Чародей звездолета «Агуди» - Никитин Юрий Александрович - Страница 31

Новодворский ядовито хохотнул:

– А вот и обязательная часть программы встречи генсеков!

Набежали веселые и хорошо одетые дети, смеющиеся, румяные, с блестящими от любопытства глазами, поднесли цветы, яркие и сильно пахнущие. Настоящий Восток, где даже цветы не умеют пахнуть вполсилы, я благодарил, отечески улыбался, гладил по головкам, дети убегали, осчастливленные, Новодворский заметил вдогонку, что уж что-что, а встречи любимого дедушки Ленина и папаши Сталина взяты явно из восточных ритуалов, там всегда восточных деспотов встречали детишки с цветами…

Карашахин сказал за моей спиной:

– Господин президент, вам стоит пообщаться с верховным муфтием…

Я спросил:

– А тот Абдулла что?

– Аятолла.

– Ты меня словами не путай, – пригрозил я, – а то сейчас что-нибудь вверну по-латыни, загнешься. Этот старше?

– По крайней мере, – ответил Карашахин с загадочностью в голосе, – у верховного муфтия Али Алдина власти побольше. Если говорить правду, то духовная власть в его руках полностью.

Он взял меня за локоть и развернул в сторону дома, что высился несколько в сторонке, вокруг зеленая лужайка, похожая на английский газон, все это окружено невысоким заборчиком из тонких металлических прутьев. Человек перепрыгнет, хоть и с трудом, но коза или овца не рискнет, очень разумно.

Дверь распахнулась, вышел человек, мое сердце болезненно дернулось. Черт, неужели я так падок на все иноземное? Сейчас – на восточное? Верховный муфтий Кобызстана выглядит… нет, не султаном, но мудрым визирем при султане, что мудро и отечески правит властью султана, с любовью и нежностью оглядывает огромную страну, видит ее такой, какая она есть, но любит ее и старается, чтобы она стала добрее, чище, богаче, радостнее и счастливее.

Красивая зеленая чалма из переливающейся материи, по форме напоминает верх минарета, умное продолговатое лицо, сухощавое, вовсе не наши раскормленные рылы патриархов, что проповедуют пост, а сами лопаются от переполняющего их хари жира, едва ходят, кабаны с заплывшими глазками, а у этого глаза крупные, ясные, смотрят отечески мудро, внимательно. Очень интеллигентное лицо, я бы сказал – чеховское, что-то в нем от тех тонко чувствующих и ранимых чеховских интеллигентов. Даже бородка чисто чеховская, и снова – глаза, сочувствующие, понимающие, на лице готовность выслушать и тут же помочь…

Одет как католический пастор: черная сутана, ослепительно белый воротничок, но на плечи наброшен яркий цветной халат без рукавов, расписанный не цветами, в исламе это запрещено, но дивными геометрическими узорами, сразу напомнившими мне волшебные картинки в детском калейдоскопе.

Он спустился по ступенькам, мы молча смотрели, как он пересекает зеленую лужайку, вышел за калитку и первым протянул мне руку:

– Приветствую, господин президент, в ваших краях!

Умно, мелькнула мысль, хоть он и первым протянул мне руку, как старший младшему, а восточные люди к этому чувствительны, сразу все заметят и раззвонят во всему Кобызстану, но зато сказал не «в наших краях», а в «ваших», подчеркивая, что я прибыл не к ним, кобызам, а к себе, что я президент не только русских, а их президент тоже…

– Спасибо, – поблагодарил я. – Рад оказаться в таком благословенном крае. Честно говоря, не ожидал такого расцвета. Просто счастлив такое увидеть.

Новодворский добавил громко:

– У вас не село, а просто курорт!

Муфтий медленно наклонил голову, смеялись уже не только глаза, все лицо излучало восточную радость, гостеприимство, счастье при виде президента страны, можно сказать, шаха, а то и самого падишаха.

– Спасибо, господин президент, – ответил он звучным сильным голосом, я уловил глубоко упрятанную металлическую нотку, словно далеко-далеко щелкнувший затвор, – мы очень трудолюбивый народ! И когда есть возможность работать, мы работаем не покладая рук. За что огромная благодарность бесконечно доброму русскому народу.

