Фарамунд - Никитин Юрий Александрович - Страница 24

– Какая у меня воля над разбойником?

– Больше, чем у богов! – вырвалось у него.

– Не богохульствуй. Бог един.

– Больше, чем у единого бога, – ответил он горячо, но покорно. – Потому что этот Бог для меня – Ты, госпожа. Я, когда очнулся, то сквозь туман увидел твой лик и был уверен, что я уже на небесах… Я и сейчас всякий раз на небесах, когда тебя вижу. И я знаю, что небо и рай там, где ступает твоя нога.

– Не богохульствуй, – повторила она, но уже беспомощнее. Голос ее изломался, а рука вздрогнула, когда указала на дверь: – Уходи!

Клотильда смотрела круглыми блестящими глазами. Вздрогнула, словно выходя из чудесного сна, сказала торопливо:

– Да-да, тебе пора уходить. К нам вот-вот заглянет доблестный Редьярд.

Фарамунд дернулся, пальцы сжались в кулак.

– А он зачем?

Лютеция смотрела холодно, до объяснений не снизошла, а Клотильда, чувствуя странную жалость к этому сильному человеку, сказала торопливо:

– Он всегда заходит проститься перед сном! Проверяет, чтобы двери были заперты на ночь. И дает мне всякие умные наставления.

Она презрительно фыркнула. Лицо Фарамунда дергалось, губы вздрагивали. По лицу ходили пятна, желваки то вздувались так, что вот-вот прорвут кожу, то исчезали вовсе. Клотильда обольстительно улыбалась, показывала всем видом, что уж она-то не отходит от госпожи ни на шаг, беспокоиться за нее не надо.

Он взглянул на нее с такой горячей благодарностью, что Клотильда в ответ едва не заревела. Страшный разбойник совсем не такой уже и страшный. Потому что сейчас он беспомощен, сейчас не отобьется и от цыпленка: вот слезы уже застилают глаза, а голос дрожит, как тростник на ветру.

– Надо идти, – сказала она настойчиво. – Уходи, разве ты не понимаешь?

Она ухватила его за руку, тащила, разворачивала, пока не выставила за порог. Фарамунд шагнул в тень, ночь проглотила его высокую фигуру.

На следующий день удалось перехватить сборщиков дани. Люди конунга возвращались с дальнего конца земель, когда с деревьев внезапно со свистом полетели стрелы, камни. Из кустов выпрыгнули разъяренные люди с оружием в руках.

Люди конунга ехали беспечно, даже шлемы сняли: день жаркий, влажный, пот заливает глаза. Камни, выпущенные из пращ, оружия плебса, со страшной силой разбивали черепа, а стрелы находили уязвимые места в латах. Треть легла от стрел и камней, но оставшиеся успели оказать отчаянное сопротивление.

У конунга в отряде служили отборные бойцы, лучшие из лучших. Несмотря на перевес в людях, разбойники заколебались, но впереди шел, как косарь смерти, их страшный в бою вожак, рядом с ним свирепо крушил любые доспехи молотом Громыхало, а с другой стороны двигался Вехульд, щит в его руке принимал все удары, а топор разил врага очень точно.

Ни один из людей конунга не пытался спасти жизнь бегством. Последний сражался, прислонившись спиной к дереву, а когда ему предложили сдаться – оставят жить и даже отпустят, он только плюнул в их сторону. Фарамунд велел убить его стрелами, чтобы не рисковать людьми.

Сборщиков подати было всего двенадцать, но это оказалось двенадцать наборов великолепных доспехов, двенадцать мечей, подобных он не держал в руках, двенадцать настоящих стальных шлемов!

Он пересчитал монеты, золото, присутствовали только Громыхало и Вехульд, остальные у костра жадно делили добычу. Фарамунд своей волей велел два полных набора доспехов и оружия выделить для его ближайших помощников: Громыхало и Вехульду. Все прочее – членам шайки, и теперь делили «по справедливости»: меч – одному, щит – другому, шлем – третьему, доспехи – четвертому, а сапоги вовсе доставались пятому.

– Можно начинать, – сказал он, когда поднял голову. Встретился взглядом с горящими глазами Громыхало и Вехульда. Они, не отрываясь, жадно смотрели на россыпь золотых монет. – Можно выбрать место и… начинать строить собственный бург. Если нам это нужно.

Своих велел закопать поглубже, набросать тяжелых камней, чтобы звери не разрыли. Обратно к своему логову возвращались довольные, гордые. Впервые не просто ограбили земледельцев или небольшой обоз без охраны, а напали на самих людей конунга!

– Как думаешь, – спросил Громыхало озабоченно, – пошлет конунг нас разыскивать?

За Фарамунда быстро ответил Вехульд:

– Конечно, пошлет. Для него это оскорбление, а не просто потеря денег. Но теперь я понял, почему мы так далеко ушли от своих мест! Верно?

Их взгляды обратились на Фарамунда. Тот кивнул:

– Да, живых мы не оставили. А в этих краях орудуют другие шайки. Вот пусть конунг их и ловит.

– И развешивает по деревьям! – хохотнул Громыхало.

– А земледельцы жиреют, – добавил Вехульд мечтательно. – А потом придем мы…

Фарамунд насторожился, впереди засвистели дрозды. Громыхало прислушался, вскинул руку. Отряд остановился, люди поспешно вытаскивали мечи и топоры, стараясь делать это беззвучно. Лучники тут же достали из сумок мотки тетивы, торопливо зацепляли петлями за рогульки.

– Много, – сказал Громыхало негромко. – Семь… десять… больше!

Дрозд пустил заливистую трель, умолк. Фарамунд не знал этого языка разбойников, но смутно понял, что отряд вооруженных мужчин больше двух десятков углубился в лес. Они идут в их сторону, словно ищут именно его шайку. Или его лично.

Он только повел рукой, а Громыхало уже молча загнал лучников в дальние кусты, копейщиков и умельцев с топорами укрыл за ближними. Сам он присел рядом с Фарамундом за огромным выворотнем. Молот опустился в мох, тот под тяжелым железом сразу прогнулся. Болотная вода выступила наружу, запах гнили стал сильнее.

Долгое время только перекликались птицы. Фарамунд напряженно вслушивался в лесные звуки, однако приближение чужих ощутил сперва по запаху. С первым порывом ветра в мозгу возникла картина группы давно немытых здоровых мужчин, грязных, обросших волосами, где пот и грязь копятся годами, а устойчивый звериный запах способен распугать лесную живность на мили вокруг.

Громыхало тоже потянул ноздрями воздух. Огромная лапа перехватила рукоять молота поудобнее, Фарамунд услышал, как он зло пропустил воздух между зубов.

Из-за поворота на тропку вышли трое мужчин. Грязные, нечесаные, с лохматыми волосами и спутанными бородами. Все трое в потерявшей цвет одежде из невыделанной кожи, за поясами простые плотницкие топоры, но у первого еще и длинный узкий нож в чехле из хорошей мягкой кожи.

Он что-то сказал двоим, те начали отставать, а человек с ножом сделал еще пару шагов, крикнул весело:

– Привет, лесным братьям!.. Да, нас много, как сказал ваш дрозд. Три десятка крепких отчаянных ребят, готовых хоть на край света, хоть черту в зубы!.. Где ваш Фарамунд?

Фарамунд молча сжал плечо Громыхало, будь наготове, поднялся и пошел вперед, разводя руки в стороны. Пусть видят, что в ладонях ничего нет, а заодно оценят длину его рук и ширину плеч. Глаза его холодно и изучающе осматривали незнакомца. Тот стоял открыто, гордо, одну ногу выставил вперед. Волосы блестели от грязи, на плечи не падали, а почти стояли забором, в бородке запутался стебелек травы.

– Ты и есть Фарамунд? – спросил он с интересом.

– Так меня зовут, – ответил Фарамунд почему-то. – Зачем ты меня искал?

– Меня зовут Занигд, – назвался тот. – У меня под рукой тридцать человек. Нас знают от гор и до этой реки… а то и дальше. Ты о нас, конечно, слышал!

Фарамунд кивнул. Он слышал об этой шайке. Она действовала южнее, то рассыпалась, то стягивалась снова. Ее несколько раз уничтожали почти начисто, но Занигд ускользал, отлеживался в дальних чащах, а потом все начиналось снова.

– И что ты хочешь? – спросил он.

Занигд поколебался, предложил:

– Может быть, не стоит нас держать под прицелом? А то вдруг у кого-то из лучников рука дрогнет… Я любые стрелы ловлю на лету, но не те, которые в спину.

– Там надежные ребята, – ответил Фарамунд. – Зря не выстрелят. Что ты хочешь?

– Сперва хотел бы посидеть у костра, выпить пару кувшинов вина, – ответил Занигд быстро.