Профи крупного калибра - Нестеров Михаил Петрович - Страница 10

– Не торопись, Боря, – наставлял шеф, – продолжай работать с ним как с агентом. А в отчетах фиксируй лишь динамику развития агентурных отношений.

С подачи резидента Левин стал умело обходить бюрократические преграды Центра. Проводя вербовку в короткие сроки, не спешил с рапортом. Но необходимые данные получал. Успел усвоить, что долго тянуть с клиентом не стоит – не только советские разведчики работали в Дании, и кандидат мог попасть под влияние другой резидентуры. Что далеко ходить, его могли перехватить свои же опера из военной разведки – любители хватать каштаны из огня чужими руками. Военному атташату нужны были результаты так же, как и дипкорпусу КГБ, конкуренция начиналась буквально с вешалки.

Борис проработал в Дании три года, затем срок его пребывания продлили еще на год – к огорчению завистников посольства, которые считали его посредственным дипломатом и оперативником. Кто-то из коллег, подметив его натуру, дал ему меткое прозвище Скользкий Джим. Вначале показавшаяся оскорбительной, впоследствии эта кличка даже стала нравиться Левину; если кто-то подмечал в нем изворотливость, сам Борис назвал это хитростью.

Однако изворотливость, или хитрость, не помогла ему однажды избежать неприятности: в совершенно безобидной, казалось, ситуации он умудрился нарушить местное законодательство, и ему пришлось покинуть страну пребывания.

Это случилось в то время, когда Радзянский «жаловался» начальнику отдела Шерстневу на скучную работу разведчика. И Арабу, и Левину было о чем поплакаться друг другу. Встречаясь в Центре, они нашли общие интересы, а спустя годы, когда расформировали спецгруппу «Набат» и Лев остался без работы, они снова повстречались. Но оба уже стали другими, во всяком случае, Левин не узнавал своего приятеля, взгляд которого стал жестче, а его тонкий юмор огрубел.

Борис продолжил службу в органах госбезопасности, сменив отдел, и только в 1993 году принял предложение возглавить службу безопасности одного столичного банка, который просуществовал всего год. Левин почувствовал вкус к деньгам, в силовые органы возвращаться не помышлял. Около полутора лет он проработал в качестве начальника охраны в московской ювелирной фирме «Реставратор», затем ушел по причине собственной недальновидности: ему казалось, что «Реставратор» – неперспективная фирма, что через год-два она погорит. Ему не хотелось покидать пепелища, поэтому он ушел загодя. В том опять же виделся элемент игры, но такова была натура Бориса Левина.

А насчет «Реставратора» он ошибся, в ювелирной фирме сменилось руководство, и она стала одной из самых престижных в Москве.

Природная изворотливость, внешность респектабельного человека, умение вести себя непринужденно позволили Борису завести множество знакомых среди бизнесменов, политиков, служителей музы. Он не пропускал ни одной презентации, будь то открытие православного храма или ночного клуба, торжество по случаю выхода на экраны очередного киношедевра или премьеры спектакля; среди фрачников чувствовал себя как рыба в воде. Пусть он не имел к ним никакого отношения, зато удовлетворенно ухмылялся, слыша у себя за спиной: «Кто это?» – «Борис Левин», – веско звучал ответ непосвященному. Одним словом, в определенных кругах Борис Левин был загадкой, и каждый уверял каждого, что знает об этом человеке все, но в силу определенных причин... За многоточием следовала красноречивая пауза.

Он был женат ровно два месяца, хотя ухаживание за дочерью энергетического магната длилось неприлично долго, около полугода. Невеста принюхивалась к жениху, он к ней, точнее, к ее папаше. До свадьбы Левин не предполагал, что его суженая склонна к нервным срывам, которые грозили перерасти в затяжные припадки. «Это надолго», – сказал себе Левин во время очередного пароксизма молодой жены и, не удосужившись стереть пену с ее губ, навсегда покинул красиво иллюминированный особняк. Тесть попытался вернуть Бориса в семью, но зять шарахнулся от него, словно его шибануло током. А жена говорила, что ПОДАРИТ ему ребенка, чем окончательно отпугнула от себя моложавого беглеца.

9

Борис отхлебнул пива, смахнул с губ пену.

– Руслан здесь? – задал он неуместный вопрос, первым затрагивая серьезную тему, но давая собеседнику повод проявить большую инициативу. Дипломатией тут и не пахло.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты лучше меня знаешь, что он здесь и что я говорил с ним. – Пора приступать к «домашней заготовке», с неудовольствием подумал Радзянский. – Боря, ты же не хочешь стать моим клиентом?

– Погоди угрожать мне? – Наклонив голову, Левин выставил вперед ладонь с зажженной сигаретой между пальцев. – Да, я совершил ошибку. А кто не ошибается? Правильно – тот, кто ничего не делает. Я торопился, Хачиров торопился. А то, что он разыграл целый спектакль, – это не моя вина. К тому же, Лева, ничего страшного не произошло. Горцы – они слово держат. Ну немного посуетились, и так далее...

– Интересно, – Радзянский прищурился на собеседника, – ты говоришь так, будто речь идет о поставках мелкой партии отечественных портков.

– Пойми, у меня не было времени лично связаться с тобой. Руслан обратился ко мне с просьбой давно, я не давал ответа, обсасывая эту тему.

– Похоже, ты не тему обсасывал, а...

Левин скривился от солдафонского юмора приятеля.

– Договоримся так, Лева: я рассказываю все, а уж потом выслушаю твои комментарии.

– Ну-ну. – Радзянский сложил на груди руки и принял позу внимательного слушателя.

Левин махнул рукой на этот театральный жест и без энтузиазма продолжил:

– Пожалуй, я слишком долго... тянул с этим вопросом, к тому же я сомневался – примешь ты предложение или нет. Если помнишь, ты в категоричной форме заявил, что завязываешь с этой работой: завел рыбок, лягушек. Сколько мы не виделись с тех пор, год или около того? И сам я, если честно, подумывал завязать.

– Лучше б ты завязал.

– Погоди, мы же договорились, я как раз подошел к главному. Мне нужно срочно уезжать, а тут как раз Руслан приперся, начал давить: ты обещал, слова не держишь, ты не мужчина. Я психанул. «Надо? – спрашиваю. – Держи адрес человека». Вот и все. Если хочешь, я попался на эмоциях.

– Попадают только девушки. И то по вине партнера.

– По вине партнера, – повторил Левин. – Речь идет обо мне, да?

– Нет, это я про себя толкую! – вспылил Радзянский. – Это я попался, Боря! А ты пренебрег обычными правилами безопасности.

– Не пойму, чего ты завелся, Лева. Не хочешь, так и скажи Руслану. Твоя ошибка в том, что ты придаешь своей персоне преувеличенное значение, подумай над этим. – Левин откинулся на спинку стула и позволил себе строгости в голосе: – Возомнил о себе невесть что, возвел себя в ранг полубога... Подумай, подумай, сбрось с себя таинственность, стань самим собой. Ей-богу, однажды ты проснешься и не найдешь себя под маниакально-депрессивным психозом.

«А может, Боря прав, – внял совету Радзянский, – и я действительно преувеличиваю свою значимость? Пошлю-ка я к черту этого Руслана – в конце концов, ему я ничем не обязан, просто отказываюсь от предложения, которое мне невыгодно. Боря прав, надо смотреть на вещи трезво. Или по крайней мере с легким дурманом от хорошего коньяка. Подозрительность, подозрительность, будь она неладна, не дает думать трезво. Вокруг себя видишь не довольно посредственных, обычных людей, а сплошь профессионалов, науськанных на разоблачение. Так недолго тронуться умом».

Видя переменившееся настроение собеседника, Левин, допив пиво, спросил:

– Так что ты решил, Лева?

Араб пожал плечами:

– Ничего. Пользуясь случаем, отдохну пару дней – и назад.

– К рыбкам?

– К рыбкам.

– Руслан говорил тебе, сколько платит за работу?

– Говорил.

– И ты не завелся?

– А ты?

– Я завелся.

– Дурацкий у нас с тобой разговор получается.

– Лично я умнее этого разговора.

– Да, ты умнее. Ты очень умный. Оставайся, Боря, вместе развлечемся: коньячок, девочки, море.