Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

– Что с тобой?

Он утер рукавом лицо.

– Ничего. Ты права – все хорошо.

Она внимательно посмотрела ему в лицо. Затем кивнула, словно сообразуясь со своими мыслями.

– Ты устал. Отдохни. Я отведу крестника к нянькам и вернусь к тебе.

Азарика мельком отметила – по тому, как рано стемнело и как стало душно – ночью, наверное, опять будет гроза. Когда она вошла к мужу, он сидел, откинувшись назад в кресле, как будто с плеч его спала огромная тяжесть. При звуке ее шагов он поднял голову.

– Как твой крестник?

– Я уложила его спать.

Теперь она знала – разговор этот неизбежен. Обошла стол, встала перед мужем.

– А теперь скажи – что ты от меня скрываешь?

Он вскочил, словно изготовившись к драке. Нет, не к драке – к казни.

– Ничего.

– Раньше ты никогда не лгал.

Он отступил назад.

– Тебе нельзя… в твоем положении…

Она опустила глаза.

– Ты уже знаешь? Сулейман проболтался?

– Да…

– Жаль, я сама хотела рассказать тебе… Говори, я выдержу.

– Все равно, я не могу сказать тебе…

Она выпрямилась.

– Ты боишься признаться в том, что именно ты убил моего отца? – Наконец это было произнесено. – Я всегда знала об этом. Ведь я там была.

Из-за духоты все окна были распахнуты, и комнату лишь изредка освещали сполохи зарниц, пробегавших по небу. Только они. Свечей так и не зажгли.

Они сидели в темноте – она в кресле, он на полу, спиной и затылком прислонившись к ее ногам. Он хотел быть как можно ближе к ней, но смотреть ей в лицо – даже во мраке – не мог.

– Та девочка у мельницы… была ты?

– Да.

– Я… мог убить тебя…

– Ты и собирался это сделать… но не успел.

Он застонал, прикусив губу.

– Как ты должна меня ненавидеть!

Ее голос был так же ровен и спокоен.

– У меня гораздо больше оснований для ненависти, чем ты думаешь.

– Какая… еще?

– Гермольд.

– Кто? А… этот бывший дружинник… Он-то здесь при чем?

– Помнишь того мальчишку, за которого вы собирались приняться, после того, как пытали Гермольда?

– Нет.

– Припомни. Это снова была я. Гермольд прежде был дружен с моим отцом… с Одвином. Он спрятал меня, а потом пришли вы… и мучали его… и я не спаслась бы, если бы Винифрид Эттинг не поднял ложную тревогу… это, кстати, одна из причин, по которой я забочусь о его сыне.

– Значит, я мог убить тебя дважды… в течение одного дня… – сознание этого было невыносимо, и он быстро спросил: – Я не понимаю, как ты сумела не возненавидеть меня?

– А я тебя ненавидела. Ты даже представить не можешь, как. – В голосе ее появились странные мечтательные ноты. – Бывали времена, когда выжить мне помогала только надежда убить тебя.

– Тогда почему… ты этого не сделала?

– Потому что я любила тебя. И ничего не могла с этим поделать. Любовь и ненависть рвали пополам мою душу, но любовь оказалась сильнее.

Они помолчали. Он просто физически ощущал покой и умиротворение, исходящее от ее тела.

Она продолжала:

– Ты говорил мне: «Не жди, чтобы ненависть моя умерла». Я расскажу тебе, как умерла моя ненависть. Это было перед взятием Самура. Когда нужно было переправляться через Лигер. Мой конь боялся воды. Ты подъехал, протянул руку и сказал: «Садись ко мне. Мы поедем вместе». Тогда был сильный туман. Я сидела в седле позади тебя и могла бы свободно ударить тебя мечом в спину и ускакать незамеченной. И тогда я поняла, что никогда и ни за что не смогу причинить тебе боли.

– И ты больше никогда не испытывала ненависти?

– К тебе – нет. Но к другим… Слишком многие ненавидели меня и пытались убить… и получали в ответ то, чего желали мне. Но постепенно… все это стало слабеть… и сходить на нет. И кончилось в тот день, когда я попала к бунтовщикам. Они избивали меня, а я думала только об одном: «Господи, прости их, ибо не ведают, что творят».

Он пытался уложить все это в сознании. Но безуспешно.

– Возможно, – тихо сказал он, – тебе следовало бы на той переправе вонзить меч мне в спину. И все было бы гораздо проще.

– Значит, ты ничего не понял из того, что я сказала. Ненависть – это болезнь. Авель переболел оспой, и никогда уже снова ею не заболеет. А я переболела ненавистью.

Теперь он позволил себе повернуться к ней и взять ее руки в свои. Но разговор был еще далеко не закончен.

– Ты всегда знала, что Одвин тебе не родня?

– Нет. Мне рассказала об этом Заячья Губа.

«Снова ты, матушка. И здесь ты приложила свою руку.»

– Что еще она тебе рассказала?

– Что не знает имен моих родителей. Они будто бы были крестьяне, и их повесили за участие в мятеже. А Одвин из милости подобрал меня в канаве.

– И ты ей поверила?

– А почему бы мне было ей не поверить? Она, конечно, лгала постоянно, а когда не лгала, то не говорила всей правды…

– Это верно, – подтвердил он, ничего, впрочем, не уточнив.

– Но это согласовывалось с тем, что сказал Гермольд.

– А что он сказал?

– Будто бы за пятнадцать лет до… до своей смерти Одвин объявился в Туронском лесу со следами тяжелых пыток и с младенцем-девочкой. Он полагал Одвина моим отцом, но никогда в глаза не видел моей матери. А потом они с Одвином рассорились.

– Из-за чего?

– Гермольд считал, что Одвин владеет какой-то важной тайной. И хотел, чтобы Одвин ею с ним поделился. Но тот наотрез отказался.

– Какой тайной?

– Гермольд и меня спрашивал об этом. И я могу ответить тебе лишь то, что и ему. Отец говорил мне только: «Подожди чуть-чуть, и ты выйдешь отсюда царицей мира…»

– А ты сама как думаешь – существовала тайна или нет?

– Одно время я была твердо уверена, что ничего не было – только слухи, суеверия, туман в глаза… Но порой у меня возникают сомнения.

– Но ведь было же что-то, что Одвин предпочел скрыть даже от старого друга!

– А может, он ничего не сказал Гермольду, потому что сказать было нечего?

– Возможно… Но если все же тайна существовала, к чему она относилась?

– Гермольд был уверен, что к магии… Но я, откровенно говоря, походив в подручных у Заячьей Губы, в магию просто не верю. И отец меня магии никогда не учил.

– А чему он тебя учил?

– Многому. Естественным наукам. Языкам. Истории. Философии… – Она слабо рассмеялась. – Уверена, что редкая принцесса в империи получила образование, равное моему… и это при том, что мне не разрешалось даже выйти в соседнюю деревню!

Он снова тяжело задумался, и она это заметила.

– Зачем тебе все это нужно знать?

– Нужно. Если бы я знал все это раньше, возможно, мы оба меньше мучались.

– А может, это было необходимо?

– Как могут мучения быть необходимы? Хотя… Все равно, я хочу узнать как можно больше.

– А я хочу родить здорового ребенка.

– О, Господи! – Он откинул голову. – С первого дня после свадьбы я изводил тебя разговорами о ребенке, а теперь, когда он должен родиться, не сказал о нем ни слова!

– Ты хочешь говорить о нем?

– А ты?

– Если можно, завтра. То есть уже сегодня. Но позже. Что-то я устала.

– Да. Это была тяжелая ночь. Я всегда был безжалостен к тебе. Даже теперь. Особенно теперь. Тебе бы давно спать нужно… Не вставай, я тебя донесу.

– Я еще не дошла…

– Не спорь! Он легко подхватил ее на руки (вчера еще он не знал, решится ли когда-нибудь дотронуться до нее), донес до постели, помог раздеться и укрыл одеялом. Она уснула почти сразу же. Но Эд, несмотря на все напряжение последних дней, спать не хотел. Он сидел на кровати, смотрел на жену и думал – хорошо, что он не сказал ей всей правды. Ни о том, кем ему приходился Одвин, ни об истинных причинах своих мучений. Это уж слишком для беременной женщины, какое бы крепкое здоровье у нее ни было. И, кроме того, в том, что рассказала Азарика, он услышал нечто крайне важное. Что бы там ни было, склад ума у него было практический. Разумеется, существуют младенцы, подобранные в канаве из милости. Маленький Винифрид, к примеру. Только Азарика, судя по тому, что он узнал, к числу таковых никак не принадлежала. А это означало еще одну тропу, ведущую в прошлое. И он пройдет по этой тропе до конца.