Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович - Страница 36

– Мало?

– Мало ли? – ахнул он. – Такие вопросы решаются столетиями!

Я сказал горько:

– Уже нет. Если не решим, решат за нас. Если не решим быстро, успеют решить другие.

Он кивнул:

– Да, мир таков. Не решишь, так тебя решат. Но поспешность в решениях вам раньше была не свойственна, не свойственна.

– Все убыстряется, – ответил я. – Те процессы, на которые раньше уходили тысячи лет, теперь проходят за десяток лет. А что укладывалось в сотни, теперь может промелькнуть за неделю. А кто не успел, тот опездол, как говорит мой внук. Если я хороший политик, то должен понимать, где медленно и осторожно, а где – быстро и… как можно быстрее. Тут неважно, демократ или не демократ. Когда десять дорог ведут в пропасть, а одна выводит к жизни, то я выберу ту, что к жизни, даже если она ведет не совсем по демократической тропке. Знаете ли, перед инстинктом выживания как-то отступают законы Юстиниана. Есть законы, что вложены нам в души свыше, при рождении. А они велят, что надо жить самим и обязательно спасти свой род, племя, народ. Для Господа, дорогой Глеб Борисович, каждый народ – избранный!

Он слушал внимательно, взглянул на часы.

– Господин президент, до обеда еще полчасика… но раз уж совещание закончено, не пообедать ли?

Я вывернул кисть, глядя на стрелки подаренных шахтерами часов, в животе тут же радостно завозилось, начало демонстрировать пустоту.

– Да, пожалуй…

– У вас как насчет диеты?

– Какой диеты, – отмахнулся я. – Диету не назначают.

Он покачал головой:

– При вашей язве… гм…

– А вдруг не язва, – сказал я. – Рак желудка, говорят, очень похож на язву.

В просторном чистом помещении нашей столовой уже трудились над борщом и бифштексами Громов и Забайкалец, Сигуранцев ел шашлык, не страшась, что его сочтут кавказцем, а Каганов, предатель, с удовольствием ухомякивал жареную свинину. Когда мы проходили мимо, он поймал укоризненный взгляд Павлова и сказал нервно:

– Идите, идите!.. Я в походе, а когда в походе и в чужой стране, то можно и нечистую пищу!

– Кто такое сказал? – удивился Павлов.

– Любавический ребе, – соврал, не моргнув глазом, Каганов. – Говорит, все можно. Даже пить и гулять с голыми бабами в субботу, если это помогает нашему общему делу всемирной победы сионизма и антисемитизма. Так что топайте дальше… зелоты, блин!

Мы опустились за президентский стол, Павлов время от времени пытливо посматривал на меня, в глазах то и дело проскакивает огонек изумления. Официантка пошла за заказом, Павлов чуть пригнулся, пуская звук, как бильярдный шар, по блестящей поверхности стола в мою сторону, сказал негромко, настойчиво:

– Вы удивительно правы, господин президент. Мы у последней черты! За нашими спинами окончательное исчезновение России и русских как нации. Это смешно и трагично, но сейчас в самом деле от нас зависит, быть России или не быть. Последнее столетие усиленно насаждалась мысль, что русские – великая нация, а раз так, то должна во всем уступать «младшим братьям», что вошли в состав Советского Союза. Всю гибельность этой слюнявой интеллигентности осознали слишком поздно: распустили Советский Союз… сами распустили, а не проиграли в холодной войне, как пытаются доказывать «победители»!.. но, освободившись от балласта в виде пятнадцати республик, уже имели в своем теле гибельные метастазы. Вы знаете, что я имею в виду. Сейчас уже поздно принимать более жесткие иммиграционные законы… Нет, принимать их надо, но это уже не главное. Это как таблетка от головной боли при прогрессирующем раке. У нас еще есть шанс, но этот шанс дает не терапия, а операция. Серьезная, кровавая, мучительная и болезненная.

От соседнего стола тянул голову Каганов, прислушивался, шея удлинялась на глазах, еще быстрее росли и раздвигались уши. Не желая в кабинете министра-мутанта, я широким жестом пригласил его за стол. Он благодарно и искательно заулыбался, подхватил тарелки с отбивной и блинчиками, перебрался к нам. Павлов покосился на него без особой приязни, Каганов прекрасный работник, но политически нейтральный, ни рыба ни мясо, а что-то горбатенькое, работоспособное, вроде простолюдина в министерском кресле. И с такими же простолюдинными убеждениями.

– Простите, – пробормотал он смущенно, – но я услышал краешек разговора…

– Ну и сделали бы вид, что не слышали, – сварливо сказал Павлов. – Вы же воспитанный человек?

– Но не настолько, – огрызнулся Каганов, – чтобы себя в чем-то ограничивать. Да и говорили вы… не очень-то скрываясь…

– А мы замышляли государственный переворот, – зловещим голосом объяснил Павлов. – Вон Дмитрий Дмитриевич зарится на мое кресло советника, хочет захватить, а меня сместить на свое президентье, где холодно и отовсюду дует. Хорошо еще, не на штыках сидеть…

– Вы все шутите, Глебушка, – сказал Каганов, – вы все шутите! А я подумал, что если решаться на операцию, то она предстоит очень уж мучительная. А выздоравливать придется долго.

– Что вы имеете в виду? – спросил я настороженно. – О какой операции речь?

– Любой организм после операции, – ответил Каганов застенчиво, – весьма подвержен… другим болезням. Даже простая простуда может свести в могилу.

– Да, – согласился я. – Да, может. Но без операции мы обречены. Хотя никто не знает – какой. Видим только, что Россия тяжело больна. Вот сейчас, сегодня, решаем: будем пытаться спасти Россию или нет?.. Как патриоты, должны ее спасать, во что бы то ни стало, пусть даже все остальные сгинут к чертовой матери, но мы еще и разумно мыслящие люди, верно? Ну хотя бы сделайте вид, что разумные. В отличие от бояр Петра Великого, понимаем, что есть страны, далеко обогнавшие нас по части науки и техники, есть – по уровню культуры, а у третьих такая длинная история, что наша отечественная покажется просто жалкой, даже если будем приписывать себе арийскость, скифскость и даже атлантидность. Так вот, не лучше ли, если Россия из государственного образования превратится лишь в географическое понятие?.. И пусть ее территорию заселят более приспособленные люди?

Глава 13

На стол упала тень, за моей спиной появился массивный Громов, в руках тарелка с бифштексом, жадно прислушивался. Поймав мой недовольный взгляд, спросил торопливо:

– Можно за ваш стол? Дело в том, что этот вопрос как раз затрагивался в моей монографии о глобализме…

Я поморщился, качнул головой:

– Валяйте… тоже мне военный министр – монографии пишет!

– Я только за своим компотом схожу.

На этот четвертый стул посматривал и Сигуранцев, явно хотел к нам, но Громов успел вернуться раньше, к тому же тарелку с бифштексом уже оставил, забивая место, и Сигуранцев, вздохнув, посмотрел на Громова с неприязнью, потом с неудовольствием на Каганова: везде эти жиды успевают раньше, сел за соседний стол к Забайкальцу так, чтобы ловить от нашего стола особо громкие реплики.

Громов сел, улыбнулся разгневанному Павлову:

– Уточните, к чему более приспособленные?

– К выживанию, – ответил я любезно.

Павлов сказал с неприязнью в голосе:

– Позвольте напомнить, что культурным растениям нужна опека. Без опеки выживают только сорняки. Эти сорняки весьма успешно теснят культурные народы! И что же, уступить сорнякам?

Молодец, мелькнуло у меня в голове. Хорошее сравнение. И точное, я именно так все время думал, когда возвращался с дачи Карелина. А тогда я все еще не думал, что к кобызам надо применять какие-то меры. Живут, и пусть живут. Хорошо, что развиваются, да и мы – молодцы, спасли вымирающий народ. Пусть не вымирающий, но которому очень трудно…

Я развел руками:

– Лишь ставлю вопрос, так сказать, глобально. Бороться за выживание или нет. Не получится ли, что препятствуем эволюции? В той ее части, где о выживаемости видов, подвидов и сообществ?..

Громов бухнул всей тяжестью голоса, будто сам обрушился с высоты потолка на стол:

– Бороться нужно в любом случае. Даже если мы – динозавры, а эти… что внедряются в наш ареал охоты и похищают наших динозаврих, – млекопитающие.