Имортист - Никитин Юрий Александрович - Страница 34

Солнце просвечивает через плотно задвинутые шторы, так и хочется открыть все окна, июнь как-никак, но здесь кондишен, терпи на обезжиренном воздухе. Что шапка Мономаха в самом деле тяжела, чувствую теперь каждый день с того дня, как завершился подсчет голосов и кресло президента перешло ко мне. Еще с утра сердце начинает колотиться, будто бегу в гору, в горле пересыхает, метаболизм просто бешеный, мысли скачут и щелкают лбами, как бильярдные шары. Я, вообще-то, здоров как бык, у меня и отец здоров, и мать в порядке, да что там отец и мать: мой дед пьет и ходит по бабам, бабушка не ждет лифта, а поднимается пешком на свой седьмой этаж, однако уже чувствую, как в моем сложном организме пахнет горелой изоляцией, это вспыхивают и превращаются в пепел те, что не восстанавливаются, в желудке скоростными темпами зарождается катар, гастрит, а то и язва, а во всем здоровом рабоче-крестьянском организме начинается всякое от нервов, стрессов и прочей несуществующей фигни.

Не поднимаясь, набрал номер, начал считать гудки. После пятого положу. Хоть и положено после седьмого, но это если незнакомым, где могут оказаться престарелые, а Таня из любого конца квартиры порхнет, как бабочка. Обычно она сразу к телефону, как пчела на сладкий цветок… нет, положу после четвертого.

– Алло? – донесся ее быстрый голос после второго гудка.

– Привет, – едва выговорил я. – Доброе утро… Как ты?

– Со мной все нормально, – прозвучало в мембране, – хоть весь дом гудел сутки. И еще жужжать будет неизвестно сколько. А как у тебя? Государственного переворота не случилось?

– Из-за тебя?

– Из-за твоего неуместного визита.

– Неуместным считаешь ты?

– Ну… как тебе сказать… Во всяком случае, неуместным считают очень даже многие. Начиная с моего мужа, хотя на самом деле польщен, свинья, и кончая твоими министрами.

– Мои даже не заметили, – заверил я. – Это в тихом болоте такое заметно, а у нас настоящие бури!.. Таня, все равно мне маловато… когда ты так далеко. Это смешно и недостойно взрослого и очень даже мыслящего человека, но, мне кажется, часть моих указов и повелений были бы другими… окажись ты рядом.

Она поинтересовалась хитрым голосом:

– Злее? Или мягче?

– Не знаю, – ответил я искренне. – Но у меня такое ощущение, что, будь ты в пределах моей длани, сопи ты у меня за спиной, а ночью если бы закидывала на меня лапки и спала на моей груди или на спине, как маленькая жабка, весь мир бы достиг Царствия Небесного чуточку скорее. Нелепо, если по уму, но я чувствую, что это так…

– Рационалист, – произнесла она чересчур негодующим голосом, – так вот как ты хочешь приспособить меня?

– Да, – ответил я. – Я знаю, не будь у Мухаммада его Фатимы, он не сумел бы сделать имортизм… тьфу, ислам таким ярким и привлекающим народы. Но она была рядом, и потому его душа пела и выгранивала чеканные строки…

– Мир другой, – прошептала она в трубку, – только мы… все такие же древние. А надо быть вногуидущими!

– Вногуидущими, – спросил я, – это вот так: любить меня… если ты вправду любишь, но жить с другим человеком?

– А разве так важно, – спросила она, – с кем занимаешься сексом? Сам знаешь, взрослые люди таким пустякам не придают особого значения. Но у меня здесь дочь, что обожает отца. У меня родители мужа, они в соседнем корпусе, мы обычно ужинаем вместе… Если отсюда уйду совсем, я доставлю огромное, просто огромное несчастье всем! А потешу только свое сердце…

Я не сказал, что еще больше – мое, не понравилось само слово «потешу», что за термин, когда о таком божественном чувстве еще Августин сказал: люби – и делай что хочешь. Он не сказал «верь», а сказал именно «люби», ибо в этом слове и божественный смысл, еще выше, чем в «верь», и откровение, и божественная воля, что в любви сокрыто гораздо больше, чем мы знаем, чем предполагаем и чем даже надеемся.

– Ты чего молчишь? – спросила она. – Думаешь над поставками ракетного оружия в Индию?

Я горько усмехнулся:

– Что ракетное… Я уже забросил куда более мощное оружие. В Индию, Европу, Китай, Штаты… даже по России пошло. Что тебе сказал муж, когда узнал?

– О твоем визите? Удивился, конечно. Я тебе говорила, у нас отношения весьма свободные. Я знаю о его женщинах, он знает о моих связях. Он вовсе не возражал еще тогда, когда ты не был… даже кандидатом в президенты. Помнишь? Ты мог бы приходить к нам свободно. Даже в его присутствии. Сейчас же он, как я говорила, польщен. Не тем, правда, что я вот такая, ведь президент может выбирать бабс по всей России… да и за рубежом, но и тем риском… ну, сам понимаешь, ты очень уязвим. В смысле, твоя репутация уязвима.

Ее голос дрогнул, я ощутил, она вдруг поняла, что я в самом деле уязвим не только в смысле репутации. Ее дом окружен сотнями домов повыше, на все крыши не посадишь охрану. Где-то может оказаться как раз не наш снайпер.

За дверью послышались шаги, приглушенные голоса. Я сказал Тане грустно:

– Извини, вот и поставки оружия в Индию… Позвоню позже.

– Не рискуй, Бравлин!

Я положил трубку, душевая работает исправно, душ Шарко, в наличии три вида бритв и куча кремов, а на случай, если президент окажется любителем экзотики, припасена электробритва от самой модной компании.

Закончив туалет, я оделся и вышел. В моем кабинете все так же пусто, хотя голоса я слышал отчетливо. Едва успел опуститься в кресло, в кабинет заглянула Александра, сказала почему-то шепотом:

– Доброе утро, господин президент!.. К вам просится руководитель департамента управления делами президента.

Она смотрела вопросительно, по моему виду поняла, что понятия не имею, о ком речь, сказала торопливо:

– Господин Петров очень важный человек в вашем аппарате! Он уезжал на три дня по вашему же поручению…

Я наморщил лоб, припоминая, перед глазами мелькают сотни лиц, накладываются одно на другое, все одинаковые по выражению, в каждом присутствует необходимая чиновничность, высокая степень чиновничности, государственная, из-за чего все смазываются, рожу футболиста или оперного певца сразу бы вычленил…

– Не помню, – признался я. – А ты тогда кто?

– Я – начальник канцелярии президента, – сказала она. – Если, конечно, вы меня еще не сменили. Вы, мужчины, такие непостоянные!..

– Спасибо, – пробормотал я, – что во мне еще замечают мужчину. Польщен. А этот, значит, руководитель департамента управления делами президента?.. Ну-ну, если бы я еще понимал различие… Вы что, друг другу хвосты заносите на поворотах?

Она мило улыбнулась:

– Господин президент, на самом деле работы хватает. Вы еще не вникали, не знаете. Парите себе там в заоблачной выси… Вы ведь отдаете приказы, а у нас никто не бросается их выполнять, вот в чем дело! Наши службы еще и для того существуют, чтобы проследить за выполнением, кроме всего прочего…

– А что делал Петров? Как я понимаю, выполнял распоряжения предыдущего президента, – предположил я. – Ведь я не задавал ничего особенного. Верно?

– Существует такое понятие, как преемственность власти, – напомнила она. – Как и нерушимость некоторых договоров, обязательств и так далее. Хотя многое вам придется подтверждать заново.

– Зови, – велел я. – И не забудь чашку кофе.

Она ужаснулась:

– Натощак?

– Если родина требует, – ухмыльнулся я. – Замечательная отговорка, да?..

– Сок сельдерея прочищает мозги тоже, – сообщила она, не сдвигаясь с места. – Еще лучше.

– Ты на полставки и у наших медиков, да?.. Ладно, к кофе принеси и булочку. Это смягчит, смягчит.

На экране появилось лицо Александры.

– Господин Волуев вернулся с выполнением одного деликатного дела.

– Волуев? А чего это он у тебя испрашивает разрешения? – удивился я. – А, понятно, ты теперь по иерархии старше?.. Поздравляю.

– Спасибо, господин президент, – ответила она, нимало не смутившись.

Волуев вошел без подобострастия и чинопоказухи, как вошел бы рядовой инженер в кабинет завсектором. Сдержанно поклонился, доложил бесстрастно, взгляд его покоился на мне, не прилипая, но и не соскальзывая: