Далекий светлый терем (Сборник) - Никитин Юрий Александрович - Страница 93

5. «Как удается столько писать…» Ну, честно говоря, по большей части я все еще достаю старые вещи из стола, чищу, правлю, готовлю к печати. К тому же делить надо на все годы, когда я был в «черных списках», когда просто не подходил по вкусу литературоведам в штатском (они и сейчас лают, в той же «Литературке», «Центре-2000», еще где-то, я не читал, но «друзья» такие новости сообщают в первую очередь). Активно печатать свою фантастику я начал в 1965-м, сразу в крупнейших журналах с многомиллионными тиражами: «Знание и труд» (Украина, Киев), «Техника – молодежи», «Наука и жизнь», так что если разделить на все эти годы, включая по нынешний, то не получится и по полкниги в год!

6. «…искажаете исторические факты?» Можно бы ответить, как отвечал Дюма, что для него история – только декорация для его спектаклей, но я в самом деле провел столько лет в архивах (имея членский билет Союза писателей СССР и слушателя ВЛК, я был допущен и в дальние архивы), что просто обидно не сказать, что в моих романах больше истины, чем в тех исторических романах, по которым эти читатели представляют себе историю. Да, наш нормальный читатель знает берендеев как рослых блондинов нордического типа, с голубыми глазами, ибо таков царь Берендей в опере «Снегурочка» (или хотя бы в мультике), хотя на самом деле берендеи – племя узкоглазых и широкоскулых тюрков, которые осели на Днепре и влились в русский народ, еще наш читатель уверен, что на Бородинском поле мы одержали блестящую победу, ибо так в восторженном стихотворении юного прапорщика Лермонтова, хотя на самом деле половина русской армии была истреблена, другая половина в беспорядке отступила мелкими группами и поодиночке, а Наполеон не пустил в бой даже старую гвардию, справился молодняком, народ уверен, что князь Олег повесил щит на врата Царьграда в знак победы, ибо так в стихотворении великого Пушкина, хотя любой историк скажет, что среди западных, южных и восточных славян, а также сопредельных племен был обычай вешать свой щит на врата града, с которым подписали договор о дружбе и взаимопомощи. Это в сорока предыдущих романах нечто бородатое по имени князь Владимир шествует по горнице и все время поет о любви к Отчизне, к Руси, Святой Церкви, нигде ни слова о его тысяче жен и наложниц, хотя это и в летописях, и любой историк подтвердит, а ведь бороду Владимир отпустил только после принятия христианства, а до того был с бритой головой и серьгой в ухе, нигде ни слова о кровавых жертвах, а ведь обычай топить самую красивую девушку весной сохранился на Руси почти до ХХ века.

Нарушения автор допускал разве что в доспехах и одежде, да и то сознательные. К примеру, конечно же, я прекрасно знаю, что во времена первого Крестового похода не было таких доспехов, в каких щеголяет сэр Томас. Они появились много позже. В его времена рыцари были вооружены так, что их бы сто лет спустя не приняли бы даже в охрану обоза. Но в массовом сознании слово «рыцарь» связано только с человеком, закованным в блестящую сталь с головы до ног. Попробуй нарисовать их такими, какими они были на самом деле, то похвалят три замшелых историка с седыми бородами до пола, которые специализируются на том отрезке той эпохи, но будут возмущенно орать и обзывать тебя неграмотным дурнем остальные пять тысяч читателей. Что выбрать? А то, что вынужденно выбрали англичане, создав свой знаменитый фильм «Эскалибур» о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, где все с ног до головы закованы в блестящие доспехи! А ведь та эпоха была еще лет на семьсот раньше! Тогда рыцари ходили чуть ли не с каменными топорами. Что ж, создатели фильма не знали свою историю? Да знают получше, чем мы свою!

Да что говорить, когда сам попался: на экранах прошел просто гениальный фильм «Спартак». Но я плевался, как и весь зал. Моего любимого Спартака, фракийского полководца, захваченного в плен и отданного в школу гладиаторов, посмели изобразить неграмотным рабом, рожденным в загоне для скота! В газетах тут же пошли разгромные рецензии. Помню, учитель истории (!) с возмущением писал, что как посмели американцы так исказить историю, ибо всем известно, что Спартак – пленный фракийский полководец.

И тут как метеоритом стукнуло. Простите, но так написал писатель Джованьоли, романом которого зачитывался сам Гарибальди. Но любой историк скажет, что о происхождении Спартака ничего не известно. Его история начинается лишь с момента восстания. И Говард Фаст, создатель своей версии, сделал Спартака куда более значительнее, ибо для пленного фракийского полководца естественно пытаться вернуть себе утраченную свободу, а вот рабу, не знавшему ничего, кроме рабства, стремиться к свободе – это стать человеком. И создать армию, которая громила римские легионы, – подвиг для неграмотного человека, который на ходу овладевал искусством полководца и стратега. Спартак Говарда Фаста намного значительнее Спартака Джованьоли, ибо раб добыл свободу, стал полководцем, завоевал любовь знатнейшей женщины благородного происхождения, проявил сам благородство и высшие качества. Но фильм прошел под плевки и улюлюканье дураков: лишь благодаря инерции человеческого мышления.

Я всякий раз вызываю глухое сопротивление, когда называю половозрелыми дебилами троих (или четверых) мушкетеров, которые боролись против величайшего человека Франции, который реорганизовал армию и флот, создал Академии наук и искусств, поднял просвещение страны, уничтожил феодализм и срыл все рыцарские замки, за исключением пограничных. Но трое дебилов видели в этом гении только мужика, который хочет королеву. Каждый ведь понимает на своем уровне! А девиз: один за всех, все за одного – это же для пятилетних. Или, скажем, запрет кардиналом дуэлей. Мол, кровь должны проливать только на службе Отечеству. Предположим, что гвардейцы не подоспели бы к месту дуэли… Ну-ну, додумайте сами.

Да, я на стороне гвардейцев и кардинала. Да, за запрет дуэлей. Ведь только в кино на поединке побеждает справедливость. А в жизни, увы, побеждает тот, кто лучше стреляет. Или владеет шпагой. Простите за откровенность, но когда мастер спорта по фехтованию оскорбит вас при всех, плюнет на вас, то без дрожи в коленках примет ваш гордый вызов драться на шпагах.

Да-да, это еще одна причина, почему не люблю встречаться с читателями, ибо то, что кажется простыми истинами, вызывает яростный спор, крик. Как только вякну, что дважды два равняется шести – так яростный крик: нет, одиннадцати! (вариант – стеариновой свече). Уж молчу, что на самом деле вовсе – четырем. А закон прост: чем человек глупее, тем больше уверен в своей правоте. Да подойдите к любой забегаловке. Там поддатые грузчики абсолютно точно знают, как за два дня выправить финансовое положение страны, как лечить рак, как проучить Хусейна, как разводить сепулек.

7. И еще. Мнение, что писатель должен писать мало, пошло от племени «выступальщиков». Я об этом писал в предисловии к «Человеку». Они жили на легкие деньги от выступлений, написать книгу для них становилось трудовым подвигом. Таких писателей было 99,99%. Я же не выступал, я писал. И сейчас пишу, а не выступаю с рассказами о том, что я изволил задумать, какой талантливый, в каких муках творчества изнываю.

К тому же есть такое понятие, как жизненный опыт. Мне есть о чем писать. В тридцать лет – да, мне было бы много даже роман в год. Энергия и напор хлестали из ушей, а мозги были еще не те. А в шестьдесят – наоборот.

И – последнее на эту тему. Теперь принято оглядываться на США. Что ж, пожалуйста. Когда американский фантаст или детективщик издает каждый год по шесть-семь романов, это нормально. Когда Азимов издал свою двухсотую книгу, поклонники его творчества устроили банкет. У нас же писатель, который издает две-три книги в год, – халтурщик. Одну в три года – молодец, работает над словом, образами. А может быть, все же стоит прочесть и сравнить?

И в завершение. В моем возрасте друзей не столько заводят, сколько теряют: увы, возраст. Потому между мной и назойливым дураком, который настойчиво допытывается: украл я шубу у К. или же это он украл у меня, становится самоотверженный «Равлик» в лице директора Лилии Шишикиной.