Баймер - Никитин Юрий Александрович - Страница 2

– Здравствуй, здравствуй, Андрий, – прогудел он благодушно. Он чуть ли не единственный, кто сразу принял «Андрий», не стал допытываться, почему не «Андрей». – Не разувайся… Проходи в кабинет.

Он плотоядно посматривал на толстую папку в моих руках. Глаза довольно блестят, ладони слегка потер одна о другую, словно гигантский хищный богомол при виде молоденького кузнечика.

– Комп включен, – сообщил он, – как раз закончил тест…

– Я проведу его еще раз, – ответил я, – если можно, конечно.

Костомар засмеялся:

– Не церемонься! Ты же знаешь, какие у меня тесты. Встроенные в операционку, только и всего. А у тебя свои, профессиональные…

Я вошел в его кабинет с острым чувством зависти. У Костомара три компа, что для россиянина все еще непомерное богатство. Один из них – навороченный ноутбук, вон разлегся, как породистый кот на подоконнике, а на огромном и длинном, как бронетранспортер, столе во всей красе два брандовских красавца. На самой столешнице – жидкокристаллические мониторы, народ именно мониторы называет компьютерами, а на сами ящики компов обычно внимания не обращает. Оба компа этажом ниже, на специальных выдвигаемых полочках. Мое сердце болезненно и завистливо заныло. Никогда не завидовал тем, у кого машина, дача, даже не завидовал тем, кому удавалось оторвать очень красивую и на все раскрепощенную девушку, но под ложечкой всегда сосет, когда вижу вот такое богатство: самые последние разработки, самые крутейшие видеокарты, самые мощные процессоры, ускорители…

На скринсейвере поворачивается во все стороны Кристина Мюллер с непомерно огромным автоматом и вываливающимся из бикини бюстом. Все в трехмерном, без малейших задержек, во все еще экзотическом для большинства гэймеров разрешении тысяча двести восемьдесят на тысячу двадцать четыре.

Со вздохом сожаления я коснулся пробела, Кристина исчезла, появился неподвижный бэкграунд со сценой из оперы «Псковитянка». Тоже в том же небывалом разрешении… Я раскрыл кейс, подумал хмуро, что если бы компьютерная промышленность не развивалась так стремительно, то и я мог бы собрать себе такой же комп. Ну что тут особенного, этот комп не дороже современного телевизора со всеми наворотами!

Увы, на телевизор человек может копить годами, потом телевизор пашет всю жизнь, в его ящике ничего не меняется, зато компы…

Я молча ругнулся. Если кто-то купит комп и весь гарантийный срок так и проработает на нем, ни разу не сорвав пломбы и не заменив одну плату на другую, то этого можно вычеркивать не только из числа гэймеров, но даже из числа юзеров. В компьютерном мире, как в бурлящем котле, каждую неделю появляются новые платы, акселераторы, чипы, варианты разгона… Комп, который полгода тому был последним писком технической мысли, сейчас уже безнадежно стар, на нем виснут новейшие проги, тормозят игрушки… эх!

Над столом, где красивые академические издания классиков, несколько непритворно ярких коробок с программами, операционная система Windows, QuarkExpress, два последних броузера, антивирусные – и все лицензионное, все в фирменной упаковке, страшно и подумать, сколько это все стоит, не один комп можно купить на эти деньги. Мне, простому юзеру, у которого все с Горбушки да из Митино, в голову не придет покупать за пятьсот баксов, когда то же самое можно за доллар на Горбушке. Но то я, а это академик! К нему приезжают коллеги из-за рубежа, ему либо прятать сам комп, либо выставить на полку фирменные коробки с лицензионными программами.

Но дальше, за этими вот томами Шекспира хранится то, что академик никому не показывает. Даже семье. Правда, Изольда Ивановна, может, и догадывается, но молчит, хранит позорную тайну.

Да, у многих великих были и есть слабости. Теперь стало известно, что Чайковский и Достоевский были гомосеками, Некрасов – картежником, Герцен – алкоголиком, Лев Толстой бессовестно пользовался правом первой брачной ночи в своих крепостных деревнях, а Суворов любил пороть крепостных просто так, для собственного удовольствия.

У академика еще более позорная страсть, увы. Ведь гомосеки уже не гомосеки, а всего лишь сексуальное меньшинство, для картежников выстроены гигантские роскошные казино, секс ныне проще стакана пепси, для любителей порки есть специальные клубы, там вас ждут с нетерпением жертвы, которые обожают, когда их хлещут…

Но вот для позора академика пока нет оправдания. Если станет известно о его страсти, он будет уничтожен. Репутация его будет погублена безвозвратно, коллеги отвернутся, а его научные труды не будут стоить и гроша.

Костомар принес кофе, сам сварил, заботливо придвинул на край стола поближе широкую тарелку с бутербродами. Бутерброды с красной икрой, каждая икринка блестит, как крохотное солнце на закате, в три слоя…

Я сглотнул слюну, сказал сразу пересохшим голосом:

– Спасибо… У вас чудесный кофе.

– Налегай, – подбодрил Костомар, – пока кофе горячий, а бутерброды холодные… Все хорошо, я уже вижу, что у тебя плата последней модели. Я читал о ней в новостях софта. Не знал, что добралась до Москвы.

– Сегодня, – подтвердил я. Мне было приятно, что академик знает такие новости. – Это только первые образцы. Прислали две штуки, чтобы провести маркетинг. На Западе сомневаются, что у нас будут покупать. Слишком дорого, а прирост обработки текстур невелик.

– Но все же есть? – спросил Костомар. И сам ответил довольно: – Есть! Значит, покупатели тоже найдутся.

– Наверное, – согласился я. – Я тут же схватил один образец, позвонил вам. Пусть маркетинг проводят с одной платой.

– Молодец, – одобрил Костомар. – Ты бери бутерброды, бери. На меня не смотри. Я уже в том лэвэле, когда надо сбрасывать, а не набирать. Пойнты набираю, а тратить некуда.

Плата села в кроватку плотно, я резетнул, а пока комп перегружался, сканировал на вирусы и задействовал новые драйвера, я засмотрелся на чудесный вид из окна. Квартира академика на самом высоком, семнадцатом этаже. Это для Москвы не слишком, но дом на Воробьевых горах, весь огромный город как на ладони… Я в который раз засмотрелся на далекий дом-башню, он на самом горизонте – сейчас мрачный и темный, пока солнце светит в спину, затем станет снежно-белым на темнеющем небе, как сказочный замок магов, когда солнце на этой стороне. Но я бывал в этой квартире и перед самым закатом, тогда башня вспыхивает багровым огнем, словно сказочные кузнецы куют волшебные мечи…

В прихожей звякнуло. Костомар поморщился: Изольда Ивановна вернулась из булочной.

– Погоди, – велел он мне, – я сейчас…

Я слышал, как он приглушенно разговаривал с нею прямо в прихожей. Это любящая пара, но все же даже у самых любящих супругов бывают друг от друга секреты. Я как раз поверенный одного секрета, в котором ни один почтенный человек не признается.

Дверь хлопнула, он вернулся сияющий, подмигнул.

– Отправил в аптеку, – сообщил заговорщицки. – Сказал, что мне нужно обновить запас валокордина. Она обожает лечить!

В кабинете стояла торжественная тишина, великий человек должен трудиться в своем кабинете в благоговейной тиши. Я вздохнул и вытащил из сумки невзрачную плоскую коробочку.