Фарамунд - Никитин Юрий Александрович - Страница 86

Он слушал ее, хмурясь, глаза то опускал в столешницу, когда она призналась, что послала на свое ложе служанку, то внимательно всматривался в ее лицо, и тогда Брунгильда делала свой голос спокойнее, недостойно так горячиться и выплевывать слова, словно из печи выстреливаются горящие угольки.

Наконец старый воин задвигался, стул жалобно завизжал, а голос Тревора прозвучал невесело:

– Прости, я не знал… Хотя, прости, я не думаю, что тебе надо было…

– Что?

– Ну, посылать вместо себя Клотильду. Это в самом деле для него оскорбление!

Она сказала горячо, скрывая смущение:

– Он его проглотил!

– Это говорит о его благородстве, а не о твоем… твоем… эх, ладно, уже ничего не поделаешь. Тогда я посылаю к нему гонца! Весной он сможет вернуться к войску с хорошим пополнением из родных краев.

Глава 32

С того дня Брунгильда жила в странном мире, когда время словно бы застыло, а она сама чувствовала себя красивой бабочкой, попавшей в сладкую пахучую смолу на молодом дереве.

День тянулся нескончаемо медленно, вечер никак не приходил, а когда наступала ночь, Брунгильда несколько раз просыпалась в темноте и со страхом думала, не наступила ли обещанная древними богами, а ныне демонами, та самая вечная ночь, что продлится до рождения нового мира?

Сегодня она позволила служанкам расчесать ее волшебные золотые волосы, сама выбрала ленту, долго рассматривала в зеркале свое безукоризненное лицо.

– Идите прясть, – велела она наконец. – Воду в ванне нагреете на ночь.

Снова то и дело подходила к окну, наконец, рассердившись, пошла по огромному дворцу, суровая и властная, как и подобает хозяйке города, супруге могучего конунга, перед которым трепещут властелины окрестных земель…

Когда шла по галерее, впереди послышался веселый девичий смех. Брунгильда остановилась, показалось, что прозвучало ее имя. Тихохонько, презирая себя за недостойное поведение, приблизилась к перилам.

Внизу служанки пряли шерсть, весело перехихикивались, сплетничали, а в самом центре была, как теперь повелось, Клотильда. Веретено мерно жужжало, но Брунгильда услышала веселый голосок служанки:

– И не приставайте!.. Все равно ничего не расскажу!.. Нет-нет, никаких подробностей… Мой господин разгневается за такое. Одно скажу: на ложе он так же великолепен и силен, как на поле брани. Когда его сильные руки хватают меня и бросают на ложе, я умирают от счастья раньше, чем он возьмет меня!

Служанки взвизгивали, их глазенки блестели, а на щеках разливался румянец. Брунгильда слушала с гневом, сердце начало колотиться, а дыхание пошло из груди частое, обжигающее. Эта мелкая служаночка позволяет себе смаковать подробности, хотя только что заявила, что господин такого не позволит… Она смеет рассказывать, какие у него руки, какие губы, какое сильное и горячее тело!

Ее тряхнуло так сильно, что опомнилась, огляделась дикими глазами, до боли прикусила губу. Что с нею? Разве не она послала служанку на его ложе? Уж не приревновала ли к служанке этого разбойника, что поднялся из простолюдинов, но так им и остался?

С этого случая дни потянулись еще мучительнее. Ночами она просыпалась, ворочалась, вставала и смотрела в окно, но рассвет все не наступал.

По галерее старалась не ходить, вдруг кто увидит, решат, что подслушивает нарочно, это же урон чести благородной женщины!

И все же однажды поймала себя на том, что вместо привычного для благородной дочери патриция занятия с лютней она пошла по веранде, обошла по длинной дуге, пока не остановилась над нижним залом, где служанки пряли шерсть.

Клотильда все так же в серединке, ей теперь все уступают лучшее место, и вообще все к ней относятся, как… Брунгильда запнулась, подыскивая подходящее слово, долго искала, затем холодок прокатился по спине, когда поняла, что сама не решается сказать правду. Да, уже все слуги в крепости начинают относиться к Клотильде вовсе не как к простой служанке. Да, служанку любой мужчина может затащить в постель или даже использовать в любом сарае, конюшне или просто укромном углу. И если даже так поступает конунг, это не меняет к ним отношения, как к простым служанкам.

