Имортист - Никитин Юрий Александрович - Страница 83

Ну ладно, пусть будет «обязательство», это понятнее, то же самое, что и Завет, такая аналогия все ставит на свои места. Вступавший в комсомол или в партию коммунистов тоже принимал на себя обязательство быть лучше, чем окружающие его люди. А чтобы не было иных истолкований, в Уставе Торы, Корана, Компартии четко прописано, что значит «лучше». И в каждом предусмотрено строжайшее наказание даже за попытку раскола, за одну мысль о расколе, это же означает гражданскую войну, это стоп всем победам…

В виски кольнуло, я с силой потер ладонями, машинально подумал о новой чашке кофе, решил, что слишком быстро перехожу в стаз наркоманов, встал и прошелся по кабинету.

В кабинет тут же заглянула Александра:

– Господин президент…

– Что? – спросил я сердито.

– Ничего не случилось? – спросила она встревоженно.

– Господи, – вырвалось у меня, – да перестаньте шпионить! Я просто разминаю бедные старые кости.

– На это у вас есть свой массажист, – отпарировала она. – Дежурит вместе с медиками через две комнаты отсюда. Но могу и я… Ладно-ладно, только не бейте, уже исчезаю!

Дверь захлопнулась, я постоял в тиши, собираясь с мыслями. С исламом столкновение начинается, кто бы подумал, и на этом идеологическом фронте. Аятоллы забеспокоились не зря, имортизм начинает перехватывать у него лучшие ценности, присваивать. Как и перехватывать самых фанатичных, но жаждущих прогресса бойцов.

– Мы вершина, – сказал я вслух, – вершина!.. Вершина. Бог говорит сам через наши тела! Мы, которые говорим это, ближе к Богу, ибо он говорит с нами, зовет нас, ждет, чтобы мы встали с ними и тоже начали работать…

Гений, вспомнилось чье-то, есть кровно осязаемое чувство короткости со всей Вселенною, родства с нею. По сути, это понимание родства со Вселенной, с Богом и делает человека гением, а уж имортистом – наверняка.

На дисплее загорелся огонек, Александра спросила опасливо:

– Господин президент… если я не отрываю вас от великих мыслей, то, может быть, примете премьер-министра? Говорит, ему назначено. Я проверила, в самом деле, он должен уже сидеть у вас за столом и что-то докладывать…

– Зови, – велел я и предупредил: – Но есть не давай!

– А пить?

– И пить, – ответил я сердито. Подумал, сказал мягче: – Разве что твоего патриотического сока… но не сразу, не сразу!

Часть III

ГЛАВА 1

Медведев появился, как дрессированный медведь на велосипеде: грузный, в то же время ловкий, с точными движениями, взглядом охватывающий пространство, в котором предстоит выплясывать на велосипеде и без велосипеда. Я встретил на середине кабинета, так принято, обменялся рукопожатием, поинтересовался:

– Подобру ли, поздорову?

– Спасибо, – ответил он, – знаете, господин президент, интересная особенность…

– В чем?

– На этот раз мир взялись спасать люди среднего возраста!

– А что в этом необычного?

Он покачал головой:

– Разве не заметили, кто обычно берется спасать мир? Либо подростки, «пока сердца для чести живы», либо старики. Первые еще жертвенно-благородны и не обременены, а другие – уже не обременены, уже вырастили детей, а то и внуков, теперь могут обратить благосклонный взор и на человечество в целом, среди которого будут жить их внуки, правнуки, праправнуки. Природа распорядилась мудро: подростков можно принести в жертву на благо вида, ибо они еще не создали семей, а стариков уже можно, они уже выполнили свое прямое предначертание по продлению и выращиванию рода.

Я кивнул, указал ему на стол с двумя стульями по обе стороны.

– Понятно, Игнат Давыдович, понятно. Среднему возрасту не до спасения человечества: с головой в семейных заботах, в поддержании семьи, выращивании молодняка, устройстве его в жизни? Спасать будет либо после того, как выпустит всех в полет и освободится, либо…

Я сделал паузу, Медведев сказал с медвежьим оживлением:

– Вот-вот, об этом «либо». Либо угроза нависнет такая реальная, что ее ощутит даже средний возраст! И поймет шкурой, что если не спохватиться, оставить это пацанам и старикам, то не для кого будет выращивать детей. Им жить придется на огромной помойке, заполненной уродами, наркоманами, гниющими на ходу от СПИДа и других болезней двуногих.

