Формула боя - Нестеров Михаил Петрович - Страница 67

Школа была обращена к ним тыльной стороной, на них выходили окна спортзала, раздевалок, кухни и актового зала.

– То, что нужно, – тихо проговорил Родион, внимательно оглядывая здание. – Собственно, я уже имею представление. Остались кое-какие детали, но это уже внутри здания.

– А нельзя подложить мину снаружи? Просто взять побольше взрывчатки, а?

– Неэффективно, – отозвался Родион. – При наружной закладке мины около семидесяти процентов пойдет в воздух. Смотри, – он указал рукой на здание, – если, к примеру, поставить мину в середине коридора, между актовым и спортивным залами, и то эффект будет куда больше, чем при наружной закладке. Обрати внимание на актовый зал. Видишь, какая большая площадь у крыши? Практически она висит в воздухе. Достаточно небольшого толчка, чтобы все бетонные плиты и перекрытия рухнули вниз.

– Небольшой толчок – это условно?

– Конечно, условно.

– Чем будешь работать?

– Пластитом. Он динамичный, послушный… как глина в руках скульптора. – Кочетков задумался, глядя на окна и дверь кухни. – Пожалуй, я уже решил. Стена, которая отделяет кухню от актового зала, несущая. До потолка кухни идет кирпичная кладка, а выше – железобетонная конструкция. Мне это вполне подходит.

– Откуда такие подробности? – спросил немного удивленный Коваль.

Родион ухмыльнулся.

– Это моя работа. Я подрывник и в первую очередь должен хорошо разбираться в строительстве. То бишь в объектах. Мне, например, ничего не стоит сделать так, чтобы школа сложилась, как карточный домик.

– Ну так давай!

– Установка не та. Мы не на показательных выступлениях, и аплодировать нам никто не будет… А вообще жаль работать под дилетанта, хотя и толкового. Тикающие часики вместо электроники, строгие указания, никакой инициативы. – Родион посмотрел на часы. – Что ж, вернемся сюда не раньше одиннадцати вечера и покажем класс на уровне чуть ниже среднего.

Коваль засмеялся.

– Ты сказал «сюда»? Ты и эту школу хочешь поднять на воздух?

Кочетков даже не улыбнулся.

– Нет, я оговорился. Рванем только арабов. Поехали на базу, возьмем пластит и все необходимое.

Коваль, не заезжая в офис, выехал на Кольцевую и по дороге М2 направился в сторону Подольска.

Ночной сторож Овчинкин мирно дремал и даже не заметил, когда в школе отключили свет. Проснулся он от стука в парадную дверь, причем кругом была полная темнота.

– Елки-палки… – Сторож полез в тумбочку и достал карманный фонарик. Щелкнув выключателем, убедился, что надолго того не хватит. А в дверь продолжали стучать. Овчинкин направил желтоватый луч света на настенные часы: семь минут двенадцатого. Когда же свет-то успели отключить?

Качая головой, он снял с двери деревянную задвижку и вышел в вестибюль. Отсюда уже можно было говорить.

– Кто? – громко спросил он.

С улицы донеслись неприличные выражения, раздался громкий смех. Овчинкин развернулся, чтобы уйти. Тут его окликнули.

– Не обижайся, отец, к слову пришлось. Электрики мы, чуешь, что света нет?

Овчинкин с сомнением покачал головой и подошел ко вторым дверям поближе. Фонарь тускло светил яичным желтком, но сторож все же сумел разглядеть двух парней в серых комбинезонах и с чемоданчиками в руках; на головах были защитные каски желтого цвета.

Подняв задвижку, Овчинкин впустил гостей и, закрыв дверь, поспешил за ними.

– А чего света-то нет?

– Вот мы и пришли узнать. Проблема у вас, в школе. Можно мы на твоем столе расположимся?

– Так располагайтесь.

Парень развернул на столе какую-то электрическую схему, другой подошел к распределительному щитку. Через минуту первый сообщил:

– Я думаю, это в актовом зале.

– Ага. Или на кухне. Отец, ключи есть от актового зала?

– Как не быть? – Овчинкин открыл застекленный ящик и снял с гвоздиков два ключа. – Вот этот от кухни, а этот…

– Спасибо, – довольно грубо перебил его парень. – Не до разговоров нам, торопимся.

Родион Кочетков сложил схему и, подсвечивая себе мощным фонариком, пошел по коридору. Коваль остался у щитка.

Дверь в актовый зал была закрыта на один оборот ключа. Перед тем как войти, Родион выключил фонарик. На ощупь добравшись до кухни, он открыл замок и вошел. Теперь свет можно было включить.

Первым делом он осветил ту стену, о которой они говорили утром с Ковалем, и почти сразу же нашел то, что искал. На уровне глаз висел кухонный шкаф, до верха которого трудно было дотянуться. Даже высокому Родиону, вставшему на цыпочки, не удалось заглянуть туда. Разложив газету, он встал на табурет и осветил шкаф сверху. Осмотр его удовлетворил: пыль лежала толстым слоем по всей поверхности; сюда давно не заглядывали с тряпкой и вряд ли заглянут завтра. А главное, шкаф находился на нужной высоте.

Это очень хорошо. Очень.

Через пять минут он закрыл кухню, актовый зал и вернулся к Ковалю. Тот в полной темноте слушал какую-то историю Овчинкина.

– Все в порядке, отец, закрой за нами. Через пять минут включим.

Через пять минут свет действительно загорелся, и сторож, удобно расположившись в подсобке, принял рабочее положение. Перед тем как заснуть, его посетила странная мысль: «А дежурный-то свет горит на улице?» Ответить Овчинкин уже не мог: он крепко спал.

Коваль, вставив предохранитель в гнездо силового ящика, включил рубильник. Порядок. Через окна школы он увидел слабый дежурный свет в коридорах. Сейчас он находился в кирпичной подстанции школы. Отмечая время (00.12), он попытался представить, как спустя десять часов сорок восемь минут будут лопаться окна школы и рушиться бетонные перекрытия. О разорванных в клочья детских телах он не думал.

Итак, завтра. 11.00.

Глава 27

Наутро Геннадий Кожевников нашел Рябова в плохом настроении. Под глазами шефа отчетливо проступали синеватые круги, цвет лица был нездоровым. Капитан тоже не спал ночь, но выглядел свежо. Рябов подтолкнул к краю стола текст телефонограммы из Красногвардейского отделения милиции, адресованной дежурному по ГУВД Москвы.

Вначале Кожевников за руку поздоровался с подполковником и только потом пробежал глазами телефонограмму.

– Более конкретного пока ничего нет? – спросил он.

Рябов медленно покачал головой.

– Сейчас Семен Козырь беседует с Рогожиной-старшей, но около девяти утра ее пропавшая дочь звонила домой.

– Нашлась?

– Провела ночь у приятеля.

– Мать ее не видела?

– Нет. Она уверяет, что голос дочери не внушает опасений. К тому же Светлана звонила и на работу, в редакцию газеты «Проспект Независимости», сослалась на болезнь.

– Номер телефона своего приятеля она не оставила мамаше?

– Нет, не оставила. Я так думаю, что это дело нас не касается. Хотя все тут присутствует: самарская молодежь, имя Антон, неожиданный финал встречи Светланы Рогожиной и этой компании.

– Если это был Никишин с товарищами, вы, Михаил Анатольевич, думаете, что тут возможен факт похищения?

– Знаешь, Геннадий, все, что касается Антона Никишина, кажется возможным и совершенно невозможным. Я голову сломал. Просто удивляюсь изворотливости этого беглеца. И с минуты на минуты жду какой-нибудь подлянки с его стороны. Если это он побывал в гостях у Рогожиной, чего он забыл у нее?

– Может, это касается какой-нибудь публикации?

– Уже интересовался. Из редакции должен прибыть нарочный с последними материалами Рогожиной. Почитаем, может, набредем на что-нибудь.

Зазвонил телефон. Отвечая, подполковник послал долгий взгляд Кожевникову.

– Слушаю. Рябов. Так… Оставайся там, сейчас к тебе приедет Кожевников. – Он положил трубку. – Вот так, Гена, мать Рогожиной опознала по фотографии Антона Никишина. Давай туда, ждите Рогожину. Думаю, вскоре мы пожмем руку Антону.

– Михаил Анатольевич, я всю ночь ждал Фролова, я невезучий. Может, другого пошлете?

Ответные слова Рябова прозвучали с просительной ноткой: