Имя твое – номер - Нестеров Михаил Петрович - Страница 34

– Хотите сказать, где Трой, там и Вера?

– Что-то вроде этого.

– Фотографии принесли?

– Найдете их в Интернете, на сайте… – Романов попросил ручку и лист бумаги и написал: thinkdafler.

– Пятьдесят долларов в час, – назвал тариф Дэвид.

– Хорошо. Узнайте, в каких заведениях чаще всего бывает Трой. Если мне повезет, я опережу вас. И мозги ему выбью.

– Это упрощает работу. – Дэвид покивал в такт своим мыслям.

Он в первую очередь подумал, что Вера Дафлер тут ни при чем. Просто этот парень жутко ревнует самого Троя. Педик. Голубых он научился распознавать с полувзгляда. Вот и его клиент был похож на голубого. Он тщетно пытался скрыть взгляд, отчего смотрел из-под бровей, пару раз прикусил губы так, как делают это женщины. Сигарету держал не кончиками пальцев, не между первыми фалангами двух пальцев, а натурально у самых «перепонок», а когда затягивался, прямо-таки мацал свое блядское лицо. Отсюда и упор на «второстепенное» лицо. Нет, Дафлер тут ни при чем. А вот его откровенное «Я ему мозги выбью» и прозвучало признанием. И еще одно: у него нет фото подружки. Разумеется, нет смысла спрашивать у него фото друга, этого Троя, поскольку клиент вспыхнет: «Откуда у меня снимки любовника моей подружки!» Если это расчет, то очень тонкий.

– Принимаете наличные доллары, евро? – спросил Романов.

– Шекели в том числе. Оставьте аванс на сутки.

– Пятьдесят в час. В сутках у нас двадцать четыре часа… – Костя пошевелил губами, подсчитывая. Покачал головой. Снова попросил ручку и бумагу и подсчитал: 24:2=12. Вслух добавил: – Плюс два нуля. Тысяча двести долларов?

– Четыреста, – поправил Романова обалдевший от такого странного подсчета детектив. – Я не работаю больше восьми часов в день. – Он достал из ящика стола визитную карточку. – Позвоните мне завтра вечером. Возможно, кое-что прояснится.

Костя покинул контору и сбросил с себя маску гея. На его взгляд, ход с детективным агентством был самым коротким и эффективным для достижения цели. Пусть не завтра, но через три или четыре дня он узнает места, где чаще всего бывает Трой Зеленин, человек, о котором он, не вызывая подозрений, не мог спросить ни в одном израильском ведомстве.

Он вернулся в отель, где зарегистрировался по российскому паспорту.

В этот вечер Романов поработал над своей внешностью. Он покрасил волосы в каштановый цвет, зачесал их назад и закрепил лаком. В ноздри положил ватные шарики, придавая носу «утиную» форму. Очки в роговой оправе с прозрачными плюсовыми стеклами окончательно изменили его внешность.

Это кафе чаще всего называли «русским». Хотя после пяти минут пребывания там его смело можно было называть еврейско-американским, с колоритом, присущим ресторанам на Брайтон-Бич.

Троя Зеленина Романов представлял себе по-разному. То откормленным и зобастым, то угрюмым с подозрительным взглядом. Зеленин-старший больше походил на итальянского мафиози: черные брови, острый нос, пронзительный взгляд, седоватые виски. Впервые Румын увидел его на фото в конторе Дэвида Духовны. Детектив сделал несколько снимков Троя, выходящего из «русского» ресторана, садящегося в свой черный «Мерседес», идущего к своему дому…

В то время в голове Дэвида все еще кружились «голубые» искры. Едва он увидел клиента и направил на него объектив фотоаппарата, он, прежде чем сделать снимок, оценил вкус Романова. Что же, если бы и он был голубым, то запал бы на этакого мачо.

Ресторанный оркестр исполнял русские песни – Добрынина, Антонова, Николаева.

Тут в основном тусовались русские, отчаянно старавшиеся походить на евреев. Меньше было полукровок – они использовали выражения «лавают» (любят), «воркают» (работают) и прочие; еще меньше – чистокровных евреев. Последние не смешивали, как «среднее» сословие, русские, еврейские и американские слова.

