Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья - Страница 29

– Вот, значит, какова она была?

– Такова и более – коварна, хитра, вероломна, горда и злопамятна. И все это теперь – как прах, и денно и нощно десятки лет я молюсь за нее. И радуюсь, что ослеп после того, как увидел ее, но не раньше. Ибо она была прекрасна, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами. Кто эта, восходящая от пустыни, как бы столбы дыма, окуривая миррою и фимиамом…

Эд понял, что старик снова обратился к Писанию, и ничего больше он от него не услышит. Впрочем, чего уж больше… Он вышел из кельи, провожаемый голосом Нигелла, продолжавшим твердить:

– Спеши с вершин Амона… от логовищ львиных, от гор барсовых!

Столбы дыма стояли вокруг монастыря, но пахло от них отнюдь не миррою и фимиамом. Земля под ногами хрустела, схваченная неожиданными заморозками. Зима, подзадержавшаяся в этом году, наступала на осень.

Осень года, когда вновь была выиграна война, и без большого пролития крови.

Осень года, когда почти повсюду сумели собрать урожай, что означало – в ближайшее время стране не грозит голод, и люди вспомнили пророчество, что с новой королевой на землю Нейтрии придет благословение.

Осень года, когда родился наследник престола.

Король не успел вернуться в Компендий ко времени родов королевы, как желал. Оно, может быть, и к лучшему, что не успел. Роды были тяжелыми и долгими, измотавшими до полусмерти не только роженицу, но и всех окружающих. Нантосвельта и Гисла не чуяли под собой ног, а Сулейман, которого все же, несмотря на недоверие, пришлось призвать, пару раз мысленно примерял к своей шее удавку. Но все же мучения разрешились благополучно, и когда в неурочный час ударил колокол на башне замка, жители Компендия узнали, что у короны есть наследник.

Это был здоровый и крепкий мальчик, весьма крупный противу обычного, как уверяли и женщины, и лекарь. Со здоровьем же самой королевы дело обстояло несколько хуже, она была очень слаба, но все же никаких осложнений за этим не воспоследовало, и к началу рождественских праздников, совпавших с возвращением мужа, Азарика уже вставала с постели.

– Он сейчас проснется. Я уже знаю это движение. Они стояли рядом у колыбели, глядя на ребенка. На мгновение Азарике показалось, что муж ее не замечает, полностью обратив внимание на сына, но она ничуть не была этим обижена. Видит ли он необычайное сходство между собой и Ги – теперь, когда краснота и морщины, свойственные новорожденным, исчезли? Такие же светлые волосы – уже сейчас видно, какие они будут густые, такие же черты лица, пока что смягченные младенческой нежностью.

Ребенок открыл глаза. Эд ожидал, что они будут голубые, – ему приходилось слышать, что у новорожденных обычно бывают голубые глаза. Но у Ги глаза были черные. Черные, как ночь. Глаза императрицы Юдифи. Глаза Черного Гвидо. Глаза Азарики.

Младенец смотрел, казалось, осмысленным взглядом – и молчал.

– Почему он не плачет? – с тревогой спросил Эд. Этим, в общем, и исчерпывались его сведения о детях – что у них бывают голубые глаза, и что они должны часто плакать.

– Он вообще редко плачет. Только когда голоден.

Эд нагнулся над колыбелью. Младенец выпростал ручку из-под одеяла и сделал безуспешную попытку дотянуться до ножен на поясе отца.

– Смотри, он уже сейчас тянется к оружию! – радостно сообщил Эд. – Это настоящий воин – уже в колыбели!

Азарика хотела объяснить, что малыш ничего такого пока не понимает, что оружие для него – всего лишь блестящая игрушка…

Но промолчала.

– Да… «Нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках…», – пробормотал Фортунат.

– Ты о чем?

– В свое время ты рассказал мне историю своей матери. Сегодня мне показалось, что я выслушал ее во второй раз.

– Когда я был в плену, то слышал от рабов из Британии историю о волшебнике Мерлине и короле Артуре, в которую они верили больше, чем в Святое Писание. Похоже, у колдунов и колдуний это просто болезнь – продвигать своих воспитанников на престол.

– Да, Юдифь ведь тоже обвиняли в колдовстве… А потом Одвин. И твоя мать.

– Причем Одвин, похоже, пытался дважды повторить эту попытку. Вначале он хотел сделать Царем Правды Черного Гвидо. А когда Гвидо понял, что дело его проиграно и мятеж его провалился, он вручил Одвину свою дочь и доказательства ее происхождения… а дальше мы знаем.

– И он укрылся с ней в Туронском лесу. Кто угадает теперь, каковы на деле были его помыслы, если он даже имя ей сменил с франкского на бретонское? Хотя… на бретонское ли? Если он почитывал это, – Фортунат дотронулся до книги на столе, – ему, вероятно, слышалось в этом имени и нечто иное. Я знаю по-еврейски всего несколько слов, но припоминаю нечто похожее. «Свет»… или нет, «сияние». Nomen est omen…

– Да, у моего сына хорошие предки – императоры, короли, мятежники, ведьмы, колдуны, иноверцы… – он сказал это без тени насмешки.

– И тебя не смущает то, что ты узнал о Юдифи?

– Смущает? Мне всегда по душе люди, которые борются до конца и умирают, не смирившись. Я доволен, что кровь этой женщины смешалась со слабеющей кровью Каролингов!

Фортунату не слишком нравилось нынешнее настроение Эда. Сказать по правде, оно его пугало. Конечно, все это можно отнести на счет радости и восторга из-за рождения сына…

– И теперь, если я правильно тебя понял, ты собираешься публично объявить о принадлежности своей жены к императорскому дому. О своем же истинном происхождении ты объявить не можешь.

– Так.

– Предвижу большие осложнения. Потому что в этом случае в глазах всех людей вы с женой окажетесь двоюродными братом и сестрой. А подобный брак может заключаться только с личного разрешения папы Римского. Которого у тебя нет. И Фульк сделает все, чтобы этот брак признали недействительным.

– С этим я сам как-нибудь разберусь.

– Однажды ты уже столкнулся с силой церкви. И чем это кончилось?

– Тогда я и понял, что с церковниками нельзя идти на уступки. Все равно обманут.

– Ты говоришь это мне, священнику?

Но Эд уже не слышал его. Видно было, что его ничем не собьешь.

– Ты слишком радуешься, – заметил Фортунат. – Это не к добру.

– Я радуюсь потому, что понял замысел Одвина. По нашим обычаям женщина не имеет права наследования, хотя может его передать. А Одвин явно хотел видеть свою приемную дочь на троне. Каким же образом он мог этого добиться? Только подыскав ей такого мужа, который мог бы ее право утвердить. Но ведь так в конце концов и получилось! Моя жена – королева не только по праву брака, но и по праву рождения! И кто усомнится в законности права Ги на корону Нейстрии? Слабоумный недоносок под крылышком Фулька ему не соперник. Как ни зла судьба, а справедлива. Все совершилось именно так, как должно было произойти.

Фортунат удрученно взглянул на своего духовного сына. Похоже, вс испытания минувшего года послужили лишь к укреплению его гордыни. Похоже, он забыл уже о недавних терзаниях, и раскаяние гораздо дальше от него, чем было прежде.

– Но ты понимаешь, что теперь тебе поневоле придется обо всем рассказать жене?

– Да. Я был неправ, пытаясь скрыть тайну. Конечно, ее и надо было скрыть, но не от нее. Достаточно лжи.

Фортунат молча осенил его крестом.

Разговор затянулся за полночь, и единственным его свидетелем был Ги, мирно спавший в своей колыбели. Азарике очень хотелось приоткрыть ставню и вдохнуть свежего воздуха, но она боялась, что сквозняк повредит ребенку.

– Ты мог бы открыть все это и раньше, – произнесла она наконец. – Выдержать такое одному…

– Я выдержал.

– Теперь я понимаю… – задумчиво произнесла она, – что… твоей матери было известно все… или почти все. И знание это она использовала как оружие против принцессы Аделаиды… а может быть, и короля Карла.

– И это все, что ты можешь сказать?