Но к Клотильде относятся иначе… И потому, что она, как уже известно, постоянно согревает ложе рекса, и потому, что остальными он пренебрегает, а свободное время проводит со своими ярлами.

Решившись, она начала быстро спускаться по лестнице, настолько быстро, насколько позволяли прямая спина и прямой взгляд дочери знатного патриция, из-за чего не видела ступенек, споткнулась и едва не загремела по лестнице, но, к счастью, успела ухватиться за перила.

Но, к несчастью, находилась на последней ступеньке. Служанки прыснули, пугливо опустили головы, но искоса переглядывались и гнусно хихикали. Она была уверена, что даже корчат за ее спиной рожи и высовывают языки.

Она холодно осмотрела Клотильду:

– Это ты им мешаешь работать?

Клотильда испуганно поднялась, поклонилась:

– Что ты, госпожа! Мы работаем, как всегда…

Лицо ее, всегда чистое, сейчас было в бурых пятнах, щеки чуть обрюзгли, а талия стала вдвое шире.

Брунгильда сказала мстительно:

– Вместо сплетен лучше бы пели что-нибудь! Духовные песни, к примеру. А то и рожа стала, как мятое одеяло, и растолстела…

Клотильда вспыхнула от обиды. Брунгильда с удовлетворением ощутила, что ее стрела попала в цель.

– Зря вы меня обижаете, ваша милость, – произнесла Клотильда с настолько великим смирением, что Брунгильда сразу насторожилась. – Просто повитухи говорят, что если плохо выгляжу, то у меня будет мальчик. А если очень плохо, то сильный, крупный и красивый…

Брунгильда охнула, будто ей ударили в живот. Застыла с неподвижным лицом, в ушах раздался звон. Перед глазами качалось лицо служанки. Теперь она мстительно улыбалась.

– Ма… альчик, – повторила Брунгильда с трудом. – Ты хочешь сказать, что ты… беременна?

Но теперь и сама видела отчетливо, что и растолстевший живот, и пятна на лице, и складка на щеках – все говорит, что служанка не меньше чем на пятом месяце. А то и на шестом.

– Да, ваша милость, – сладко ответила Клотильда. – У меня мальчик будет, сильный и красивый. Такой же, как его отец.

Брунгильда со всех сторон чувствовала направленные на нее взгляды служанок. Их руки двигались машинально, пальцы промахивались мимо шерстяной нити. Эти взгляды заставляли ее держать спину ровной, лицо неподвижным и плечи развернутыми.

Очень холодно она сказала:

– А… ну, бастард… он даже не бастард, ибо сам рекс не блещет происхождением.

– Ваша воля, – ответила Клотильда смиренно, – как скажете! Но мой ребенок все же сын конунга, благородного происхождения сам рекс или нет.

Брунгильда содрогнулась, словно стройное дерево, по которому с размаха ударили тяжелым топором. Ничего не сказав, она обвела царственным взглядом эти согнутые спины. Руки служанок задвигались быстрее, так же величественно покинула помещение, как и пришла. Правда, по ступенькам подниматься не рискнула, ее шатало, потому вышла во двор, постояла под свежим ветерком, а затем окольной дорогой вернулась в свою палату.

В своих покоях ей хватило сил, чтобы задвинуть засов на двери, только тогда упала на постель и разрыдалась.

А потом, наплакавшись, вся подушка сырая, долго сидела в одиночестве, чувствуя себя разом подурневшей, с мятым лицом и красным распухшим носом.

Тогда в какой-то момент едва удержалась, чтобы не вцепиться в волосы этой бесстыжей служанки. Бахвалится тем, что рекс использует ее вместо подстилки! Тварь, подлая тварь…

Послать на тяжелые работы? Теперь уже нельзя. Хотя, конечно, это в ее власти, но всяк скажет, что она, владетельная патрицианка, приревновала к этой бесстыжей шлюхе! Да, так и скажут…

Она с холодком ощутила, что если скажут, то скажут… правду. То, что сейчас творится в ее душе, в самом деле напоминает глупую постыдную ревность, свойственную низшим сословиям.