Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович - Страница 86

– Да-да, вы бесконечно правы!.. Но только телевидение – это тоже целое государство, господин президент. Тут программы составляются за месяцы, а срочные – за недели. Миллиарды долларов крутятся, господин президент, миллиарды…

Павлов хмыкнул:

– Как раз те, которых так не хватает бюджету.

Я поинтересовался настороженно:

– Что вы хотите сказать, господин Асланхан?

Он снова развел руками:

– Сейчас идет шоу «Кто дальше плюнет», осталось еще сорок минут, а потом начнется шоу «Как трахаться тайком от мужа», очень популярная, знаете ли, передача, народ ее обожает! Рейтинг выше, чем у классических фильмов, в сотни раз… Ни отменить, ни сдвинуть не можем, это сразу же потеря сотни миллионов долларов и в виде упущенной прибыли, и штрафы за непоказанную рекламу… А там мы только таблетки от ожирения рекламируем трижды!..

Я переспросил, чувствуя, как сердце застучало чаще, а горячая кровь потекла по жилам, обжигая, как расплавленное олово:

– Что вы хотите сказать, господин Асланхан?

Он заговорил чуть увереннее, даже стал выше ростом, а в голосе появилась державность, которую не усмотрел в моем интеллигентном говорке:

– Господин президент, вы совершенно зря не предупредили о своем желании выступить…

Павлов погрозил пальцем:

– Я звонил.

– Уже из машины, – ответил Асланхан живо, на глазах обретал уверенность. – А надо бы хотя бы за сутки. Ну что мы сейчас можем сделать? Если ваше выступление уложится в десять минут, я могу дать его между «Кто дальше плюнет» и… словом, следующим шоу. Вместо рекламы. А рекламу, чтобы умаслить заказчика, покажу вместо трех раз – четыре. Это скоро, господин президент, шоу закончится через тридцать две минуты… У нас все точно. Точнее, чем в аптеке.

Горячая кровь била в череп, в глазах потемнело, я спросил сдавленным голосом:

– А если… если больше десяти минут?

Ему показалось, что я сдался, торгуюсь, заговорил уже совсем уверенно, по-барски, ведь передо мной – генеральный директор, председатель совета директоров, а то и Председатель Совета Директоров:

– Тогда придется подождать более удобное время… Нет-нет, не волнуйтесь, все сделаем сегодня! Только подождать придется час-другой, от силы – три, пока передвинем, утрясем, сместим, перепланируем заново…

Я молчал, гнев перехватил глотку так цепко, что я боялся услышать только хрип, как от собаки, что вцепилась в кость. Карашахин стоял справа от Асланхана, а слева человек в сером костюме, типичный бухгалтер, с очень неприметной внешностью, но я привык наблюдать за лицами студентов и взвешивать их возможности, так и этот показался мне совсем не таким серым, как старался выглядеть.

– Ваш… – проговорил я наконец, – помощник?

– Да, – ответил Асланхан с некоторым удивлением. – Сидорюк Тарас Мазепович, моя правая рука. Первый заместитель…

– Уже не заместитель, – произнес я. – Уже – генеральный директор! По крайней мере – исполняющий обязанности. Крамар!.. Этого взять и… расстрелять. Да здесь же, в коридоре.

Павлов на миг задержал дыхание, в коридоре стало тихо, как в склепе. Тут же мелькнули серые тени, Асланхану завернули руки за спину, приподняли и унесли. Я услыхал крик, что оборвался внезапно.

Новый и. о. генерального смотрел на меня вытаращенными глазами, но поговорка насчет того, что где пройдет хохол, там двум евреям делать нечего, оправдалась, этот хохол заговорил быстро-быстро:

– Антонец, быстро в первую студию, готовить к выступлению президента!.. Васильев, займись изменениями в расписании!… Господин президент, прошу вас в первую студию, через пять минут все будет готово… да что там через пять, как только войдете, так и все будет… Вот так просто с порога можете начинать говорить!

Я кивнул, гнев все еще застилал глаза красной пеленой, но еще не успел перейти в холодную ослепляющую ярость, когда человек не краснеет, а бледнеет.

– Хорошо. Пойдемте.

Глава 2

Круглое помещение студии, я его сразу узнаю, вот за этот стол садится дикторша, хорошенькая такая и очень бойкая, со щебечущим, но четким голосом, сюда обычно сажают гостей студии, которым задают вопросы…

На стол нацелены четыре огромные телекамеры на раскоряченных ножках, следом за мной в телестудию забежали ребята и ухватились за рукояти этих телемонстров на колесах.

Мне никто не указывал, куда сесть, растерялись так, что многих просто дрожь бьет, я сам прошел к столу и сел на то место, где садятся гости. По глазам Сидорюка и его ассистентов понял, что надо бы прямо в кресло диктора, но он принял мое движение как непререкаемый волевой поступок, щелкнул пальцами, из-за его спины моментально появились та самая хорошенькая дикторша, а также толстый и с длинными волосами мужик в хорошо сшитом костюме, с галстуком в клеточку.

Они сели на головные места, дикторша посмотрела на Сидорюка, тот обратился ко мне:

– Господин президент, скажете, когда готовы?

– Уже готов, – сказал я нетерпеливо.

– Тогда, – сказал он, – даю отсчет… Хорошо? Антонец, пять… четыре… три… два… один… эфир!

Ничего вроде бы не случилось, но дикторша просветлела, заулыбалась и прощебетала милым деловым голоском:

– У нас сенсация: господин президент России только что зашел в телестудию и собирается выступить с обращением к населению России!..

Она обернулась ко мне, лицо радостное, даже счастливое, так нужно, но я отчетливо вижу испуг в ее крупных очень фотогеничных глазах с огромной площадью сетчатки, что особенно красиво.

– Здравствуйте, – сказал я, глядя в объектив телекамеры, что подъехала ближе других. – Да, поступок несколько неожиданный, даже для меня, признаюсь… Потому я буду говорить не по бумажке, не по заранее написанному тексту, его, увы, нет, так что будьте снисходительны к формулировкам. Однако, надеюсь, вы хорошо поймете суть.

Краем глаза видел, как в проеме раскрытой двери появлялись и пропадали люди, это моя служба безопасности не дает останавливаться и глазеть на происходящее.

– Вчера моя внучка, – продолжил я, – проливая горькие слезы, пожаловалась мне, что из всех щеночков, что родила ее любимая собачка, оставили только двух, а остальных утопили… Такое не следует показывать ребенку, да и взрослым не стоит, неприятное зрелище, однако теперь вот мы начинаем признавать простую истину, которую все еще стыдливо гонит от себя остальное человечество. Истина в том, что не только собаки… разные. Но и люди. Только у людей ценим не силу и здоровье, а… назовем это смышленостью. Нет, силу, здоровье и крепкий костяк ценим тоже, но не в первую очередь. Потому отбраковывать нельзя во младенчестве, разве что явных уродов и с грубыми генетическими патологиями, но кто чего стоит, узнаем намного позже. К тому же и самым тупым находим применение в производстве на простейших работах. Но!..

Я сделал паузу, перевел дыхание и сказал жестко, вколачивая каждое слово:

– Человечество взрослеет! Взрослеет и постепенно выходит из-под влияния опасной иллюзии, называемой демократией! Эта демократия едва не погубила человечество, род людской. Процесс взросления уже начался, это выражается в том, что скоро уже ни в одной стране правительство не будет выбираться простым большинством голосов, уже видим, к чему это приводит. Никогда-никогда народ отныне не будет решать, какие памятники ставить, как переименовывать город или улицу, как расходовать бюджетные деньги, какие телепередачи запускать и на что снизить цены: на книги или на водку!

Дикторша и второй телеведущий смотрели испуганно, иногда бросали пугливые взгляды на двери, будто подумывали смыться в аэропорт, а потом самолетом в страну, где все еще правят от имени народа.

– Мы вроде бы, – продолжил я, – перешли к демократии везде, можно сказать – в планетном масштабе. Даже те страны, где вроде все еще короли, но их жизнь построена на демократии. Однако кровавая рубка, начавшаяся в каменном веке и раньше, продолжается, не утихает!.. Несмотря на демократии. Более того, история учит, что все государства, где удавалось добиться мира и благополучия граждан, тут же тонули в крови саморазрушения даже без помощи жадных соседей. Казалось бы, жить да жить, но… порой исчезали полностью страны и народы, что слишком далеко зашли по дороге счастья и благополучия!