Романов подсел к скучающей девушке, которая нашла себе место в середине барной стойки и потягивала через соломину мартини с соком манго. Она также обратила внимание на длинные пальцы Романова с идеальными, чуточку покрытыми лаком ногтями, его взгляд при чуть склоненной голове. Но не стала избегать общения с этим, в общем-то симпатичным парнем. Лишь еле слышно прошептала:

– Считаешь, что я люблю причуды?

Костя расслышал и реабилитировал девушку в своих глазах.

– Ты говоришь о здешних правилах или о манерах?

– О правилах, – рассмеялась она. – Ты что пьешь?

– То же, что и ты. – Он позволил девушке заказать ему мартини. – Почему ты здесь?

– Поссорилась с парнем, – разоткровенничалась она. – Я каждый день говорю себе: «Я его выгоню». Хотя это все равно что выгнать саму себя.

– Ты любишь его?

Она бессильно вздохнула. Нормально ориентированный не задал бы такого вопроса в лоб. А этот словно и не замечает смущения на лице своей собеседницы, не тушуется сам, не понимает, что соседке немного стыдно и за него, и за себя. За компанию, если проще. Такое можно услышать только в кино. Сидят два незнакомца и разоряются насчет любви.

Романов, глядя на зеркальную витрину, отпил глоток мартини. В ней отражалась часть зала и столик, за которым четверть часа назад занял место Трой. Он пришел в сопровождении парня, который весил не меньше ста двадцати килограммов. За эти пятнадцать минут Трой и трое его приятелей успели несколько раз сыграть в какую-то карточную игру. Они сдавали по очереди, быстро, словно куда-то торопились, меняли по нескольку карт; кто-то пасовал и складывал карты, кто-то разыгрывал партию дальше. «Петух». Они играли в «петуха», наконец-то определил Романов. Игра, отдаленно напоминающая покер.

Наконец-то кто-то сорвал куш. Все, включая проигравших, рассмеялись, затем начали делиться впечатлениями – то ли от игры, то ли от сделки.

– Я подумывала написать ему письмо, – поймал Костя обрывок фразы девушки. – Глупость, конечно, первостепенная.

Она волей-неволей подстраивалась под собеседника, вынуждена была что-то придумывать, потому что не умела молчать вдвоем.

– Точно?

– Что?

Ну вот, она уже не помнит, о чем говорила минуту назад.

– Написать письмо. Мне послышалось, ты подумывала написать письмо.

– Да.

– Напиши несколько писем.

– Думаешь, стоит?

– Конечно.

– И?..

– И не отправляй их. Скажи ему: я написала тебе несколько писем. Он удивится: я их не получал. А ты скажешь: я их и не отправляла. Скажешь грустным голосом.

– Мы говорим глупости.

– Но глупости – тоже часть плана.

– Глупости – часть плана? Правда? – Она ничего не поняла. – А у тебя есть… любимый человек?

– Есть. Он всегда говорит: «Да, угу, кэшно» – и делает все по-своему. Противный.

– И мой такой же.

– Babe, we are one on a kind.[4]

– Хорошо говоришь по-английски, – похвалила она его.

– Сегодня за завтраком я съел английский разговорник.

Романов, потягивая коктейль через соломинку, видел перед собой отражение Троя Зеленина, которого ему предстояло убить. Трой – как на ладони. Он пьет пиво; одну бутылку цедил полчаса. По этому факту нельзя было сказать, что он весь в игре. Другой не заметил бы, как осушил не одну посудину. Скорее это привычка. Хорошая привычка, она не затягивает его.

– Слушай, по-моему, я где-то видела тебя.

– Я стилист, сейчас снимаю клипы, – сказал Костя и подумал: «Пора бы тебе поторопиться». Он увидел, как Трой встал из-за стола, бросил салфетку, лежащую у него на коленях, на стул и направился в сторону туалета. За ним, как на привязи, пошел здоровенный телохранитель.

– Так ты стилист… Как же я сразу не догадалась. Снимаешь клипы?

– Порой во мне пробуждается нервная взвинченность, изысканная, присущая лишь надломленным женщинам странность. Кто такой артист? Ноль. Пока ты ему не скажешь, как ему выглядеть. Я говорю одной звезде… Кстати, ты не хочешь в туалет?

– В туалет?! – Она распахнула глаза.