Это я, Эдик - Никитин Олег Викторович - Страница 41

Винтовка старой леди поехала вниз, а в глазах ее помимо боли сверкнула решимость. Тут бы ей и пришел конец, потому что нукер на лестнице не стал бы ждать ответного выстрела китаянки. Но я успел раньше. Высунувшись из-за укрытия, я почти в упор расстрелял одного из гулямов. Второй в недоумении валялся на ступеньках и прижимал к разбитому носу ладонь.

При виде того, как я приканчиваю его товарища, раненый вазой дотянулся до кармана и достал щелкнувший нож.

– Даже не думай! – рявкнул я и поднял оружие, оброненное мертвым торчком.

Потом захлопнул дверь и моментально отключился.

Comments on this: 0

А когда пришла к ним истина, они сказали: «Это – колдовство и мы в него не верим». (43:29. – Прим. мутакаллима Издателя.) Даже Кактус не пожелал откомментировать предыдущую запись. Ну и шайтан с вами, я пишу свой журнал для себя.

Comments on this: 1

Cactus: Да тут я, тут. Что, уже из Сети выйти нельзя?

Я чувствую, как символы прошлого медленно убивают меня. Держу в руке треснувшую, давно уже негодную флэшку с музыкой, под которую занимался сексом со своей первой девушкой – и медленно погибаю от удушья. Вижу постер с давно забытой группой, на концерт которой когда-то сходил со школьной подругой – и невидимый ледяной кинжал проворачивается в груди. Перечитываю первую строчку письма девчонки, с которой впервые поцеловался – и яд растворяется в моей крови.

Все, все, что я вижу вокруг себя, полно символов прошлого, и они отнимают у меня жизнь, и так каждый день, изо дня в день, дни напролет.

Все мои снимки, сделанные за годы – это «портреты Дориана Грея», только наоборот! Они живы, а я – лишь источник вечной радости для них, я истекаю жизнью под их веселыми взглядами. Не смотри на фотографии! Сожги их, чтобы не возникало искушения лишний раз убедиться, как жестоко время и как много ты оставил позади. Убивает даже голограмма на водительских правах. Никогда, никогда не смотри на нее.

Все, что вызывает хоть мимолетное, но воспоминание о чувстве, событии или слове – смертельно. С каждым днем в мире все больше символов, впитавших в себя частицу моей жизни, и больше всего их рядом со мной. И я умираю под их неощутимым весом, горблюсь и тупею.

Только любовь юной девы еще могла бы вдохнуть в меня огонь, но огонь этот стал бы холодным, синим, и не согрел бы никого и ничего, кроме моего полумертвого сердца. Но даже это мне уже недоступно – ибо юным девам, чья любовь только и греет, интересны только спортсмены и музыканты. И все, кто старше тридцати, кажутся им глубокими стариками… Возраст человека непростителен, и никто еще не оседлал пегого коня времени.

Где тот день, час, где тот год, в конце концов, когда передо мной осталась только одна дорога? С нее уже не свернуть, можно лишь оглянуться по сторонам и умереть еще одну тысячу раз, потому что кругом – тысяча символов прошлого, и они убивают.

Comments on this: 1

Cactus: Ты спятил, дядя! Прекращай корчить из себя философа и рассказывай, что было дальше. Я никуда не делся!

Сутенер Эдик погиб, нет его больше ни в какой реальности. Он больше не вернется, даже если я приеду в Чайна-Таун и прогуляюсь по местам «боевой славы» – ведь по деловой карьере его, лелеемой годами, был нанесен страшный удар. Вернуться означает бежать из города, и даже в таком случае скитаться ему по стране с чужим именем и в страхе за собственную жизнь.

Поэтому он больше не объявится в моей черепушке властным и наглым типом.

