Спецназ не сдается - Нестеров Михаил Петрович - Страница 66

В основном Крекер старался общаться с Али-Шарифом жестами. В данном случае указал пальцем на ряд цифр на матрице ноутбука Боциева и добавил:

– Вот на этот счет переводи. А на эти, – его палец скользнул ниже, – положи по одному доллару.

Он обернулся на Моравеца, улыбнувшегося ему. «И вот этот оскал называется улыбкой?»

– Правильно, – подтвердил диверсант, убедившись, что шестьсот миллионов долларов минус пять долларов ушли на один из счетов, «забитых» в компьютер Алана Боциева. А следующая фраза предназначалась командиру: – На каждый счет ушло по сто двадцать миллионов.

Но все это ерунда по сравнению с тем, что предстояло сделать дальше. Может быть, думал Алексей, сейчас сказать капитану правду?.. Нет, не сейчас, он слишком возбужден, может отреагировать сообразно обстановке; вот его пистолет направлен на Али-Шарифа, через мгновение прозвучит выстрел.

Простит ли он «предательство» товарища? А у него нет другого выхода.

Скажу обо всем в лодке, решил Крекер. Скажу в самый последний момент. Но если бы Алексей знал о том, о чем догадывался, даже был уверен Моравец, – о взрывных зарядах на замках визора и аппарели… Этот ход Козырина Алексей Шумилов просчитать не мог.

Отходили осторожно, но в хорошем темпе. И эвакуация прошла бы успешно, если бы не один кретин.

– Следующая пуля твоя! – услышал Алексей голос Моравеца.

– Нет!..

– Смотри, это так легко. Крекер, покажи ему.

– Ты не капитан корабля. Уходи первым. За Алана не беспокойся.

Крекер увидел движение по левому борту и поймал в прицел чью-то покачивающуюся фигуру в белом форменном пиджаке и темных брюках. Шумилов бросил беглый взгляд на чернеющий проем, откуда появился этот человек. Потом скосил глаза на Сашу Большого. Дагестанец стоял у борта и следил за маневрами командира. Капитан, по расчетам Крекера, должен находиться на уровне второй палубы. Или уже благополучно завершил спуск.

Диверсант нажал на спусковой крючок, и автомат дернулся в руках, выпуская короткую очередь. Пули вспороли китель в районе груди стюарда. Он, потянувшийся к ограждению, словно поскользнулся и рухнул на мокрую палубу.

– Большой, поторопись! – предупредил товарища Крекер и поспешил к нему.

Рядом стоял Боциев. С всклокоченными волосами и выпученными, как у морского окуня, глазами.

– Если ты не пойдешь сам, я сброшу тебя, ясно? – прошипел у него над ухом голос Алексея. – Ясно, я спрашиваю? Саша, как там дела?

– Командир в лодке. Запускаем Алана.

Крекер подтолкнул осетина к борту. И обернулся, вскидывая автомат: ему снова показалось движение по левому борту.

Глаза не могли обмануть: тот человек, по которому Алексей отстрелял, вроде бы поднял руку.

Крекер не успел нажать на спусковой крючок: взрыв, раздавшийся, казалось, со всех сторон, как на минном поле, оглушил его, а яркая вспышка полоснула по глазам.

Фактически ничего не видя и не слыша, Алексей, спотыкаясь, шел по гудящей палубе и искал руками фальшборт. А грудь, прошитую осколками шарнирных опор, заполняло, как паром забортной водой, острое раскаяние: он запоздал с откровенным разговором, и Яков с бойцами уйдет в Иран. И единственные деньги, которыми он сможет воспользоваться, – это те наличные, что они взяли с Ильясова и положили на счета немецкого банка, чьи филиалы функционировали и в Тегеране, и в Энзели.

«Несправедливо, – шевельнулись почерневшие губы Крекера. – Несправедливо…»

А из самых недр подсознания всплыли последние слова командира, которыми он обращался к шейху: «Я оказываю вам услугу…» Все встало на свои места, но слишком поздно.

…Алексею казалось, что он идет в гудящем пространстве бесконечно долго. Но вот его руки коснулись борта – левого, откуда уже ушла лодка лейтенанта Перминова. Крекер перевалился через борт, теряя сознание…

– Интересная папка, – сенатор закрыл ее. – Вы действительно хотите получить за нее деньги?

– Вы туго соображаете, сенатор. Хотите узнать, когда вы совершили ошибку? Когда я пообещал вам снять крышку с вашего горшка, а вы вернули меня и начали шантажировать, выкладывая версию за версией: о происшествии в Баку, о причастности к ликвидации Ильясова парней из моего подразделения, о деньгах, поступивших на счет бомбейской фирмы. Вот тогда я решил вывести вас на чистую воду. А когда я распутал это дело – точнее, дал вам увязнуть в нем, – шифровки от Турка автоматически стали оружием против вас. Называется это просто: шантаж. Шантаж начальника разведуправления флота. Теперь это мой актив.

Генерал лихорадочно соображал. Отчего-то его взгляд бегал по золотистым пуговицам на черном кителе адмирала, словно он не мог пересчитать их, сбивался и начинал все сначала.

– У меня огромные связи в СМИ, – осипшим голосом угрожал Воеводин, – через них я раздую грандиозный скандал. Уже сегодня все телеканалы будут говорить о том, что гибель парома «Мавритания» – дело рук спецгруппы «Гранит». Террористы – ладно, их было-то всего двадцать человек, но погибли мирные люди – экипаж, обслуживающий персонал, служба охраны.

– Это называется гласом вопиющего в пустыне, – спокойно ответил Бушуев, – вы хватаетесь за соломину, сенатор. Да и связей в СМИ у вас, похоже, нет. Могу вас проинформировать. Сегодня утром «Радио России» со ссылкой на Интерфакс сообщило, что взрыв парома – дело рук одного человека, чья семья погибла в Палестине. Он был одним из служащих «Мавритании», и имя его вам наверняка известно: Али Мохаммед. При обыске в его квартире была обнаружена видеопленка, где он обвиняет в смерти жены и сына террористическую группировку Абу Нидаля и лично Талала Хаяли, бывшего помощника военного советника Ясира Арафата, и клянется отомстить – дословно: «…жертвуя не только собой, но и товарищами». День и час, которые он назвал, по времени совпадают с гибелью «Мавритании». Но это вы, генерал, убили невинных людей. А спецназовцев – гораздо раньше.

Бушуев забрал папку и от двери задал вопрос:

– У вас есть пистолет?..

Воеводин смотрел на него не мигая и молчал.

– Тогда один совет: из тех девяноста миллионов рублей, которые Совфед получил в этом году, выделите энную сумму на покупку личного оружия для сенаторов. Это лучше, чем кондиционеры в кабинетах, на отсутствие которых вы жалуетесь: отлично проветривает мозги. Да и страна наконец вздохнет свободно. Всего доброго.

Сев в машину, контр-адмирал отдал распоряжение водителю:

– В Генпрокуратуру.

Сергей едва ли мог отличить, где сон, а где явь. Наверное, сном была чернота, в которой его руки пытались ухватиться за скользкий гидрокомбинезон Якова. Фонарик, который пошел ко дну и на миг осветил землистое лицо тонущего друга и его руки, в предсмертной судороге вцепившиеся в дыхательные шланги пришедшего на помощь товарища. Последние усилия, с которыми он повторил движение Якова: перерезал лямки на своем акваланге, тем самым освобождаясь от уже мертвого друга. Многометровая толща воды над головой, которая, казалось, не приближалась, а удалялась. Медный звон в голове, перешедший в надрывный вой сирены, нестерпимая боль в висках, оглушительные удары своего сердца…

Также сном был промозглый серый вечер, в который с борта своей рыбацкой шхуны Сергей, поддерживаемый кем-то с двух сторон, бережно опустил в воду венок:

«Якову Моравецу от друзей».

Венок нехотя, как судно от родного причала, отплыл от борта лодки и, покачиваясь на волнах, стал удаляться.

«Венок – это моя ошибка, – тихо шепчут губы бредившего Сергея. – Ты уж прости меня, старина. Я выброшу его в море, как только мы вернемся на лодку. Обещаю».

Он сдержал слово, данное им Андрею Кашинскому.

Снилось, что он на подлодке, видит обеспокоенные и участливые лица Олега Боброва и Андрея Кашинского, слышит их голоса:

«Скоро будем дома».

«Да, Серый, уже скоро».

Это хорошо…

Глаза закрываются. Ему снится школьный актовый зал, где он под звуки похоронного марша кружит в вальсе хрупкую девочку в подвенечном наряде.