Гиперборей - Никитин Юрий Александрович - Страница 77

Драккар вздрогнул от удара. Борт затрещал, на палубу начали прыгать новгородцы. Первый же сошелся грудь в грудь с обнаженными до пояса двумя берсерками, и оба сразу окрасились кровью. Один скоро упал, кровь хлестала из разрубленной шеи, а другой, весь залитый кровью, яростно рубил мечом. Искры летели от булатных доспехов ушкуйника. Тот морщился от жестоких ударов, но хладнокровно наносил удары сам, и берсерк, затупив меч о закаленный харалуг, сраженный, упал во весь рост, как срубленное дерево.

Ушкуйники, закрывшись щитами, умело и хладнокровно отражали напор воинов-зверей. Булатные мечи сверкали. Олег видел, как сшиблись над головами два меча: берсерка и ушкуйника. Булатный меч перерубил меч викинга, как деревянную жердь, и вонзился в плечо берсерка. Воин обезумел не от ран – берсерк падает лишь от усталости, – оскорбительна потеря оружия. Он прыгнул, вцепился окровавленными пальцами в кудрявую бороду новгородца, и оба грохнулись на дощатую палубу.

Олег отступил к мачте, Рудый с готовностью прижался спиной с другой стороны. Кровавый бой кипел по всему кораблю, но схватка стала похожей на бойню. Ушкуйники, судя по всему, уже не раз имели дело с берсерками. Выстояли, не дрогнули при бешеном натиске, остановили первый удар. Их стальные доспехи даже не прогнулись, а острые мечи, встретив не защищенные доспехами тела, рубили, как на бойне.

Старые волхвы рассказывали, вспоминал Олег, что в древности тавроскифский князь Ахилл водил за море корабли в помощь эллинам. Те воевали Трою, что, как бельмо на глазу, сидела на богатом хлебном пути и грабила все проходящие корабли. Ни троянцы, ни эллины тогда не знали ни булата, ни железа – все были в медных латах, даже лучшие из героев, как медноблещущий доспехами Гектор и его греческие противники. Тавроскифы явились в булатных доспехах, ибо железной руды немало в их болотах, а выковывать булат из сырого железа анты научились давно. Эллины и троянцы не могли пробить своими деревянными копьями с медными наконечниками стальные панцири антов, которых греки называли мирмидонянами, переведя слово «ант» на свой язык, ибо и то и другое означает муравьев. И греки, и троянцы охотно рассказывали басни о зачарованном оружии мирмидонян-антов. Воевода Аристей пытался научить местных кузнецов, но легче и приятнее было повторять сказки о подземных водах Стикса, чем учиться тяжкому ремеслу… Когда погиб Патрокл, Ахилл учредил погребальные игры и как высшую награду положил поверх всех наград слиток железа. Простого железа-сырца. Для греков и оно великая диковинка!

Ушкуйники деловито, плечом к плечу, очистили драккар, без жалости прикончили тяжелораненых. Один оглянулся на Рудого, посоветовал мрачно:

– Надень шлем. Хохол твой на макушке… могут принять за чужака.

– Мы свои, – поспешно заверил Рудый. – Далеко до Новгорода?

– За недельку доберетесь, если кони добрые. А ежели поплывете с нами, то через пять дней там будете.

– Спасибо за добрый совет. Вы купцы?

– Знамо дело!

– Может быть, выпьем за дружбу, в кости сыграем? – предложил Рудый.

Ушкуйник оглядел его с головы до ног, в короткой усмешке блеснули его ровные зубы:

– Тебя Рудым кличут?.. Тебе бы бороду отпустить. Знают слишком. А кто не знает, тот слыхивал.

Он спрыгнул с корабля за соратниками, они же – сотоварищи, ибо на их коче товару было навалено выше головы. Олег проводил его хмурым взглядом: не нравилось превращение отважных ратников в товарищей. Если и суждено Новгороду сгинуть, то только от такого превращения.

К Олегу и Рудому подошел Асмунд. Он был в крови с головы до ног, но рот расплывался до ушей, глаза блестели. С затупленного лезвия топора капала кровь. Рюрик обеспокоенно склонился над Умилой, а Гульча с облегчением бросила кинжал в ножны. Князь, как и его воевода, был по уши в крови.

Рудый покосился на пещерника: только они двое дрались без охоты, по нужде. У каждого причины, хотя и разные. Рудый, как понимал Олег, перерос детский возраст драчливости, в котором надолго застряли Рюрик и Асмунд, – мол, если уж драться, то лишь там, где пахнет близкой выгодой. Но почему пришли на помощь ушкуйники?

Между драккарами на мелководье все еще кипела сеча. Ушкуйники зашли широкой цепью, прижали берсерков Локхида к викингам Сигурда. Трое ушкуйников не спеша принесли луки – один за другим в воду опустились семеро берсерков, утыканных стрелами. Дальше стрелять не решились: воины сшиблись грудь в грудь, падали в обнимку, царапались, кусались. Берсерки почти не обращали внимания на ушкуйников, с лютой злобой бросались на викингов Сигурда.

Локхид сражался, окруженный отборными воинами-зверями. В его руках блестели два меча, широкая грудь окровенилась от мелких порезов. Он выл, скрежетал зубами, часто вскрикивая:

– Сигурд! Сигурд, ты трус!.. Сразись со мной, Сигурд!

Трое воинов наконец пробились через ряды сражающихся, впереди мчался, поднимая брызги, Сигурд. В его глазах была свирепая радость. Он застонал от радости, когда оба сошлись на длину меча.

– Наконец-то, – выдохнул Сигурд. – Я нашел тебя, осквернитель…

– Это я нашел тебя, совратитель!

Они сшиблись, как две скалы. Вокруг в воду падали сраженные воины, стоял сплошной крик, звенело оружие, в ноги тыкались плавающие на волнах трупы, пальцы смертельно раненных пытались ухватиться за ноги живых.

Рюрик и Асмунд азартно вскрикивали, топали, били себя кулаками по бокам. По их возгласам Олег понял, что берсерки Локхида пали все, ушкуйники и викинги Сигурда уже грабят захваченные драккары, а два ярла так же люто бьются на мелководье, то приближаясь к суше, то загоняя друг друга в воду по горло.

Потом награбленное Локхидом добро начали переносить на драккары, кое-что ушкуйники взяли к себе на коч. Ярлы все еще дрались, вокруг них качались на волнах полузатонувшие берсерки, а своих убитых люди Сигурда сносили на головной драккар Локхида. С берега начали таскать сухой хворост.

Наконец с мелководья раздался торжествующий вопль. Рюрик и Асмунд подняли к небу меч и топор, радостно заорали. Судя по всему, Локхид опускался в воду, пораженный насмерть или раненный так, что уже никогда не возьмет в руку меч и даже не поднимет и чашу.

Олег вздохнул, его пальцы в который раз перебирали обереги, останавливаясь на черной рыбке. Это означало гибель на воде, и он пытался мыслью уйти еще дальше, отстраниться, в то время как его душа, связанная невидимыми нитями со всем миром, пыталась предупредить об опасности. В сутолоке дней ее слабый голос не слышишь, лишь во сне иной раз поймешь предостережение, а чтобы услышать наяву, надо прибегать к особому языку волхвов.

Он разжал ладонь. Снова – рыбка, выкрашенная в черный цвет.

Он повернулся к друзьям, поморщился. Ушкуйник сказал, что отсюда всего пять дней ходу… Но где-то на берег уже вышли посланцы Семерых. Если остаться с людьми Сигурда, то погибнут все, включая ушкуйников.

На берегу была устроена короткая тризна. Сигурд, покрытый свежими ранами, веселился, сложил две висы о победе над презренным Локхидом. Ушкуйники пили и веселились без разгула. Буйные по натуре, они выглядели степенными и рассудительными. Награбленное поделили, оба чужих драккара сожгли. Доспехи, содранные с Локхида, Сигурд велел набить соломой, подвесил на мачте, но чучело мешало парусу. Пробовал выставить на носу – получалось, что Локхид и мертвый командует его людьми, а на корме чучело мешало, на него постоянно натыкались. Разозленный Сигурд сбросил чучело за борт, доспехи просвечивали на мелководье остаток дня, пока двое из викингов не вытащили и не разделили между собой дорогое снаряжение погибшего ярла.

– Зачем вам уходить? – удивился Сигурд. – Вы показали себя великими воинами! Часть добычи – ваша. Через пять дней будем в Новгороде, вместе попируем.

– Надо побывать в одной веси, – пояснил Олег. – Малая, неприметная, но там захоронены мои предки… Надо поклониться по дороге.

– Долг есть долг, – рассудил Сигурд. – Мы всем обязаны своим предкам! Они нам дали жизнь – самое ценное из сокровищ. Увидимся в Новгороде! Что выделить из общей добычи?