим матом. Видимо, это было для веселья, древляне смеялись и что-то орали одобряющее.

Перед Ольхой поставили расписное блюдо с крохотными комочками, покрытыми коричневой корочкой. Запах распространился такой, что даже Ингвар, который уже насытился, снова ощутил желание почувствовать во рту эти нежнейшие тушки дроздов, зажаренные прямо с косточками.

Нет, сказал он себе, ее убивать нельзя. Конечно, вовсе не из-за доброго сердца. Вместо убитой древляне тут же изберут другую. Точнее, другого. Поэтому пленный княжеский род нужно истреблять целиком. Всю родню со стороны отца и матери, даже троюродных братьев и племянников. Пока Ольха жива, в древлянской земле нового князя не изберут!

Он перевел сумрачный взор на младших братьев. Несмотря на свою детскую отвагу и задор, оба заерзали на своих чересчур широких стульях, опустили голову. Горящий мрачным огнем взор руса был полон жестокости и, хуже того, предвещал беду.

Ингвар допил медовуху, откинулся на спинку стула. Взгляд его был по-прежнему острым, как у хищной птицы, но губы медленно растянул в усмешке.

– Ладно. День был нелегким. Нам пришлось пробираться через болота, растаскивать завалы, которые какие-то дурни навалили на дорогах… Удивляюсь, зачем? Прошу позволения удалиться со своими людьми.

Ольха величественно наклонила голову:

– Позволяю.

– Спасибо, – поклонился Ингвар так низко, что даже у пса под столом не было сомнения, что чужак намеревается оскорбить княгиню.

Пес оторвался от кости, выказывая неподкупность, зарычал, а Ольха замедленно кивнула.

– На здоровье, – сказала она ясным голосом, при звуках которого у него снова зачесались руки от жажды стиснуть пальцы на ее нежной шее, чтобы услышать хрип.

Он пошел на другой конец палаты к своим людям. Те уже закончили трапезу, неспешно и без охоты отхлебывали кислый квас, переговаривались тихими голосами. Ингвар ловил на себе их взгляды. Его малая дружина все еще ждала от него условного знака!

Рано, напомнил себе Ингвар. Не случайно ему не по себе. Похоже, опять его переиграли, но хуже всего, что не может понять, где и в чем. Только неясное ощущение поражения, смутная досада вперемешку с всплесками злости, когда встречался с ее ясным взглядом.

Дружинники с грохотом поднялись при его приближении. Крепкие, закаленные, с конца копья вскормленные, в шоломах взлелеянные. Самых надежных дал ему Олег, чуял, что придется непросто. Зря тогда обиделся на великого князя: я-де сам один поеду, все сделаю!

– Пора посмотреть, – сказал он громко, – что нам приготовили за постели. Сами живут в болотах, так что не знаю, не знаю…

Дружинники ответили сдержанными смешками. Ольха и даже ее малолетние братья сделали вид, что не услышали.

Когда русы покинули палату, ведомые гриднями, древляне с явным облегчением закончили трапезу и разошлись. Если для людей Ингвара был тяжелым день, то для них будет тяжелой и ночь. Стражу придется утроить, людям Олега доверять нельзя. А его воеводе Ингвару, самому коварному, нельзя доверять даже связанному и брошенному в подвал. Но в подвал бросить пока что нельзя, однако двери, где ночует его дружина, можно закрыть на засовы и даже подпереть бревнами.

Ольха испустила долгий вздох. Только сейчас уловила запах остывающих блюд, дразнящий аромат запеченных в подливе из ягод нежных куропаток. Сама готовила, но сейчас все показалось пресным. Словно вся соль и весь перец ушли с этим злым человеком.

– Что теперь? – спросил Павка, когда они оказались в их палате.

Ингвар покосился на дулебских гридней. Те, как обросшие плесенью столбы, стояли в коридоре, прислонившись к стенам. Даже голову не поворачивают вслед, только глазные яблоки едва не вылезают из орбит, словно все не могут надивиться на бритоголовых и безбородых мужчин. Уши их, по словам острого на язык Павки, за ночь вытянутся на две трети. А тому, кто в ночном храпе русов выловит что-то важное, княгиня даст пряник.

Павка понял взгляд воеводы, протяжно зевнул, потянулся, и Боян, который тоже понимал с полуслова, тут же захлопнул двери, очень вежливо пожелав стражам доброй ночи.

– Утро вечера мудренее, – повторил Ингвар поговорку русов. – Это мы здесь. Малая часть! А дружина в лесу. Я оставил за себя Влада.

Павка зябко передернул плечами:

– Не хотел бы я проснуться с перерезанным горлом.

– С перерезанным не проснешься.

– Верно! Тогда буду спать спокойно.

Боян, Окунь, остальные русы неторопливо и деловито снимали кольчуги, разоблачались, готовясь ко сну. Ничего не спрашивали, воевода сам скажет, когда придет время.

Ингвар придирчиво осмотрел толстые дубовые двери. Все сделано без единого гвоздика, на шипах да пазах. Как и столы, лавки, лежанки, стены, крыша, подпол… Все из дерева. Недаром же – древляне. Впрочем, в Киеве то же самое. Как и в других местных племенах. Если сжечь весь Искоростень, а это стольный град древлян, то отстроится за то же лето. Такой же в точности, а то и краше. Здесь топоры точат каждый день, топорами играют, с топорами спать ложатся. И сейчас вон даже в потемках топоры, как дятлы, стучат!