– За то, – уточнил я, – что работаете?

– Что у нас есть возможность работать, – пояснил он легко, – без помех! Впервые мы встретили народ, что принял нас и обогрел…

– Вы хороший народ, – возразил я. – Мы рады, что вы стали нашими соседями!

Он снова протянул мне руку, за моей спиной кто-то ахнул от такого неслыханного нарушения протокола, но я понимал муфтия, он никакая не власть в общепонимаемом смысле, а разве что в той же мере, как обладают влиянием писатели, композиторы, певцы, проповедники.

Мы пожали друг другу пальцы, муфтий улыбался, все еще изучает меня, от глаз побежали веселые лучики, но в глубине зрачков крохотные искорки, отражаются на лезвии обнаженного клинка. Это не Христос, это кобызский Моисей, что вывел свой народ из узбекской неволи, а на новой земле воспрянувший духом народ готов когтями и зубами отстаивать свое…

Лишь бы не автоматами Калашникова, мелькнуло у меня. Мы все еще трясли друг другу руки, как из собирающейся толпы вышла женщина. В руках ни хлеба с солью, ни рушников, кобызы не снисходят до чужих ритуалов, я сперва видел ее только краем глаза, но она подошла к нам, муфтий смотрел на нее через мое плечо со вниманием, я наконец выпустил его руку.

– Здравствуйте, господин президент! – сказала она.

– А вам здравствовать, – ответил я, – и процветать…

Против воли я засмотрелся на эту сильную, полную жизни женщину, так непохожую на привычных нам крестьянок, колхозниц, а теперь просто неизвестно кого, живущих в заброшенных селах. Эта стоит прямо и смотрит на меня открыто, уверенная и крепко стоящая на земле, уже кобызской земле, темное от солнечного загара лицо почти без морщин, хотя ей далеко за пятьдесят, лицо широкоскулое, нестандартное, но такие лица уже начинают входить в моду, в них своеобразная красота, как и в этих живых и прямо смотрящих чуть раскосых глазах цвета поспевших желудей. Черные с проседью волосы выбиваются из-под наброшенного на голову платка, волосы можно обнажать только в доме, но и так видно, что волосы крепкие, длинные, здоровые, им не нужны никакие поддерживающие, питающие и укрепляющие шампуни, втирания и прочая дрянь для гальванизации вымирающих.

Охватил я единым взглядом и всю ее сильную здоровую фигуру, из-под достаточно длинного платья выглядывают только лодыжки, отполированные солнцем до блеска покрытого дорогим лаком дерева ценных пород.

Она заговорила, у меня мороз побежал по шкуре, столько в ее голосе прозвучало силы, уверенности и трагической мощи:

– Господин президент русского народа!.. Примите от нас земной поклон за доброту и щедрость русских, за бескорыстие, за помощь, которую оказывали нам после переселения на каждом шагу!.. Мы в Узбекистане никогда не видели столько помощи… мы там вообще не встречали помощи, а здесь нас приняли как своих, нет предела нашей благодарности!

Я в смущении развел руками:

– Спасибо за теплые слова. По возвращении передам… своему народу.

Она продолжала тем же звучным сильным голосом:

– Господин президент, у нас есть и просьба к вам, ибо вы и наш президент, верно?

– Верно, – ответил я. – Я рад, что вы это еще помните.

Постарался, чтобы это прозвучало шуткой, просто шуткой, а легкое предостережение в ней отыщут потом, при тщательном анализе президентской речи, наши слова всегда подвергают строжайшей прогонке через все фильтры, подсчитывают количество одинаковых слов, сравнивают интонацию, ударения, оттенки, ищут намеки.

Женщина широко улыбнулась, глаза смеялись, но у меня осталось странное ощущение, что она мгновенно уловила все, что я хотел сказать, оценила и уже готова ответить именно так, как надо ответить.

– Господин президент, – сказала она чарующе, – вы, как глава страны, сильны подданными, что ее населяют. А подданные тогда сильны, когда развиваются свободно, когда для них не ставят рамок. Мы уже встали на ноги, мы сами ухаживаем за своими полями и стадами, сами строим свои дома, платим налоги, а Россия крепнет и богатеет также и нашими усилиями…

Я наклонил голову: