Ингвар и Ольха - Никитин Юрий Александрович - Страница 20

Павка подъехал, когда Ингвар свистел, заложив четыре пальца в рот, подзывал коня. Дружинник держался ниже травы, тише болотной воды. Стыд и срам были на лице, а глаз не подымал вовсе. Когда заговорил, голос вибрировал, как лист на осеннем ветру:

– Там сплошные завалы. Еще с прошлой войны остались!

– Что тебе мешает еще? – свистящим от бешенства голосом спросил Ингвар.

– Да нет, ничего! Просто обогнем, только и делов.

– След потеряем.

– Вряд ли она свернет. Отсюда, ежели по прямой, как ворона летит, не больше сорока верст до земель древлян.

– Ворона только в степи летает по прямой, – напомнил Ингвар раздраженно.

Лес наполнялся голосами, храпом испуганных коней. Их заставляли опускаться на колени, проползать под зависшими на ветвях деревьями, переступать валежины, осторожненько обходить трухлявые пни, под которыми могли оказаться ямы.

Наконец Боян сказал со вздохом:

– Все. Дальше не пройти.

– Надо возвращаться, – сказал Павка с надеждой.

– Другого пути нет, – сказал еще кто-то.

– Есть, – отрезал Ингвар.

– Куда? – спросил Павка отчаянно.

Ингвар ответил так, как и боялся услышать от него Павка:

– Вперед!

Человек пройдет везде… если ему припечет.

Но что припекло их воеводе?

Когда даже Ингвар потемнел, как грозовая туча, начал все чаще останавливаться, посматривать назад, Павка вдруг завопил обрадованно:

– След!.. Человечий!

Боян бросил на друга косой взгляд. Павка запоздало понял, что тот заметил тоже, но смолчал, надеясь, что воевода вот-вот даст приказ повернуть обратно. Оттиск каблука был едва заметен, древлянка и здесь старалась бежать, рискуя вывихнуть лодыжки, либо по стволам упавших деревьев, либо прыгала по выступающим из земли корням, либо неслась, как молодой олененок, по толстому ковру прошлогодних листьев. С коня могли бы не заметить, но, к счастью, сами брели пешими, склонялись под нависающими ветвями, едва-едва носами не вспахивали землю.

«Понимает, – подумал Ингвар злорадно и в то же время с тревогой, – понимает, что я могу не оставить погоню. Не зря ее выбрали княгиней взамен погибшего отца. Будь девкой, как другие, поставили бы во главе племени умелого воеводу или мудрого волхва».

Павка и Боян помалкивали, чуяли вину, держались тихие, как мыши под полом, но Окунь наконец сказал встревоженно:

– Она бежит на север? Тогда придется хоть краешком, но пройти через земли дрягвы.

– И что же? – резко спросил Ингвар. Он знал, что скажет дружинник.

– Ни один еще не возвращался живым из их земель. Никто даже не знает, каким богам кланяются. Говорят, пожирают своих пленников живыми.

– Ты хочешь попасть к ним в полон?

– Нет, но…

– Так и не болтай лишнего. Мы должны ее догнать и доставить в Киев.

– Но у нас ее два младших брата! Что может баба?

– Эта может много.

Окунь хмыкнул, приотстал. Ингвар косился на дружинника, желая понять, как он оценивает странные действия воеводы. Похоже, Окунь все-таки считает ее женщиной. Настоящей женщиной. Такие не раз правили и в их племени, даже водили дружины. Просто Окунь ищет повод вернуться в Киев. Насточертело таскаться в тяжелом доспехе по дремучим лесам, не видя синего неба, не видя раздольного Днепра, так похожего на их родное море.

Когда след потерялся снова, Боян воспрянул духом, но воевода был неумолим. Ясно, идут правильно. Если ускорить шаг, то могут догнать уже сегодня. Как ни шустра древлянка, но мужчины, обученные бегать с утра до вечера в тяжелом доспехе и с оружием в руках, все же передвигаются быстрее.

Иногда казалось, что выходят на свежепротоптанные дорожки, но это оказывались звериные тропы. Лес опускался, шел в низину, наконец услышали свежий запах воды. Чуть позже деревья разошлись в стороны, впереди блеснула небольшая речка.

Навстречу катился туман. Плотные, как снежная лавина, клубы наваливались на кусты, зависали на них лохмотьями, пригибали траву, катились, как комья снега. Верхушки деревьев торчали, как погребенные под снегом.

Ингвар сошел вниз почти наугад, деревьев там не стало, повеяло еще большей сыростью. Через десяток шагов увидел впереди воду. Туман плыл над рекой, не соприкасаясь, даже приподнимался, боясь намокнуть еще больше. Его сплющивало о берег, уплотняло, он сгустками перекатывался через камни и полузатонувшие бревна, дальше вламывался в лес, оставляя за собой сырь, крупные и мелкие капли на листьях. За ним следом все блестело, даже цветы и выступившие из земли камешки.

Деревья опускались к самой воде. Дно было песчаное, ровное, в прозрачной воде мелькали серебристые рыбки. Ингвар хотел было пустить коней прямо по речке, вода редко где выше колена, а можно и вовсе мчаться по краю, там едва покрывает копыта, но русло впереди уже грозно перегораживали упавшие стволы сосен. То ли сами рухнули, то ли рука человека помогла. Чертовы лесные люди! Сами же белого света не видят из-за своих завалов. Окунь, посоветовавшись со следопытами, снова догнал Ингвара:

– В двух верстах начинается болото. А где болото, там и дряговичи.

– А обойти?

– Придется, только и справа и слева верст по десять…

Ингвар выругался. До ночи не обойти. А эта змея с серыми глазами может знать тропки через болото.

– Спроси, нет ли дорог через болото? Слишком велико, чтобы быть одной лоханью гнилой воды.

Окунь развел руками:

– Уже спрашивал. Дороги есть, но их знают только сами дряговичи. Болото в самом деле не сплошняком. С берега видны островки с кустами, даже с березками. Но Павка и Боян могут указать только начало дорог! Их видно.

– А потом?

– Дрягович считает шаги. Двадцать шагов, к примеру, прямо, три влево, опять сорок прямо… Кто ошибался, того упыри на дне жабам кормят.

– Жабы не раки, мертвых не едят.

– Воевода… Ты спятил, если думаешь лезть в болото!

Ингвар процедил:

– Мне это говорили часто. Но я еще топчу зеленый ряст.

В глазах дружинника он читал осуждение. Под отчаюгами лед трещит-трещит, но когда-то и ломится. Впрочем, Ингвар не сомневался, что Окунь и в болото пойдет без страха. Этот изгой свою жизнь не ценил, головой часто рисковал вовсе за так, болото и болотники его не пугают. А в Киев рвется лишь потому, что там тепло, пьянка, драки, бабы…

Впереди был просвет, он пустил коня в галоп, рискуя сломать ноги. Воздух в лесу был сырой, холодный. Эта сероглазая змея убежала в чем была, сейчас мерзнет, сейчас ей холодно. Так ей и надо, паскуде. Пусть мерзнет! Пусть замерзнет так, чтобы кожа пошла гусиными пупырышками. На ее нежной коже это будет отвратительно. И пусть проголодается так, чтобы желудок начал грызть ребра.

Только бы не схватила хворь, подумал он с мучительной тоской. Боги, проследите за дурой, не дайте ей заболеть. Пусть мерзнет, голодает, пусть от страха пустит лужу, но только бы не заболела. У него нет с собой хороших лекарей. А костоправ, что едет с дружиной, годится только медведю кости ломать, а не трогать ее нежное тело!

Да, сказал он себе убеждающе, она нужна ему сравнительно здоровой. Даже не для князя Олега. А чтобы ее тонкие кости хрустнули под его железными пальцами. Чтобы испуг метнулся в ее глазах, когда его пальцы ухватят и сдавят ее горло.

Он стиснул зубы, едва успел пригнуться. Толстая ветка вынырнула неожиданно, едва не вышибла из седла. Сзади раздался стук, сдавленный крик, проклятия. Ингвар хмуро оскалил зубы. Окунь чересчур размечтался о теплых киевских бабах. Теперь пусть догоняет коня пешим. Растрясет телеса малость… Впрочем, придется в самом деле замедлить скачку, а то потеряет весь отряд.

Он начал придерживать коня. Вскоре громкий топот и ругань возвестили о том, что Окунь все-таки поймал своего коня. Когда он догнал Ингвара, на лбу пламенел кровоподтек, конь виновато опускал голову. Окунь, хмурый сильнее обычного, с отвращением покосился на гнилое болото, но в голосе было облегчение:

– Надо вертаться. Дальше, как я понимаю, болото.