Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович - Страница 75

Убийло спросил подозрительно:

– Это вы к чему?

Забайкалец сдвинул плечами:

– Да так просто. Помню, тогда подумал, что, по ее логике, эти на свободе померли, не выдержав условий сытой жизни.

Сигуранцев хмыкнул:

– Я разговаривал с Волковым, вы его помните, он просидел в сталинских лагерях двадцать пять лет в самых жутких условиях. Так вот в девяносто пять он еще на велосипеде по лесу носился!.. А все те, кто жил богато и сыто, перемерли от старости. Так что это для вашей же пользы пересажаем, уроды!

Глава 13

Вышел из кабинета, там Карашахин втихую нашептывает Ксении, едва не грызет ее за розовое ушко, осторожно поблескивает очками по сторонам, увидел меня, сказал торопливо:

– Господин президент, на выходе орава корреспондентов… Гнать в шею?

– Надо бы, – ответил я. – Но подозрительно будет, давно не показываюсь. Я пройду через зал, а ты организуй так, что я тороплюсь, могу ответить на один-два вопроса, да и то вкратце…

Он исчез, Ксения смотрела на меня с любопытством. Покачала головой:

– Утром вы были багровый, как буряк, а сейчас…

– Как свекла?

– Вот-вот, только не та, что красная, а которая белая. Краше в гроб кладут. Вы не прячете в шкафу Эльвиру, повелительницу вампирш?

– Ее разве спрячешь, – ответил я. – Ладно, Карашахин успел… полагаю.

За мной деловой походкой направился Павлов, я сделал вид, что слушаю его торопливую речь, кивал, морщил лоб, потом словно очнулся от вспышек блицев. Дорогу загородили широкие и удлиненные, как стволы гранатометов, объективы телекамер, кино – и фотоаппаратов, со всех сторон в мою сторону нацелились микрофоны.

– Господин президент, пару слов!

– Господин президент, всего один вопрос!

– Мистер президент, к вам вопрос от «Голоса Америки»…

Я остановился, словно не в силах двигаться дальше, с вымученной улыбкой усталого политического деятеля кивнул ближайшему бородачу с микрофоном в руке:

– Что у вас за вопрос?

– Господин президент, – начал он, – к нам просочилась информация, что на вашем знамени появился топор…

– Сейчас на знамени каждой партии топор, – прервал я.

Корреспондент покачал головой:

– Я представляю канадское телевидение, а на канадском знамени большой кленовый лист!

Я спросил с подозрением:

– А что на нем нарисовано, если пришлось закрыть листиком?.. Ладно, не смущайтесь, я вовсе не намекаю на то, о чем вы подумали. Сейчас топор на любом знамени. Даже если там роза, коровка на лугу или колосья пшеницы. Топор! Наступило Время Топора. Пример подали США, когда в открытую с ядерным топором в большой волосатой руке зашагали по планете. Не всем это понравилось, вы знаете. Кто-то уже поднимается против. Одни в одиночку, другие сбиваются в отряды и общества, их в Вашингтоне тут же объявляют террористическими, заявляют о своем праве бросить на те страны крылатые ракеты с ядерными боеголовками. Воюют все: только теперь воюют не страны, как в далеком и наивном прошлом, а группы, общества, конклавы, этнические группы, объединения, концерны, партии… Воюют и с США, и друг с другом, воюют за влияние, за нефть, за веру, за земли, за власть, воюют, воюют, воюют… Сейчас вся планета в конфликтах, как их называют стыдливо, на самом же деле идет четвертая мировая война. Просто вид у нее не тот, какой ждали, оглядываясь на Вторую.

Они торопливо записывали, я на миг ощутил презрение к этим существам, что не понимают такой простой вещи. Тут же нахлынуло чувство стыда, ведь сам же не понимал совсем недавно, сам был таким. Они сейчас – это я вчера.

Второй корреспондент выкрикнул:

– А это не двойной стандарт, когда вы называете себя демократом, а действуете… как диктатор?

Я развел руками:

– Не ловитесь на такие дешевые трюки, как всякий русский интеллигент… вы знаете, что такое «русский интеллигент»? О, это уникальное существо, водится только в России. Это человек, который чужие мысли, обычно забугорные, с умным видом выдает за свои. Да еще и делает вид, что это его глубокое убеждение, продиктованное неким нравственным постулатом. На самом же деле двойные стандарты придумали и ввели в обиход именно США, когда начали создавать таможенные барьеры против ввозимых из-за границы товаров. Я помню, ввоз японских автомобилей одно время запрещали вовсе. А в остальное время поднимали таможенные сборы так, что японские товары могли покупать только полные придурки. Это называлось защитой отечественного производителя… И разные названия для одного и того же человека, как «шпион» и «разведчик», – это не двойной стандарт? Так что давайте без этой дури. Пусть перестанет пользоваться двойными стандартами тот, кто их ввел и шире всех ими пользуется. Ясно?.. А теперь простите, я очень спешу, даже опаздываю.

Корреспондентов отодвинули, я прошел к выходу, кто-то успел еще выкрикнуть:

– С политкорректностью покончено?

– Политкорректность, – ответил я, остановившись в дверях, – это когда поливать грязью можно только русских? Справедливости ради добавлю, что в США поливать грязью можно только белых… Нет, с этим лицемерием, думаю, так просто не покончить. Но мы – постараемся.

Сразу же после ухода членов правительства я принял две таблетки снотворного, лег тут же в кабинете на диван, а в полночь Карашахин осторожно потряс меня за плечо. Голова чугунная, веки свинцовые, однако ноздри сразу уловили аромат горячего кофе. С полузакрытыми глазами я поднялся, пальцы ощутили прикосновение горячей чашки. Карашахин убедился, что я не выроню, осторожно убрал руки.

Глоток горячего ожег горло. Я поглощал быстро и жадно, и с каждым движением кадыка в одряблевшее за время сна тело вливалась если не сила и бодрость, то хотя бы жизнь. Карашахин смотрел молча, с сочувствием. Я сунул ему опустевшую чашку, он спросил:

– Еще?

– Да, – ответил я. – Но не сейчас, через четверть часа.

– Слабый, крепкий?

– Еще спроси с сахаром или без, – огрызнулся я. – Даже если бы я пил слабый, сейчас нужен крепкий. И с сахаром, конечно. Где остальные?

– Уже выехали. Скоро будут в Центре. Громов не ложился вовсе. Говорит, для него это без последствий – не поспать сутки или даже двое.

– Хорошо, – сказал я. – Пойдем.

Лифт опускался тяжело и надсадно, словно вез похоронную процессию. Наконец двери распахнулись, сотрудники охраны расступились, привычно ощупывая взглядами Карашахина. Короткий коридор, около двери удвоенная охрана. Офицер, что неслышной тенью нес за мной ядерный чемоданчик, сел на приготовленный для него стул, выпрямился и замер.

Мы вошли, двери легко и бесшумно задвинулись, словно из рисовой соломы, а не из плит, что выдержат взрыв атомной бомбы.

В приемной сидели Громов, Сигуранцев и Босенко. Они не выглядели встревоженными или взволнованными, однако я ощутил сдержанное напряжение, разлитое в зале. Сигуранцев все так же свеж, как обычно, невозмутим, слегка высокомерен, одет с иголочки, спина ровная.

– Приветствую, господин президент.

Громов тоже подтянут, сухощавость заметнее, резче, явно ночь не спал, вряд ли даже поел, тоже на кофе, рядом с ним Щукин, его зам, этот и сейчас не сидит ровно, двигает задом, словно зацепил гвоздь за шляпку и пытается выдернуть, живой и деятельный, один из тех замов, на которых и держится министерство, пока глава ездит по заграницам, жмет руки таким же главам, исполняет хоть и не всегда декоративные функции, но все же вникать во все детали работы своего ведомства может далеко не всегда.

На широком жидкокристаллическом экране медленно раздевались две роскошные молодые блондинки. Телевизор высокого разрешения, изображение изумительно четкое, смотреть – наслаждение, и когда на заднем плане появился он, Тулиб, с бутылкой коньяка входящий в комнату, зарычал от восторга. Там на экране он начал расстегивать брюки…

За спиной раздался хриплый спросонья голос:

– Тулиб!.. Опять кино с бабами смотришь? Одевайся, пора.