Надежды и муки российского футбола - Мильштейн Олег Александрович - Страница 24

К футболистам отношение спортсменов зачастую негативное: они баловни судьбы, гуляки. Отчасти это справедливо, но, опять-таки, все познается в сравнении.

Когда, например, Карпин, Цымбаларь или Никифоров и Юран сидят в номере и курят, а перед ними пиво (это во время тренировочного сбора перед отборочным матчем) – это совершенно ненормально. Конечно, они баловни судьбы.

Но в то же время футболисты живут в условиях жесточайшей конкуренции. У меня был однажды разговор с Леной Вайцеховской, олимпийской чемпионкой по прыжкам в воду. Она взяла интервью у Романцева, в котором тот говорит, что занять на чемпионате Европы третье место – это очень большое достижение, на что Вайце-ховская замечает, что в наше время за такие «достижения» снимали бы с работы. Вайцеховская все-таки, на мой взгляд, тогда передернула. Она стала олимпийской чемпионкой в прыжках в воду – в спорте, которым занимаются на высшем уровне, грубо говоря, сто человек в стране. А в футбол играют сотни миллионов по всему миру. Несравнима конкуренция там и здесь. В прыжки в воду, как правило, идут неудачники, те, кто не попал в бассейн, кто ничего не смог добиться ни баттерфляем, ни брассом, ни на спине, – там конкуренция намного ниже, поэтому цена любой медали, даже олимпийской, неизмеримо ниже, чем цена «бронзы» на чемпионате Европы по футболу. Вот, мне кажется, где объяснение. Да, они баловни судьбы, но они живут в условиях жесточайшей конкуренции. С другой стороны, они живут незаслуженно хорошо: ничего не добившись, получают огромные деньги.

Если бы столько денег было в прыжках в воду или в плавании, то и там спортсмены тоже получали бы большие деньги. Но плавание – другой вид спорта, не настолько популярный. И с этим ничего нельзя поделать – так устроена эта жизнь. Так устроен этот спорт. Хотя сейчас, как мне кажется, отношение меняется. Футболисты стали иначе относиться к себе, к своему здоровью и к тому, как они должны жить, какой вести образ жизни. Семак, например, всегда придерживался своего жизненного стиля: соблюдал режим, у него все жестко расписано. «Мое здоровье – это мое достояние, мои деньги, мое богатство». Измайлов, Сычев – это самые молодые. Они становятся профессионалами, потому что понимают, что это возможность поднять свой социальный статус, чего предыдущее поколение совершенно не понимало. Цымбаларь просто откровенно растратил, разбазарил свой талант. Как может профессионал, когда к нему специально приезжают и предлагают играть в «Лацио», ответить: «Да я вот только с Юрой Никифоровым, мы вместе привыкли. Если вы берете двоих, тогда я перейду». Остается только руками развести. Это абсолютно не профессиональный образ мыслей.

Сейчас отношение ребят меняется. Я не знаю, как в первом дивизионе, где цели не столь высоки, где главное – «сегодня я зарабатываю свои пять тысяч долларов, а завтра хоть трава не расти» (ну на то они и первый дивизион!), а у игроков ведущих клубов отношение совершенно профессиональное, и того, что было раньше, сейчас уже нет.

Заработки. Об этом мы уже говорили. Футболисты, на мой взгляд, вообще получают слишком много. Но регулирует сам рынок, и сегодня футболистам ведущих клубов приходится отказываться от непомерных зарплат. Фигу и даже Роналдо соглашаются на понижение своих зарплат. Купля-продажа – это часть бизнеса. Мне кажется, тут нет предмета для обсуждения. Да, так сложилось: футболист продает себя, как любой другой специалист, а что ему еще продавать? Журналист тоже продает себя. Если мне предложат где-то зарплату в полтора-два раза больше, конечно, я уйду туда. Купля это или продажа, не знаю. Так устроена жизнь. Самое главное, чтобы этот бизнес был корректным, чтобы он был законным. И чтобы в процессе деятельности по купле-продаже не потерялись таланты. Сычева же никто не видел подолгу: он и во Францию ездил, и в Питер, и еще куда-то, и как-то не видно было, талант он или не талант. Хорошо, нашелся Грозный, помощник Романцева (сейчас на Украине работает), который, увидев Сычева, сказал: «Это наш Оуэн» и сделал ему рекламу.

Сейчас ведь как обычно происходит: заключается контракт с десятком молодых людей, с родителями этих детей 14-15 лет, за каждого, условно говоря, по пять тысяч родителям, потом они вывозятся куда-то на просмотр. Угадали – не угадали? Одного взяли, получили за него 100 тысяч долларов, а остальных просто вышвырнули. Вот это другая крайность: побольше набрать, продать, а дальше хоть трава не расти. И не только наших, но и из Африки везут во Францию, в Италию или в Испанию – выгодно. Условно говоря, мы ставим сеть на реке (большой улов в этом году!), а у нас ничего нет, потому что все уже выловили. Более того, из того, что поймали, съесть смогли только одну сотую часть, остальное выбросили… а может, в той десятке молодых игроков, которые никуда не подошли, были и Оуэн, и Роналдо, и Зидан!

В Советском Союзе, мне кажется, все-таки была система, которая позволяла эти таланты находить. И хотя советский футбол никогда ничего особого не выигрывал, я твердо убежден, что национальный чемпионат тогда был на уровне чемпионатов Италии, Испании и всех других ведущих чемпионатов. Это мое твердое мнение. Почему проигрывали? Потому что получали меньше, потому что во многом к себе непрофессионально относились, но в принципе средний уровень игры был очень высоким. Чего не скажешь пока о нынешнем чемпионате.

Роль телевидения и средств массовой информации. Неизбежно должно было произойти то, что мы сейчас имеем. Во-первых, потому, что стало намного больше средств массовой информации: больше каналов, больше газет, больше журналов. Для них надо было откуда-то брать людей. Пришло очень много молодых людей, которые зачастую не имеют никакого специального образования. Возьмите тот же «Спорт-Экспресс» – в первые годы это был ужас! Потом он быстро стал динамичной газетой, которая хорошо развивалась и взяла правильное направление: информация, информация, информация – и быстрее, быстрее, быстрее. Те молодые люди, которые там тогда работали, сейчас уже работают в других местах, потому что газета вышла на новый уровень. Сегодня на первый план выдвигается потребность в аналитике, в комментариях, в каких-то взглядах. Результаты соревнований мы можем узнать через Интернет, по радио, по телевидению – они очень быстро это дают, быстрее любой газеты. Но как оценивать то, что произошло? Вопрос теперь не «кто? что? где? когда?», а «как и почему?»

Да, информация остается, но она, как мне кажется, идет уже наравне с комментарием. Люди хотят понимать, что происходит, не только знать что, но и почему это происходит. И должно пройти какое-то время, за которое появятся новые кадры и для газет, и для телевидения. Сейчас, как ни странно, в этой жизни очень хорошо устроились люди, которые, как и я, начинали в ТАСС. ТАСС, как любое информационное агентство, работало по одним лекалам: научились подавать информацию по книжке «Как надо работать на агентство «Рейтер». И когда наступила свобода, мы оказались людьми, которые уже умеют делать дело на современном уровне. Поэтому все попали на хорошие должности в хорошие газеты, в хорошие журналы. У нынешнего поколения почему-то – кто его знает, может быть, просто общий уровень образованности упал – слишком мало профессионализма. Слишком много свободы и в силу этого слишком мало профессионализма… Человек, который получает право вести передачу или писать большие статьи, однажды попробовав и увидев, что это проходит, начинает думать, что так и должно быть.

Не хватает нормальных редакторов, чтобы объяснить, что это не так, что вот здесь нужно доработать, здесь переделать, – все проходит. И это в то время, когда средства массовой информации играют все большую роль. Они формируют представление о событии, и часто это не то, что есть на самом деле, а то, как оно было преподнесено средствами массовой информации. Постепенно в России учатся создавать кумиров, учатся делать сенсации, преподносить скандалы так, чтобы это действительно было всем интересно. Мы еще отстаем от «западников» в умении придать объективность информации, сделать так, чтобы субъективное мнение выглядело как «ничье». Ты проглотишь это, поскольку тебе ненавязчиво дают то, что вроде бы как бы ты и сам думаешь. У нас пока этого нет, у нас слишком много «я», слишком много личного, субъективного.