Бумеранг - Никитин Юрий Александрович - Страница 3

Владислав оставил интелька, с интересом поднял глаза на девушку, что села напротив. Она уловила посторонний взгляд, повела очами, тут же с гримаской отвращения отвернула лицо. Кровь бросилась Владиславу в лицо, в голову, зашумела в ушах. Восхищение одухотворенной красотой уступило место веселой ярости. Эх ты, дура… Сотни лет твердят, что не по одежке, а ты… Ладно, каждый получит то, что заслуживает. Точнее, кто чего ждет, то и обретет.

Он поднялся, услышав облегченный вздох интелька, шагнул вперед и грузно плюхнулся рядом с девушкой.

– Э… – сказал он негромко, – давай будем знакомы?

Она облила его холодным презрением, промолчала. Владислав сообщил доверительно:

– А ты знаешь, сколь я заколачиваю? А когда левый товар преть или когда урожай на дураков случается, то и вовсе что хошь могу!.. Ну как, пошли?

– Оставьте меня, – ответила она тихо, стараясь не привлекать внимания.

– Во голосок! – восхитился он. – Не то, что у того гевала, что спит напротив… Исчё червонец сверху за такой голосок. Пошли? Меня в любом ганделике знают. Только на порог, бармен уже гнется: будьте здоровы, Владислав Игнатьевич… Это я, значит. Знает, что завсегда на лапу кидаю. Ты не боись, я долго валандаться с тобой не буду. Мне исчё футбол посмотреть надо, а в этом сурьезном деле бабы только мешают.

Она приподнялась, но он обнял за плечи, удержал. Она покраснела, попробовала освободиться, но он держал крепко, наслаждаясь властью над незнакомой женщиной, сминая ей плечи, ощущая под пальцами тепло молодого тела. Она противилась, стараясь не привлекать внимания, хотя в вагоне все делают вид, что ничего не происходит, а Владислав уже всерьез хмелел от безнаказанности: то чуть отпускал женщину, то снова сдавливал ей плечи.

– Уберите руки, – прошептала она.

– А чё? – спросил. – Ты баба ничё. Мы с тобой, телка, поладим!.. Куды чичас попрем? К тебе или ко мне? Только бутылочку по дороге прихватим. Ты баба товаристая, таких люблю. Так вроде тощая, а приглядись: все на месте, и тут, и тут, и даже тут…

С той стороны салона гыгыкал проснувшийся Игорь, бил в восторге соседа по колену и призывал восхищаться тоже. Сосед вынужденно улыбался, ерзал, но не вставал: ехать еще далеко, а встань – место тут же займут менее чувствительные.

– Друга прихватим, – сообщил Владислав. – Вон сидит, видишь?.. Ты и двоих обслужишь, я ж по глазам вижу. У тебя и губы вафельные…

Наконец Владислав отпустил, уж очень жалобно и умоляюще прошептала: «Моя остановка». Игорь тут же снова заснул, дергал во сне ногами, зычно плямкал, иногда запускал дикий храп, которого испугались бы и лошади. Однажды, не раскрывая глаз, громко и звучно выругался, а потом продолжал мирно похрапывать на плече окаменевшего соседа.

Люди входили и выходили. Вошедшие сперва устремлялись на свободное пространство, где разместились Владислав и Игорь, но, быстро сообразив, что к чему, потихоньку вытискивались из опасной зоны. Так и стояли, спрессовываясь в монолит, но упорно не замечали Владислава и Игоря. Даже опасную зону покидали просто так, а вовсе не потому, что там резвились двое подгулявших работяг.

Один из вошедших, не разобравшись в ситуации, попробовал было бросать негодующие взгляды, но Владислав проигнорировал, Игорь был занят, и новичок – холеный такой хомячище, у которого явно персональная «Волга» сломалась, потому в метро с народом – проворчал, пробно апеллируя к общественности:

– Совсем распустились… Ничего не боятся…

Владислав еще не сообразил, как среагировать, как стоявший поблизости интеллигентный старичок угодливо улыбнулся и сказал примиряюще:

– Ну что вы, что вы! Молодежь гуляет.

Холеный хомячище скривился:

– Как это – гуляет? Они ж людей оскорбляют своим поведением!

– Ну что вы, что вы, – залебезил старичок. – Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся!.. Нормальные парни… э-э… современные.

Владислав исподлобья смерил хомяка тяжелым взглядом, уменьшил его до размеров бактерии и предложил:

– Папаша, а, папаша? Хошь – дам в лоб, и ухи отпадут?

Хомяк испуганно дернулся, побагровел. Лицо его стало угрожающим, однако вокруг него, словно около смертника, начало образовываться свободное пространство. Старичок тоже отодвинулся, словно хомяк уже маячил в оптическом прицеле.

Фигура холеного стала уменьшаться. Видимо, он уразумел, что это вагон, а не вверенное ему учреждение, и эти работяги не боятся, что им зарубят диссертации.

Владислав забросил руки на соседей, сказал мечтательно:

– Вчера ехал тут один… Гра-а-а-мотный! Дал ему так, что прыщи с морды посыпались! Он и лег их собирать. До-о-лго собирал. Так я с корешками и ушел, не дождался, когда встанет. Пальцем бы не тронул: хотел взглянуть – хороший ли из меня косметолог?

За окнами замелькали лампы, побежал перрон. Едва двери открылись, взбешенный хомяк вылетел пулей. Владислав покровительственно кивнул старичку:

– Что, поганка, трепала жизнь? Научила поддакивать силе?

Старичок снова хихикнул, уже неуверенно. Владислав смотрел пристально, и тот чуть отступил, отвел глаза.

На следующей остановке в вагон влетели сразу два интеля, такие умные и начитанные, что об этом у них кричала каждая пуговица. Они сразу же облили Владислава с Игорем верблюжьим высокомерием, морды задрали кверху – грамотные, аж противно, и Владислав ощутил, что Игорь тут же завелся. Да и сам не мог удержать тихую ярость. Ах, паскуды! Белая кость, да? Голубая кровь, да? Сейчас покажем, что вы стоите, чистоплюйчики… Ноги будем вытирать о вас, а вы и не пикнете, бараны несчастные…

Первый интель хотел ретироваться, но Владислав удержал ласково, Игорь задействовал второго, и все хоть и на грани хулиганства, но все же закон допускает больше, чем правила этикета, в рамках закона можно так обхамить и облаять, что искрить начнешь, а закон и не гавкнет…

И Владислав с Игорем выжали все, что можно было выжать из ситуации, не переступая уголовного кодекса, и когда интельки выметнулись на станции, явно не своей, то Владислав ржал до самого конца ветки, рядом довольно повизгивал Игорь.

Работали здорово. Другого облаешь – все же лучше, чем он тебя. И какой глупец сказал, что лучше быть обиженным, чем обижающим?