Женщина в черном - Бестужева-Лада Светлана Игоревна - Страница 1

Светлана Бестужева

Женщина в черном

Глава 1

БАБА КАТЯ

Когда эта свиристелка первый раз в доме появилась, я сразу поняла: добра не будет. Так Иннокентию и сказала: «Гони эту шалаву, пока она еще себя хозяйкой не почувствовала». Не послушал – любовь, видите ли. Я, конечно, старуха, куда мне в таких тонкостях разбираться. Но жизнь-то прожила, в людях понимаю. А Кеша добрый очень, весь в мать-покойницу. Вот и вляпался по самые уши.

Ларка, бывшая Кешина жена, – девка, конечно, видная. Особенно когда веки намажет, космы свои причешет да чулки целые наденет. Но жена из нее – как из меня рэкетир. Не по той она части. Сигарету смолить да задом вилять – это она умела. А Кеша после смерти матери почитай два года людей не видел. Из дома на работу, с работы домой, а вечером со мной телевизор глядит. Переживал очень.

Мне бы, дуре старой, познакомить его с какой-нибудь девушкой приличной. Или просто помолчать. Так я ему посоветовала: «Сходил бы ты, Кеша, в парк, что ли. Что сидишь в четырех стенах? Скоро тридцатник стукнет, а все холостяком ходишь». Он отнекивался, отнекивался, а в один прекрасный вечер пошел. Благо парк культуры, который имени Горького, у нас из окон виден, далеко ходить не надо. А вернулся уже с Ларкой. Да с подбитым глазом. Я потом у него узнала: он за нее вступился, обижали ее какие-то парни. Ее обидишь, как же! Небось в цене со своими хахалями не сошлась, а Кеша тут как тут.

Быстро она его окрутила, я глазом моргнуть не успела. Еще бы: комната в центре, родни никакой, мужик на все руки мастер, да и зарплата была приличная. Кеша в «ящике» работал, секретном. Мне как-то подарок сделал: телевизор размером с книжку, а показывает чисто, лучше фабричного. Я же говорю – золотые руки.

А Ларка – лимитчица. Прикатила в Москву на актрису учиться. Ждали ее тут, как же! Таких «актрис» в любой подворотне пачками собирать можно. Вот и устроилась эта Софи Лорен паспортисткой в жэк. Днем бумажки перекладывает, по вечерам мужа ищет. По лицу видно – долго искала. Пока моего соседа малахольного не встретила.

В общем, покрутилась она у нас в квартире месяц, кончилось мое терпение. Говорю Иннокентию: «Хватит, милый, дурака-то валять. Тебе жена нужна, дети, а от этой красотки тебе одни неприятности будут. Да и я устала грязь за нею возить. И не ты ей нужен, а прописка московская да жилплощадь. Гони, пока не поздно».

Она, видно, подслушивала. Влетела на кухню и сразу в крик: «Как вы смеете в нашу жизнь вмешиваться, как вы смеете меня оскорблять! Кеша, если ты этой старой ведьме веришь, то я здесь больше ни минуты не останусь!» Плачет, кричит – одно слово, актриса. Я плюнула и ушла. А они на следующий день заявление в загс отнесли. Я так и ахнула, а Кеша как-то зашел ко мне в комнату и говорит: «Баба Катя, ты на меня не сердись, но Ларочка ждет ребенка, не могу же я ее на аборт посылать. Ты сама говорила, что мне жена нужна, дети. А она хорошая, только жизнь у нее была тяжелая. Потерпи немного, все наладится, вот увидишь».

Все и наладилось. Через семь месяцев после свадьбы родила наша Мэрилин Монро ребеночка. Надо понимать, недоношенного, восьмимесячного. Ее счастье, что не доносила, а то неизвестно, что бы было. Мальчонка четыре с половиной килограмма весил, пришлось кесарево делать. Вот так и получилось. Я молчала: Кеша такой счастливый ходил, все свои сбережения ухнул на приданое ребенку да на подарки любимой женушке. Привез их из роддома, на месяц отпуск взял, на Петеньку своего не налюбуется. Ларка-то кормить не захотела, ленивая была, страсть. Так Кеша и на молочную кухню бегал, и с бутылочками возился, и пеленки стирал. Кормящий отец, одним словом. Я как-то спросила: «На работу пойдешь, кто за ребенком смотреть станет, кормить его?» «Ой, баба Катя, – говорит, – да что вы волнуетесь, Ларочка отдохнет, поправится, и все наладится. Вот увидите».

Наладилось… Кеша вышел на работу, а Ларочка полдня спит, полдня потягивается. С ребенком гулять не может – коляска тяжелая. Стирать ей нельзя – врачи запретили. Про уборку даже и не говорю. В общем, Кеша по утрам и на молочную кухню, потом на работу, потом стирать, убирать, готовить, а по ночам еще какие-то переводы делал да чертежи чертил: трое – не один, денег-то в три раза больше нужно.

Год прошел, Ларка почувствовала, что из мужика веревки вить можно, и совсем стыд потеряла. До этого она днем убегала на пару часов – «проветриться». Петенька бывало криком изойдет, пока я не подойду перепеленать или водички дать. Так ведь и у меня дела есть, не всегда могла нянчить-то. Да и не мое это дело. А подрос немного мальчишка, она начала по вечерам уходить – и до ночи. Кеша работает, подрабатывает, с ребенком вечерами сидит – Ларка гуляет. Приходила за полночь, будто так и нужно. И каждую неделю то новое платье, то новая побрякушка. А Кеша все один-единственный, еще досвадебный, костюм носил. Да пара свитеров у него была: мать-покойница вязала. Вот и весь гардероб.

Вдруг узнаю: Кешин «ящик» рассекретили, половину сотрудников уволили, из второй половины, кто пошустрее, сами ушли. Зарплата-то стала – только на хлеб с солью, хоть шесть часов работай, хоть шестьдесят шесть. И приработков не стало: кому теперь дипломы да диссертации нужны? Спекулировать можно и без высшего образования, пусть и липового. Вот и остались мы с соседом: у меня пенсия двадцать пять тысяч, да у него зарплата – пятьдесят.

Я-то человек привычный: в ссылке жила, на ударной стройке вкалывала, войну помню, голод… Иннокентий тоже не очень избалован был: сколько лет с матерью жили сначала на ее инвалидскую пенсию да потом плюс его стипендию. А Лариса его распрекрасная, конечно, не выдержала… В глаза ему сказать побоялась, записку оставила: мол, не желаю свои лучшие годы в нищете прозябать, я нашла себе другого, хоть и без высшего образования, но с деньгами.

И сыночка своего бросила. Обещала на него деньги прислать, да, видно, недосуг было. Потом как-то Кеша проговорился, что Лариса давным-давно в Швецию, не то в Швейцарию с новым муженьком укатила и возвращаться пока не собирается. О сыне забыла, а тряпки свои все до единой прихватила да еще кое-что по мелочам из чужого взяла: пару ложек серебряных, шкатулку лаковую… Лимитчица, она и есть лимитчица.

Конечно, Кеша переживал. Но, с другой стороны, ему все-таки легче было одного ребенка содержать, чем еще и эту дармоедку здоровую кормить. Только отец-одиночка – не мать-одиночка. Это сто чиновников нужно обойти, чтобы добиться пособия на ребенка. Кеша, человек гордый, плюнул и не стал никуда ходить. Кому-то что-то чинил, ремонтировал, а все чаще на Тишинку, на барахолку ездил: продавал радиоприемники да будильники, которые из старья собирал. Не хуже новых получались, только раза в два дешевле.

В общем, жили. Главное, я к Петеньке привязалась, не просто так небо коптила. Своих-то деток бог не дал: ударная стройка – не курорт, после нее у меня все зубы – железные, да и по женской части… Выбирать тогда, правда, не приходилось: куда пошлют, туда и поедешь, там и вкалывать будешь. А баба ты или мужик – начальству без разницы. Вот и уработалась. Хотя даже после лагеря, после ссылки за мною кавалеры ухлестывали. Один был даже с высшим образованием, стихи мне читал да за руку держал…

Только тогда показалось: не по себе дерево рублю. Кто он и кто я? Кончится ссылка, не нужна буду. Или из жалости да от хорошего воспитания будет терпеть. В общем, вышла я тогда за своего Васю…

И вот на старости лет получила наконец внука. Петенька, слава богу, не в матушку свою удался. Спокойный мальчишка, ласковый. Покормить его да погулять с ним – невелик труд, зато как скажет «баба» да поцелует… Слаще этого ничего не знала!

Живем и живем. Только однажды Иннокентий пришел с Тишинки поздно – часов в девять вечера, я уже Петеньку спать уложила. И пришел выпивши, хотя отродясь спиртного в рот не брал. Не пьяный, нет – я в этих делах разбираюсь лучше любого милиционера. Как-никак почти тридцать лет замужем за алкоголиком была. Но выпивши. И вроде как не в себе. Мне ничего не сказал, только положил на стол две бумажки по десять тысяч. Я еще удивилась, что так много.