Что было дальше, спрашивает Cactus…

Я-1 вдруг осознал себя стоящим с пистолетом в руках, а в нескольких метрах от себя увидел старую китаянку (она осела на пол и тяжело дышала, прижимая ладонь к кровавому пятну на плече) и двух девиц с доком Бо. Очевидно, они вывалились из палаты и теперь в испуге таращились на немую сцену.

– Что за черт? – спросила Жанли. – Кто стрелял? Кто орал?

– Все! Сматываться надо! Там еще один живой гулям, того и гляди через дверь палить примется, или кинжал метнет.

– Каждый длинный глуп, – покачал головой док.

Это он меня арабским присловьем припечатал, не иначе. Как же он был прав!

Мы с Бо подхватили раненую китаянку под руки и заволокли ее в комнату, где до этого жила Крошка Ли. Разглядывать ее было некогда, но платье шафранного цвета и пышная прическа смотрелись стильно. Девчонка явно не понимала, что тут происходит, и нервно цеплялась за рукав Евиного жакета.

– Валите отсюда! – приказал док. – Я не желаю, чтобы в моей клинике устраивались разборки! Что я без сестры буду делать? – едва не взвыл он и принялся утешать помощницу. Та явно нуждалась в срочной медицинской помощи.

– Куда валить? За дверью наверняка зреет засада.

Он провел нашу троицу узким коридором к боковой стене дома и буквально вытолкнул на пожарную лестницу.

– Вверх полезайте, на крышу. На дальнем торце есть такая же лестница, а эта внизу обломана.

– А торчки тебя не достанут?

– Через три минуты тут будут все, кого я когда-либо спас. И тогда не поздоровится не только твоим идиотам-торчкам, но и тебе самому. Так что делай ноги, пока цел, – свирепо заявил док и буквально выпихнул меня за окно.

На крышу мы выбрались благополучно – девчонки нимало не струсили. Крошка Ли в своей Африке еще и не такое проделывала, а Жанли, по-моему, девка без нервов.

Желтое платье и вообще помпезный вид пигмейки едва не заставил меня расхохотаться, когда я рассмотрел ее на захламленной крыше. Но я представил, как мне придется оправдывать смех, и стиснул зубы. Не хватало еще обидеть Ли в первый же день ее внезапного «выхода в люди». Да и торчки могли расслышать гогот с небес и озаботиться его происхождением.

Мы не мешкая ринулись в указанном Бо направлении и вскоре достигли дальнего конца крыши. Если кому-то взбредет в голову задрать голову, он непременно нас увидит, однако оставаться наверху было нелепо. Я всучил один из пистолетов Жанли и велел ей замыкать нашу вереницу домолазов. Девчонка ухватила оружие с видом завзятой киллерши и даже прицелилась в антенну, пробуя себя в новой роли. Будь я настоящим преступником, а не безвинно попавшим в переплет рафинадом, мог бы привлечь ее к серьезным делам – телка вела себя смело, даже крови не испугалась.

Через минуту мы уже очутились в узком переулке, в компании с вонючими мусорными баками. У главного входа в дом, судя по крикам, назревал конфликт, поэтому я предпочел провести девиц дворами. Потеряли во времени, зато выиграли в безопасности.

Возле машины я остановился (в тени навеса) и прижал головенку Крошки Ли к животу. Она в недоумении задрала губастую рожицу. Тогда я сел за руль и смог глянуть ей прямо в глаза.

– Прощай, Ли, – сказал я на убогом английском. – Иди туда. – И я показал ей на вход в жилище Пу Сина. – Там добрый господин, он тебе поможет.

– А ты? Разве не ты мне поможешь?

– Мне надо ехать. Прости, Крошка Ли. Я скоро приеду с тобой повидаться.

– Приезжай скорее, – лукаво усмехнулась она. – Ты так и не узнал, что я умею.

Иблис меня побери, ну и паршивая же сцена. Словно в дешевой постановке уродовского театра. Перед тем, как скрыться в доме Пу Сина, Ли обернулась и вильнула задницей.