Фарамунд - Никитин Юрий Александрович - Страница 84

Но куда делись эти огромные армии, под железной поступью которых вздрагивала земля? Римская армия состоит из тех же франков и готов, которые служат империи и защищают ее от других наступающих франков и готов! Так что сами римляне не гибнут в постоянных боях, кто им мешает плодиться?

– Не знаю, – ответил Громыхало.

Фарамунд вздрогнул, не сразу сообразил, что рассуждает вслух, как дикий лесной человек, что привык в лесной глуши разговаривать сам с собой.

– Ничего не знаю. Этого никто не может понять… Может быть, это и есть самая великая тайна на свете? Какой-то народ по воле богов начинает расти, покорять соседей, взбирается на вершину могущества, правит миром… А потом все рушится разом! Нет, не всегда разом. Рим до-о-о-олго набирал мощь… Войны, завоевания, войны… Он тысячу лет покорял мир. А потом еще тысячу правил. Так что и сгинет не в один день. Но сгинет.

– Почему? – спросил Фарамунд настойчиво. – Почему?

Громыхало напыжился, рекс выглядит угнетенным, непонимающим.

– Такова воля богов, – изрек он многозначительно. – Даже не воля, а…

– А что?

– Закон, – бухнул Громыхало еще значительнее. – Закон, который боги установили… и теперь даже сами не могут изменить. Всегда так было, всегда так будет. Народы рождались, росли, матерели, старели, мерли… Одни быстро, как комары… другие долго. Но все мерло. И все начиналось сначала.

Фарамунд простонал сквозь крепко сжатые челюсти. Щека дергалась, словно внезапно заболели зубы.

– Так неправильно, – прошептал он. – Неправильно!

– Неправильно, – согласился Громыхало. – Хотя, почему?.. Боги знают, что… ха-ха!.. человеку делать.

– Неправильно, – повторил Фарамунд.

Громыхало с удивлением заметил, как лицо рекса потвердело, а взгляд стал злым и острым.

– Ты чего? – спросил он с удивлением. – Против воли богов?

Фарамунд покачал головой.

– Воля богов… Боги тоже рождают и умирают. С ними умирают и придуманные ими законы. Сейчас из Рима по племенам Европы разбрелись проповедники новой веры. Кто знает, может быть, удастся разорвать этот круг?

Лес тянулся огромный, дикий, темный. Некогда прорубленная дорога превратилась в звериную тропу, да и ту теснили деревья. Говорят, когда-то здесь были золотые рудники, но римляне выбрали последние крупицы золота еще несколько веков назад. Больше золота на севере Европы не осталось, и римляне сразу утратили интерес к этой земле.

Когда руды не осталось, местным жителям пришлось охотиться, но кто-то предпочел охотиться на тех, кто охотится на дичь. Но и сами охотники умели охотиться не только на четвероногую дичь… Через сотню лет из этого леса вышли дикие люди, что почти не отличались от зверей, и разорили первое поселение в долине. Так впервые мир соприкоснулся с франками.

В этом лесу, по слухам, чуть ли не на каждом дереве сидят дриады, по вершинам днем порхают эльфы, а темными беззвездными ночами между деревьями неслышно скользят маленькие коренастые фигурки с большими кирками через плечо. Они все еще добывают золото и драгоценные камни, и лесорубы ночами у костров шепотом рассказывали о несметных богатствах, что хранятся в подземных пещерах.

Но из глубин леса все выплескиваются и выплескиваются новые лесные люди. И все – на юг!

Унгардлик еще в первый же день выслал вперед сотню всадников. Они исчезли, как в воду канули. Громыхало заревел веселую песню про лесника и сумасшедшую эльфиню с тоненькими крылышками. Сотню захватить невозможно: в движении постоянно высылает во все стороны десятки, а те вдобавок отпочковывают по два-три всадника, что немедленно подадут сигнал при первых же признаках опасности. Это не трусость, их задача – не сражаться, не искать славы в поединках, а вовремя предупредить. Если не вернулись, значит – дорога свободная…

За сутки до Римбурга на дороге показались два скачущих навстречу всадника. Вскоре Фарамунд рассмотрел грузного Тревора, а рядом на белом жеребце восседал прямой, как свеча, красивый всадник в сверкающих доспехах. Редьярд выглядел напряженным, но при виде Фарамунда его замороженные губы слегка раздвинулись в улыбке.

Тревор раскинул руки.

– Фарамунд!.. Фарамунд!.. Дай я тебя обниму!.. О тебе сейчас только и говорят!.. Все окрестные конты прислали к нам заверения в покорности и преданности. Под твоими ногами гремит земля и качается небо!..

Фарамунд дал себя обнять, но в груди стало холодно. Даже горло перехватило, он молча похлопал старого воина по спине, отстранился. Редьярд смотрел осуждающе, в глазах был холод.

Тревор все еще держал Фарамунда за плечо. Конь под ним беспокойно переступал с ноги на ногу. Щеки Тревора раздувались, как у веселого хомяка, только голос стал менее грохочущим:

– Рекс!.. Я вижу, ты и сейчас помнишь о Лютеции?..

Фарамунд протолкнул сквозь перехваченное судорогой горло:

– А как же иначе? Она была твоей племянницей…

– У меня есть еще одна племянница, – возразил Тревор. – Твоя супруга, кстати.

– Хорошо, – ответил Фарамунд, – что хоть не назвал женой.

Он заметил, что Редьярд посматривает на него украдкой. Этот блистающий воин всегда держался отстранено, пренебрегал им как простолюдином, так и рексом. Даже когда он вошел в нынешнюю мощь, когда окрестные конты сами льстиво склонили головы, страшась близости такого соседа, Редьярд держался в стороне, ни разу не назвал его рексом.

Но сейчас Фарамунд видел, как Редьярд мучительно ищет и не находит повода, чтобы заговорить. Кони неслись галопом, совсем редко переходили на рысь, Фарамунд с наслаждением подставлял лицо встречному ветру. Земля грохотала под копытами, этот стук будоражил кровь и странным ритмом отдавался в черепе.

– Фарамунд!

Редьярд скакал на своем красавце жеребце рядом. Конская грива развевалась по ветру, Редьярд угрюмо смотрел на Фарамунда, лицо стало бледным, а красивые выразительные глаза запали, словно после долгого поста.

– Фарамунд! – повторил он. Видно было, как он сделал усилие, затем выдавил: – Рекс!.. Конунг! Я впервые называю тебя конунгом, но в самом деле ты… твое племя… ты уже больше, чем конунг. Ты собрал такое войско, что в состоянии поглотить всю Галлию. Может быть, тебе даже удастся нанести последний удар Риму… Но ты понимаешь, что это означает?.. Мы, франки, ввергаем культурный мир в эпоху хаоса, мрака, невежества…

Фарамунд смолчал, щурился от встречного ветра. Слова «культурный мир» ничего ему не говорят, но вот то, что римляне должны уйти, исчезнуть, это понятно даже деревьям в лесу. Там гниль всегда уступает место сильным молодым дубкам. Вернее, не уступает, а молодые дубки теснят сами.

– Нам нужны новые земли, – сообщил он. – А с севера нас теснят.

– Но не так… – простонал Редьярд. – Не так!

– А как?

Редьярд выровнял коня, чтобы несся с конем Фарамунда ноздря в ноздрю, вскрикнул:

– Раньше не было такой жестокости!.. Раньше культурные нации дрались… с менее культурными! И всегда побеждали! Цивилизованные эллины много веков воевали с цивилизованными персами, цивилизованные македонцы разгромили цивилизованную Мидию, еще более цивилизованный Рим покорил и Персию, и Македонию, и Египет, и Элладу!.. И с тех пор правил миром. Не Рим, а цивилизация правила миром! Но впервые… впервые!.. из темных отвратительных лесов и вонючих болот вышла самая настоящая дикость, что тупо уничтожает всю культуру!.. Я видел, как наши франки убивали ученых, юристов, поэтов… Для них это самые бесполезные люди!..

Фарамунд вспомнил, как его самого передернуло от вида своих соратников, когда тупо и остервенело разбивали молотами мраморные статуи в захваченном римском городке, едва не бросился останавливать, когда вытаскивали из библиотеки корзины с книгами и засыпали ими огромную яму на дороге…

Но в то же время в словах красавца-франка… вернее, как бы за словами, чувствовалась и некая огромная, как гора, неправда.

Не находя слов, он стегнул коня, что делал крайне редко, тот оскорблено взвизгнул, их бросило навстречу рвущему глаза и губы уже не ветру, а урагану.