Он по взмаху моей царственной длани послушно занял указанное место. Лицо стало государственным, отрешенным от будничных дел, но вместе с тем донельзя торжественным, с некой обреченностью, как будто вот сейчас он мне правду-матку прямо в мои бесстыжие глаза, его тут же на плаху, но зато потом поставят всюду золотые памятники в полный рост, а меня выроют из могилы, как Кромвеля, и вздернут на виселицу.

– Господин президент, – сказал он осторожно, – мы как-то упустили за массой важных дел одну мелочь, что вообще-то далеко не мелочь…

– Что это?

– Надо решать,что делать с винно-водочной продукцией.

– У вас какие-то проблемы? – спросил я.

– Да, – сообщил он. – Я тут подготовил некий проект закона о кое-каких ограничениях, но на меня ка-а-ак набросились! Романовский, видите ли, полагает, что надо запретить выпуск водки, а вот коньяк оставить… именно тот оставить, который он сам пьет, как лошадь, это я не ябедничаю, это к сведению, пусть не брешет насчет умеренно… Леонтьев вообще говорит, что лишь через его труп: по его словам, вся наша экономика держится на продаже водки… Вам надо вмешаться, господин президент!

Он говорил, говорил, я смотрел на его круглое лицо и дрожащие от обиды губы, в черепе вяло уплывали мысли о великолепном ходе Эбн Альсоди Сабае, что так мастерски остановил наступление ислама, расколов его и заставив обе половинки враждовать чуть ли не до всеобщей гражданской войны, а взамен пришла странная мысль, которая никогда меня не посещала. Вот сейчас, когда я президент огромной страны, тем более – имортист, я должен понять и охватить всю ситуацию в целом. Почему человек пьет? Не потому ли, что человек – единственное существо, которое осознает, что существует? И что оно – смертно. Уже это способно наполнить таким ужасом, что человек тут же свихнется, если сразу же не приложится к бутылке и не затуманит мозг до полного затемнения. Но и помимо мыслей о смерти, до которых додумываются совсем немногие, всем приходится думать о будущем, чего никогда, понятно, не делают рыбы, птицы или даже высшие приматы. Никто не планирует, что будет делать, как поступать, реализовывать задуманное. Это совсем новое явление – думать, природа его только-только изобрела. Брака много, чуть ли не вся популяция, за немногими исключениями, должна идти в брак, но современная медицина спасает даже безголовых уродов, а гуманность, мать ее, позволяет глушить и туманить мозг остальным, хотя, по миллиардолетним законам природы, туманщики деятельности мозга должны отбраковываться точно так же, как отбраковываются смертельно больные и нежизнеспособные.

Ладно, поможем природе, совсем изнемогает, ибо человек, тварь ленивая и дрожащая, всегда находит способ обойти запреты и залезть в лужу еще глубже и грязнее вчерашней. Сумели же партийцы ислама, спаянные железной дисциплиной, принять запрет на алкоголь? С завтрашнего дня обнародуем запрет на пьющесть. По крайней мере, сможем это сделать. Вон в США вводили сухой закон, в России дважды или трижды… Правда, сейчас можем поступать жестче. Теперь не старые времена слюнявой демократии, сейчас США бомбит суверенную страну, не считаясь ни с какими международными комиссиями, а все остальные молчат в тряпочку. Так что будем делать то, что надо, а не то, что народ хочет. Для начала изымем из бытия всех алкоголиков, что на учете. Это припугнет просто пьяниц и послужит предостережением обычным пьющим. И заодно еще разок напомним, что человеческий мусор оставим в прошлых веках, в новый мир не потащим.

– Что скажете, господин президент?

Я очнулся, выныривая из горячечных мыслей, что становились все злее и злее, где в красочных видениях я весь этот мусор просто закапывал живыми в землю, чтоб, значит, хотя бы на удобрения сгодились.